— Не нами сынок, сказано: двум смертям не бывать...

Такую хитрую шестерню — с зубцами на конус — Сергею еще не приходилось отливать.

Неужто первый блин комом?.. Нет, вроде удалась отливка.

И, прихватив тряпкой не остывшую еще шестерню, Сергей перенес ее на верстак к окну. Осмотрел внимательно, выругался сквозь зубы, сплюнул на сторону. Так и есть! На внутреннем ободке щербина. Глубокая. Расточкой, однако, не снимешь... Незадача!..

Задумался, не заметил, что лохматый Лешка уже второй раз окликнул его.

— Сергей Прокопьич!

— Ну? — отозвался, не оглядываясь.

— Собираются. Пошли!

— Слышу...

— Чего ждешь-то?

— Раковина... язви ее...

— Да ну ее к такой матери!..

Глаза у Лешки и недоумевающие, и злые. И словно сам себя увидел его глазами. Махнул рукой.

— Пошли, Алексей!

В просторном корпусе литейки непривычно людно. И вдоль закопченных, из дикого камня сложенных стен, и посреди цеха — везде мастеровые, кучками по пяти, по десяти человек.

Не только свои — литейщики. Пришли из соседнего, самого многолюдного механического цеха. И с рудного двора. И из листопрокатного.

В каждой кучке свой разговор. Но сдержанный, вполголоса. И оттого что отдельных голосов не слышно, кажется, что это тревожно гудит разворошенный улей.

Широкие, как ворота, двери литейки распахнуты настежь. В квадратный проем льется поток голубого света. Но плотно утоптанный земляной пол, черные кучи формовочной земли, пыльный потолок и дымные стены гасят поток света, и в углах огромного цеха стоит пасмурный полумрак.

Наконец в светлом квадрате появляется высокая фигура, туго перехваченная крест-накрест ремнями. На одном боку шашка, на другом — деревянная кобура маузера. За офицером еще двое — шашки на боку и короткие кавалерийские винтовки за плечами.

Гул смолкает, и все головы поворачиваются к дверям.

Офицер на мгновение задерживается в дверях и ровным пружинистым шагом идет вперед.

Люди расступаются перед ним, а стоящие вдоль стен подтягиваются к середине цеха.

Все знают, что делегатом от рабочих пошел к штабс-капитану старый мастер Василий Михалыч. И все видят, что его нет.

И тишина в цехе становится такой напряженной, что даже франтоватое позвякиванье офицерских шпор рвет ее в клочья...

Сергей шепнул что-то на ухо Лешке. Тот, кивнув, скрылся в толпе.

Офицер с сопровождающим прошел на середину цеха, в центр круга, образованного расступившейся толпой.

Офицер молод, строен и, пожалуй, красив. Если бы не цепкие, сверлящие, близко сведенные к переносью глаза. И злой, не по-мужски маленький рот. И телохранители его — парни хоть куда. Рослые, но не грузные, а собранные. У обоих из-под фасонисто надетых фуражек — чубы. У одного — светло-рыжеватый, у другого — угольно-черный. И физиономии сытые, румянец во всю харю.

Офицер встал на перевернутые носилки. Неторопливо поворачивая голову, окинул взглядом заполнившую цех толпу. Сказал негромко, но внятно:

— Мастер вашего цеха передал мне, что вы желаете обратиться с просьбой. О чем вы просите?

— А где он, мастер-то? — крикнул кто-то из толпы. — Куда упрятали?

— Кто это крикнул? — так же негромко, но отчеканивая каждое слово, спросил штабс-капитан. И уже чуть повысив голос: — Я спрашиваю, кто кричал?

В круг протиснулся Сергей Набатов.

Штабс-капитан скользнул по настороженному лицу рабочего, по мятой, давно не стираной робе, задержался на кровоточащей ссадине у запястья левой руки и, вскинув голову, уперся взглядом в самое переносье Сергея.

— Ты?

Сергей выдержал взгляд.

— Кричал не я. Но тоже хочу спросить: где наш мастер?

— Где? — почти вкрадчиво повторил офицер. — Могу удовлетворить вашу любознательность. Там, где ему и надлежит быть. Под замком. Вместе с остальными агитаторами и бунтовщиками. Что вас еще интересует? У вас были, кажется, еще и просьбы?

У Сергея только чуть приметно обозначились желваки.

