— Сиделку зачем? — сказал он, принимая пакет. — Что я, при смерти?
— Нелогично, Демид Евстигнеевич, — возразил Преображенский, — Будь вы при смерти, какое значение имела бы наружность сиделки.
Он обернулся к двери и крикнул:
— Сонечка, войдите!
Вепрев сердито отмахнулся, но дверь скрипнула, и в комнате появилась — не вошла, а будто проскользнула, — кудрявая девица в темном платье с длинными рукавами и высоким глухим воротом. Она молча поклонилась и скромно потупила глазки, успев, однако, метнуть на Вепрева быстрый и, как ему показалось, оценивающий взгляд.
— Ну к чему это! — с досадой упрекнул Вепрев Преображенского.
— Вам надо перевязку сделать, — сказала Сонечка. — Вы не беспокойтесь. Я умею. Сделаю аккуратно и не больно.
Она так же проворно выскользнула из комнаты — только длинная юбка зашуршала, задев косяк двери, — и тут же снова вернулась с походной аптечкой в руках.
Встретив недовольный взгляд Вепрева, она виновато улыбнулась.
— Это не отнимет у вас много времени. Я быстро.
— Сходите пока за Бороздиным! — сказал Вепрев Преображенскому.
Тот, по-своему истолковав поручение, усмехнулся про себя и вышел.
Оставшись наедине со своим пациентом, Сонечка мгновенно преобразилась. От подчеркнутой ее застенчивости не осталось и следа. Она смотрела на него не только без смущения, но даже чуточку лукаво.
— Мужчины все ужасные неженки, не переносят боли. Вы тоже?
— Очевидно, как все, — ответил Вепрев и сам удивился тому, что не решился ответить ей так резко, как ему хотелось.
— Надо снять китель. Позвольте, я помогу вам.
Она подошла к нему, проворными и осторожными движениями высвободила раненую руку из рукава. Повязка, наспех наложенная Бороздиным, задубела от пропитавшей ее и засохшей крови.
— А вы еще противились, — мягко упрекнула Сонечка. — У вас серьезная рана.
Узкими блестящими ножницами она разрезала хрустевший под лезвиями заскорузлый холст.
— Придется потерпеть немножко, — сказала Сонечка, осторожно отмачивая присохшую к ране ткань, — совсем чуточку, совсем чуточку...
— Хватит нянчиться! — обозлился Вепрев, отвел ее бережные руки и, рывком сдернув побуревшую холстину, скрипнул зубами.
Сонечка, к его удивлению, не ойкнула, не вздрогнула. Только пристально и даже едва ли не с насмешкой посмотрела ему в глаза.
— Какой вы... нетерпеливый. А впрочем, разом всегда лучше... Потерпите еще, пока я рану обработаю.
Когда вошли Трофим Бороздин и Преображенский, Сонечка уже заканчивала перевязку.
— Это его работа? — Сонечка указала на валявшуюся на полу холстину, которая свернулась трубкой, как пласт снятой со ствола таловой коры.
— А что, плохо? — спросил Бороздин. — Не по медицине?
— Почему плохо? — возразила Сонечка. — Кровотечение остановили. Это главное. А остальное... — она пожала плечами.
Потом сказала уже Вепреву:
— Отказывались, а к вечеру уже загноилось бы.
— Спасибо! — сказал Вепрев.
— Вечером приду, смеряю вам температуру.
Она опять пристально посмотрела ему в глаза и произнесла как-то с нажимом:
— До свидания!
И вышла мелкими неслышными шагами.
Вепрев разорвал пакет, прочел вложенную в него бумагу сперва про себя. Потом вслух.
Письмо было подписано Бугровым и Брумисом.
В нем сообщалось о поездке Сергея Набатова в Коноплево, о встрече там с самостийным отрядом Чебакова и подробно передавался разговор с представителем Мухинской волости Красноштановым.
Бугров и Брумис считали, что Красноштанов правильно ставит вопрос. Нужна единая революционная власть, которой подчинялись бы все партизанские отряды и все местное население.
