Адвокат. Это вы к чему же?

Купец. Да так… от праздности. То на водку тянет, то на философию.

Адвокат.

Пусть сие сказано иронически, но я начинаю думать, что нашему народу думать не положено от самой природы.

Князь. Корнет, простите за нескромность, о чем так горячо вы беседуете?

Корнет. О вечной красоте.

Князь. То есть?

Корнет. О лошадях.

Князь. Вы каламбурите?

Корнет. О нет. Для меня лошадь, если она породистая, по красоте всегда несравненней человека.

Князь. Вы все-таки оригинал, корнет.

Андрон подает на стол закуски.

Как чудесно на далекой станции проглотить кусок холодной дичи и запить каким-нибудь «Шабли»[103]. Зина, твое здоровье! (Выпил, оживляется.) Восхитительно! (Адвокату.) Не надо негодовать на народ. Что мы без нашего народа? Я своего Андрона не променяю ни на каких французов, хоть Париж моя вторая родина, где я дышу всеми фибрами моей души.

Ласка. За то, чтобы сейчас оказаться в Париже, я пять раз прошлась бы туда и обратно по всему поезду голой. Нате, смотрите, черт вас подери!

Князь. Зина, ты умышленно нас всех шокируешь?

Ласка. Простите, господа. Сама не знаю, что бы сделала… Пить не люблю, но буду. Андрон, шампанского. Господа, подсаживайтесь к нам. (Поет.) «Бог знает, что с нами случится впереди…».

Андрон наливает шампанское. Сдвигаются столы. Входит Акафистов. Они сталкиваются.

Андрон. Что смотришь, милейший? Не узнаешь? Это я, тот же, что утром с тобой строго беседовал.

Акафистов (сердясь). Тот, кто со мной беседовал, назывался их сиятельством.

Андрон. А кто виноват, что ты меня принимал за князя? Их сиятельство — вот они. Ступай извинись. (Уходит.)

Купец. Что ж ты, братец, сильных мира сего с мелочью путаешь? Недальновидно.

Акафистов. Врожденная провинциальность…

Князь. Ах, Андрон, какой прохвост!

Ласка. Не огорчайтесь, господин хороший, все хотят из грязи в князи. Вот, выпейте рюмку коньяку.

Князь. Голубчик мой, мне на вас указывали здесь как на вожака местной партии бунтовщиков.

Акафистов. Какая тут партия, ваша светлость? Никакой тут партии быть не может.

Князь. Но как же, голубчик?.. Говорят даже, будто вы уполномочены главарями забастовщиков задерживать поезда. (Весело.) Тогда, может быть, милейший, вы имеете возможность отправить наш поезд до ближайшего города? Это был бы сюрприз даме.

Акафистов. Если вам угодно, ваше сиятельство, то я могу сделать это для вашего удовольствия.

Купец. Сударь, дорогой, да я тебе… я тебе куртаж[104] солидный…

Акафистов. Я могу это сделать бескорыстно из одного уважения к ним. Только об одном попрошу вас покорно, ваша светлость… Запишите в памятную книжечку фамилию безвестного лица… Акафистов.

Князь. Голубчик, неужели все это серьезно?

Акафистов. Могу отправить, только прикажите.

Князь. Что тут приказывать, голубчик? Я хочу ехать немедленно.

Акафистов. Немедленно невозможно, но в течение суток мы поезд отправим.

Ласка. Князь не забудет вашей услуги. Напишите на бумажечке вашу фамилию, имя, отчество.

Акафистов. Покорнейше благодарю.

Князь. Мне весьма приятно, что вашего тихого угла не коснулся наркотический аромат революции.

Адвокат. Не самообольщайтесь, князь. Коснулся. Я и здесь обнаружил социал-демократа чистейшей воды, притом крайнего.

Князь. Выпейте еще, голубчик. Сам бог свел вас с моим камердинером.

Акафистов. Честнейший и преданнейший вам человек.

Князь. О нет, жулик, но предан. Неужели, братец, в этом закоулке водятся демократы? Как прискорбно!

Акафистов. Один и завелся, и то наезжий… Темная личность.

Князь. И можно на него посмотреть?

Акафистов. Ничего нет примечательного. Но, если вам угодно, могу зазвать его… а вы уж с ним поговорите сами.

Князь. С огромным интересом. А как же поезд… Вы серьезно обещаете?

Акафистов. Вы уедете сегодня, ваше сиятельство, можете не беспокоиться на сей предмет. (Уходит.)

Князь. Печаль и мрак уступают место радости и свету. А в чем наша беда, господа, если трезво разобраться? Беда наша в том, что царь смотрит на Россию, как на свою вотчину. В моих устах подобные вещи звучат довольно неожиданно, но не удивляйтесь, господа. Я стою за конституцию и европейский образ правления. Корнет, вы невозможно мрачны.

Корнет. Князь, я дворянин и присягал своему государю.

Князь. Люди, убившие Павла Первого[105], были дворянами не хуже вас, юноша. Итак, друзья мои, выпьемте за конституцию западноевропейского образца.

Ласка. За Европу, за Париж и за свободу в любви.

Входит Костромин.

Костромин (Лукерье). Мне сказал Акафистов, что меня здесь кто-то ждет…

Лукерья. Ждут… они-с.

Костромин. Они? Зачем?

Князь. Господин забастовщик, не изволите ли подойти к нашему столу?

Костромин (непринужденно). Это сделать нетрудно. Но что вам угодно, князь?

Ласка. Даниил, оставьте… это некрасиво.

Князь. Но почему, Зина? У меня невинная фантазия выпить бокал шампанского с настоящим революционером. Прошу вас… не имею чести знать чина, имени.

Костромин. Бокал выпить тоже нетрудно. Но что вам угодно?

Князь. Познакомьтесь, Зинаида Ласка, знаменитая артистка наших шантанов.

Ласка. Даниил, ответьте молодому человеку, чего вы от него хотите.

Князь. Я же сказал: фантазия. Мои поступки идут впереди моих желаний.

Адвокат. Князь, вы счастливейший из смертных. Поступать безотчетно, какой душевный покой!

Костромин. Но при этом покое надо помнить, что все другие управляют своими поступками. Их сиятельство может оказаться не в ладах с реальным миром.

Князь. Вы посмотрите, он остроумен… а? Слыхали? Он в изящной форме сумел назвать меня идиотом. А я считал, что забастовщики только рычат. Сударь, я хочу с вами познакомиться. Садитесь.

Костромин. Легко видеть, что ваша аристократичность распространяется на лиц своего круга. С плебеями вы не считаетесь?

Князь. Голубчик, к чему эти фанаберии! Я просто по-человечески с вами хочу познакомиться, а вы — «аристократы», «плебеи»… (Наливает.) Выпьемте.

Адвокат. Перед вами, князь, самый настоящий марксист.

Князь. А я очень рад. Живой князь пьет с живым марксистом. Но за что мы выпьем?

Костромин. Если уж пить, то, конечно, за полный успех революции.

Князь. С удовольствием. Пью за успех революции.

Корнет. Это уж слишком эксцентрично.

Князь. Не сердитесь, корнет, я подразумеваю революцию умеренную.

Костромин. А я подразумеваю — неумеренную.

Князь. На фонари? Меня… на фонари?

Костромин. Любезнейший князь, революция должна для кого-то кончиться фонарем.

Князь. И у вас не дрогнула бы рука… меня… на фонарь?

Костромин. Наверно, не дрогнула бы.

Князь. Феноменально! Но что дурного я вам сделал?