— Мы ждем, что вы освободите беспричинно арестованных наших товарищей.

— Ах, вот вы о чем просите! — с веселой небрежностью произнес штабс-капитан.

Сергей и тут не повысил голоса.

— Мы не просим. Мы требуем!

Игривое выражение сбежало с худощавого породистого лица штабс-капитана. На щеках и на лбу преступили красные пятна.

— Кто мы? Кто тебя уполномочил за всех говорить! — и резко махнул рукой: — Взять!

Стоявший справа солдат с рыжим чубом сделал шаг вперед.

Но не успел и коснуться Сергея, как из толпы крикнули с угрозой:

— Не трожь!

И в ту же минуту тесное кольцо до того смирно стоявших людей ощетинилось берданочными и ружейными стволами.

— Отставить! — закричал, срываясь в натуге, штабс-капитан.

Никто не шелохнулся. Черные колечки стволов так же неподвижно смотрели в лицо.

— Пулеметы наготове, — пригрозил штабс-капитан. — Ни один живым не уйдет!

— Это точно, — сказал стоявший в переднем углу сутулый зобастый старик, — свою кровь, поди, отвык жалеть, а нашу и подавно. Такая ваша волчья порода.

— Очистить дорогу! — скомандовал штабс-капитан, по-своему истолковавший слова старика.

Сергей шагнул вперед.

— Не спешите, господин офицер! Вы в наших руках. Но нам вашей крови не надо. Мы вас отпустим. Если вы согласны на два условия. Первое: освободить всех арестованных. Второе: очистить слободу. Даем час на сборы.

Штабс-капитан не мог поверить своим ушам. Наивность рабочего вожака поразила его.

«Дурак! Только бы выбраться из этой западни. А там... заговорят пулеметы!..»

Но надо было делать игру, и он проговорил с усмешкой:

— Не много ли берете на себя, господа!

— Хватит зубы скалить! — закричали из толпы.

Сергей поднял руку. Но сказать ничего не успел. Звук далекого выстрела остановил его на полуслове.

Выстрел слышали все.

Но истинное его значение понял один штабс-капитан.

— Я принимаю ваши условия! — сказал он надменно.

— Смотри, ваше благородие, не вздумай хлюздить! — предостерег зобастый старик.

— Слово офицера! — с достоинством произнес штабс-капитан. — Ни один из приговоренных не будет повешен.

Сергей дал знак, и толпа расступилась.

Штабс-капитан, чеканя шаг, как на параде, пошел к выходу. За ним, видимо, опасаясь получить пулю в затылок, торопливо кинулись чубатые телохранители.

До конца дней своих корил себя Сергей за постыдную доверчивость.

Можно было взять в оправдание неосведомленность свою: о набеге партизан Смолина он, да и никто из заводских, не знал. А штабс-капитан знал. Потому и лошади были у него заседланы. Потому и в литейную пришел. Как в разведку: выведать хотел, знают ли рабочие о подходе смолинского отряда.

Но не в этом главное. Главнее в том, что стал Сергей штабс-капитана мерить на свой аршин. Вот эта ошибка кровью и отлилась...

..Всего считанные минуты и митинговали-то. Только и успели выбрать Сергея командиром рабочей дружины. С дальнего конца слободы, в березовой роще — с той же стороны, что и первый выстрел, — грянул нестройный залп.

— Кто с оружием — за мной! — крикнул Сергей.

Когда выбежали из литейной, первое, что увидели, — клубы пыли вдоль дороги. Отряд карателей на полном скаку уходил в сторону Братского острога.

За колонной, отстав на сотню сажен, с тревожным ржанием резкими махами мчалась гнедая неоседланная лошадь. Наперерез ей на дорогу выбежал человек, размахивая длинной жердью. Лошадь взвилась на дыбы, круто повернула обратно. И тогда разглядели, что за ней волочится привязанный к хвосту человек.

Сергей, Лешка и еще несколько рабочих кинулись вдогон. Но не они остановили лошадь. Из узкого проулка, со стороны пруда, выехали на крупной рыси два всадника. Передний, в высокой папахе, перехваченной наискось красной лентой, привстав на стременах, мгновенно оценил обстановку. Резко послал вперед своего приземистого серого коня, сорвал с плеч винтовку и, поравнявшись с гнедой, уже запаленной от быстрого бега лошадью, выстрелил ей в голову.