— А что ему делать? — возразил Брумис. — Давайте, товарищи, не будем горячку пороть. Рассудим спокойно. Если бы Малаев за собой силу знал, давно бы ударил. Три дня, как он Перфильево занял. Сидит, затаился. А до этого нигде даже дневки не делал. Ходом шел. Почему он нас не тревожит?..

— Тебя боится, — зло бросил Петруха.

— Меня, пожалуй, и не боится, а меня, тебя и всех нас — очень даже боится! Как ему нас не бояться? Каратель привык безоружных пороть и расстреливать, а в бой идти нет у него охоты. Ты сам и рассуди: за что он на смерть пойдет? За Колчака? Нужен Колчак ему, как заднице чирей...

— Ты ишо уговоришь меня, что они за советскую власть, — съязвил Петруха.

— Нет, дорогой товарищ, — серьезно и твердо сказал Брумис, — вся эта свора — лютые враги советской власти. Власть рабочих и крестьян — это мир и порядок, а им надо, чтобы войне и разрухе конца не было, чтобы можно было безнаказанно грабить, пороть и насильничать...

Денис Ширков, помощник Бугрова, — его в отряде именуют начальником штаба, — худощавый, болезненного вида человек в выцветшей солдатской гимнастерке, хмурится, покусывая кончики жидких усиков мочального цвета, и смотрит на Бугрова: пора кончать разговорчики и принимать решение.

Но Бугров не торопится обрывать спорящих: говорят о деле.

Брумиса снова перебивает Петруха Перфильев.

— Ты, конечно, человек партейный, лучше нашего все понимаешь. Одно не возьму в толк, когда же им полный укорот будет?

— Сколько у вас в деревне мужчин? — в упор спросил Брумис.

Петруха удивлен неожиданным вопросом.

— Однако, до сотни будет.

— А во всей волости? — продолжал допытываться Брумис.

— Откудова мне знать... Поди, вся тыща наберется.

— Скостим половину на престарелых, больных, искалеченных. Сколько останется? Пятьсот?

— А в отряде у нас крестьян вашей волости шестьдесят четыре человека. Остальные, видать, еще злости не накопили. Когда накопят и возьмутся, как ты, за оружие, тогда всем карателям и самому Колчаку — конец.

Петруха сплюнул и зло выматерился.

— Долго ждать!

— Не долго. К нам каждый день идут, а к Малаеву?..

Петруха снова хочет что-то возразить, но на пороге открытой двери появляется потный и запыхавшийся Азат Григорян. Пропускает вперед пожилого сутулого мужика в длинной до колен рубахе, подпоясанной сыромятным ремешком, и, вытянувшись в струнку, рапортует:

— Товарищ командир! Доставил задержанного. Разрешите вернуться в дозор?

— Погоди! — говорит Бугров. — Где задержали?

— Ково задержали? — сердито говорит мужик. — Из Перфильева я, с пакетом. Который тут начальник Бугров?

— Я Бугров.

Он встает, и теперь видно, какого он великолепного роста. Голова его приходится вровень с ликом Николая угодника, примостившегося на божнице под самым потолком избенки.

Мужик не спеша достает из-за пазухи завернутый в тряпицу пакет. Тряпицу прячет в карман штанов, пакет подает Бугрову.

— Можно идти? — напоминает Азат.

Ему, конечно, любопытно узнать, что за пакет. Но Алеха сказал, не задерживаться. Да он и сам понимает: может, этот посыльный с письмом только для отвода глаз.

— Иди, товарищ Григорян! — говорит Бугров. Передает пакет Брумису. — Читай, что там?

Брумис быстро пробегает глазами рукописный текст, говорит взволнованно:

— Товарищи, слушайте! — И читает громко, торжественно: — «Товарищу военному комиссару и начальнику отряда Красной Армии Приангарского края. Сообщаю, что село Перфильево взято мною и моими товарищами, восставшими против Сибирского контрреволюционного правительства и перешедшими на сторону Советской власти. Прошу немедленно прибыть в село Перфильево. Со мной сорок один человек. Жду вас. Привет всем товарищам вашим». Подписано: «Временно исполняющий должность начальника отряда Красной Армии военный комиссар Вепрев».

— Ах, мать твою!.. — в буйном восторге кричит Петруха Перфильев. — Теперь и Рубцов от нас не уйдет!

Брумис с веселой улыбкой хлопает Петруху по плечу.