Свои предложения Бугров и Брумис излагали так:
«В интересах революции необходимо образовать свою военно-революционную власть. Предлагаем созвать съезд представителей, делегатов от всех партизанских отрядов и освобожденных от колчаковского гнета волостей для организации краевой власти. Созвать съезд предлагаем в ближайшее время в селе Больше-Илимском, как занимающем центральное положение в крае. Сообщаем, что в нашем отряде проведены выборы делегатов на съезд, каковыми избраны Брумис Владимир и Набатов Сергей. Предложение о созыве съезда и выборах делегатов на него посланы нами также отряду Чебакова и всем волостным советам».
— Что скажешь? — спросил Вепрев внимательно слушавшего Трофима Бороздина.
Бороздин по обыкновению отвечал немногословно:
— Что скажу? Дело пишут мужики!
Неожиданно вмешался Преображенский:
— На мой взгляд, излишняя это затея. Мне кажется...
— Когда кажется, креститься надо! — оборвал его Бороздин. — Дураку понятно, во всяком деле должен быть порядок. Стало быть, власть нужна!
— Извольте выслушать, — не уступал Преображенский. — Власть, конечно, нужна. Но к чему эти разговорчики, заседания, митинги? Какая еще власть нужна в Больше-Илимском? Отряд товарища Вепрева с боями занял село? Занял! Время военное. Следовательно, верховная власть в Больше-Илимском — начальник гарнизона, то есть командир отряда товарищ Вепрев!
— Министерская у тебя голова! — усмехнулся Бороздин. — А в Перфильевой, значит, власть Бугрова? В Коноплевой власть Чебакова?
Преображенский заносчиво вскинул голову. Вепреву показалось, что сейчас он клюнет Бороздина в макушку.
— Мелко мыслите. Поверхностно. Поскольку Больше-Илимское занимает центральное положение в крае, как это признают и авторы послания, то, естественно, власть, установленная в Больше-Илимском, будет и центральной властью в крае. Такой вариант вас устраивает?
— Не устраивает! — резко сказал Вепрев.
Преображенский опешил и в недоумении уставился на него растерянными округлившимися глазками.
— Не устраивает! — повторил Вепрев. — Нам эти атаманские замашки не подходят. Мы воюем за Советскую власть! Товарищи правильно предлагают созвать краевой съезд. Поддержим их. Сегодня на совете отряда выделим делегатов. Оставим их здесь, а сами — догонять Рубцова.
— Допускаете ошибку, — возразил Преображенский. — Пусть бы уж этот съезд при вас прошел.
— Нельзя время терять. Рубцов может закрепиться. Больше крови прольем.
— И, кроме того, вы ранены!
— Довезут на телеге. Хоть одна подвода осталась же в селе после Рубцова.
Трофим Бороздин ничего не сказал, только одобрительно мотнул кудлатой головой.
Вечером на совете отряда выбрали делегатов на краевой съезд.
Вепрев предложил кандидатуру Трофима Бороздина. Но тот решительно отказался, сказав: «От меня в отряде проку больше будет».
С ним согласились. Делегатами выбрали Петруху Перфильева и бойца из его же отделения Никодима Липатова.
3
Брумис и Набатов приехали в Больше-Илимское вскоре после того, как выступил отряд Вепрева.
Улицы большого села далеко разбежались по берегу реки и по распадкам двух впадавших в нее ручьев. Главная улица протянулась вдоль тракта.
На завалинке третьей с краю избы сидел ветхий старик в пестрой собачьей дохе.
— Отец! — окликнул его Сергей. — Где тут штаб отряда?
Старик вынул изо рта коротенькую трубку-носогрейку, обвел обоих верховых равнодушным взглядом и ничего не ответил.
Сергей поспешил успокоить его:
— Ты не опасайся, отец. Мы свои, красные.
— Теперича все свои, — вяло произнес старик и закашлялся. — Вчерась белы, седни красны...
— Эх ты, Фома неверующий! — попрекнул Сергей. — Да ты пойми: свои мы, красные партизаны.
— Оставь его в покое, — сказал Брумис, — сами найдем.
Проехав до угла, они увидели в глубине боковой улицы длинный одноэтажный дом с палисадником. И над высоким с балясинами крыльцом небольшой красный флаг.
Петруха Перфильев и Липатов вышли навстречу приехавшим.
Брумис и Сергей спешились, привязали коней к балясинам крылечка.
— Самую малость опоздали, — сказал Петруха Брумису. — Часу не будет, как выступил отряд.