— А ты торопился!

Но Бугров по-прежнему сосредоточенно невозмутим.

— Весной так же вот позвали нас в гости на станцию Тайшет. Изо всего отряда нашего четверо живыми ушли, — жестко говорит он. И строго спрашивает мужика: — Кто тебе пакет дал?

Мужик заметно обескуражен.

— Это начальник, стало быть, ихний... как тут прописано, Вепрев, стало быть. Отдал, значит, пакет и велел сказать, что мы, это они, то есть, офицера убили и перешли, стало быть, в Красную Армию...

— Ты сам видел убитого офицера? — все так же строго спрашивает Бугров.

Мужик поспешно мотает головой.

— Не видал. Говорили, мертвяков всех в воду покидали, — поясняет: — На высоком яру у нас село, возля самой реки... Однако, с вечера стреляли. Это я сам слышал.

— Кто стрелял? В кого?

— Не знаю. Нешто пойдешь спрашивать?.. Тем рад, что не тебя стреляли. По нонешним временам дела такие, вечером ляжешь живой, утром проснешься мертвый.

— Перфильев! — приказывает Бугров Петрухе. — Скажи часовому, чтобы присмотрел за ним.

Мужик встревожен.

— Товарищи командиры! Да вить я...

— Шагай, шагай, отец, — говорит Петруха. — Разберемся. Не виноват — не тронут.

Когда Петруха возвращается в избу, Бугров говорит, обращаясь сразу ко всем.

— Теперь надо решать.

— Ежели не мешкать, засветло дойдем в Перфильеву, — быстро отвечает Петруха.

Для него вопрос решен.

Денис Ширков, поджав тонкие губы, качает головой:

— Темное дело.

— Всем отрядом нельзя, — спокойно, но веско произносит Голованов. — Не разведав броду, не суйся в воду.

— Правильно, Иван Федосеевич, — подтверждает Бугров. — Пошлем в разведку. Двоих будет достаточно.

— Парламентеров, — уточняет Ширков. — Посмотрят на этого Вепрева, чем он дышит, и договорятся о встрече отрядов.

— Ловко у вас получается! — возмущается Петруха. — Всем отрядом боязно, а двоим можно. Это значит, волку в зубы! Кто же это пойдет?

— Я пойду, — говорит Брумис.

Пристально смотрит на Петруху и добавляет:

— И ты!

Петруха смотрит на него исподлобья.

— Разве твоя и моя жизнь дороже, чем жизни сотни товарищей! — говорит Брумис.

— Эх, язви твою душу! Против тебя рази выспоришь!..

— Других предложений нет? — спрашивает Бугров. — Пиши себе мандат, Владимир Яныч!

Петруха достает из кармана штанов круглую гранату-лимонку, подбрасывает на ладони.

— Еще бы парочку. Случаем, неустойка — всех к богу в рай!

— Оружие не берем, — говорит Брумис. — Не за тем идем.

Отстегивает кобуру нагана и кладет на стол.

— Точно, — подтверждает Бугров. — Оружие оставить!

Брумиса и Петруху провожает весь отряд.

Мужик, доставивший пакет, первым ступает в лодку.

— Грести-то кто может из вас?

— Не лыком шиты, — отвечает Петруха.

Мужик берет весло и садится в корму. Петруха садится в греби. Брумису остается место в носу лодки.

Загруженную лодку не стронуть с места.

Бородатый партизан, стоящий ближе всех, подходит, берется за нос.

Заметив на руке Брумиса подаренные Вагановым часы, говорит:

— Ты, друг, может, и не вернешься. Оставь нам часы.

— Где у тебя совесть! — попрекает Петруха.

Но Брумис, промедлив всего одно мгновение, — дорогой подарок, память о товарище! — снимает часы, отдает бородатому.

— Он прав, — говорит Брумис Петрухе, — в отряде часы нужны.

Петруха гребет размашисто и сильно. С каждым ударом весел лодка рывком подается вперед.

— Греби не сломай! — остерегает мужик.

Он ведет лодку впритирку к берегу, здесь течение много слабее. Скоро люди, стоящие на берегу, сливаются в одно серое пятно, а затем и совсем скрываются, заслоненные изгибом берега.

— Эх, навались! — командует сам себе Петруха. — Может, последний раз довелось пробежать по матушке Ангаре...

Об этом же думает и Брумис.