Пассажир отходит. Фабричные с озорством поглядывают по сторонам.
Один из спутников. Ударь, Егор, «Раз прислал мне…».
Парень с балалайкой. С нашим удовольствием. (Поет.)
«Раз прислал мне барин чаю
И велел его сварить,
А я отроду не знаю,
Как проклятый чай варить».
Идут корнет с барышней.
Корнет. Я всем другим цветам предпочитаю только черные розы.
Барышня. Ах, ах… я никогда не видала черных роз.
Проходят.
Парень с балалайкой (поет).
«Взял я сахару осьмушку
И осьмушку табаку,
Перцу, луку, соли кружку
И засыпал все в муку».
Проходят пассажиры разных состояний и сословий.
Голоса. Все будем на ниве мертвых…
— И царство слепое и царь кривой…
— О Россия, Россия… Одни караблекрушения.
Проходят рабочие.
Голоса. Первой забастовала Казанская, за ней Николаевская дорога.
— И когда Трепов приказал «патронов не жалеть»?[97]
— Тут же…
— Нет, это уже в середине октября…
— Вот ему и показывают, как не жалеть…
— Пожалеет.
Снова проходит Акафистов и следом за ним — Тася. Среди проходящих Бородин и Калязин.
Калязин. А где товарищ Костромин?
Бородин. Должно быть, дружинников успокаивает.
Калязин. А что их успокаивать! Народ отборный, полированный. Смотри-ка, Бородин, за этим телеграфистом неотступно следит младая дева.
Бородин. Ну и глаз у тебя! Я тоже видел, но внимания не обратил. (Глядя в сторону.) А то что за пара? Таких в иллюзионе и то не увидишь.
Калязин. Князь Скудин-Волынский со своей наложницей. В Париж собрались потешиться и в башкирской степи застряли. Миллионер.
Проходят князь и Ласка. Идут они медленно и самозавороженно. Среди фабричных оживление.
Один из спутников. Егор, ударь «Барыню».
Парень с балалайкой (поет).
«А барыня угорела,
Много сахару поела.
Барыня, барыня,
Сударыня-барыня.
А барыня с перебором
Ночевала под забором».
Бородин. Озорует Русь-матушка. Кровь по жилам заходила.
Калязин. А князь и виду не подал… самостоятельный.
Бородин. Всех ты понимаешь, а машиниста раскусить не можешь.
Калязин. Его сам царь Соломон[98] не раскусил бы.
Оба уходят. Проходят и задерживаются, увлеченные беседой, купец и адвокат.
Адвокат. Это хищно с вашей стороны. Вы хотите погреть руки на забастовках.
Купец. Истинно. Хочу. А почему мне этого не хотеть? Раз фабриканты не выполнили контрактов по поставкам, пусть платят. Я из них душу выну.
Адвокат. И много думаете загрести?
Купец. Загребу, не выпущу. Наше дело какое? Хищное дело.
Оба проходят. Идет морской офицер со своими слушателями.
Морской офицер. Страшная драма нашего флота состояла в том, что наши потонувшие корабли имели броню толщиной в семь с половиной дюймов. Их пробивал любой японский снаряд.
Голоса. И до сих пор ту же броню делают.
— Какой ужас, когда великой страной управляют хищники и кретины.
Проходят. Идут корнет и барышня.
Корнет. Эти цветы — наша фамильная гордость. Мой папа ежегодно возит черные розы в Лондон в подарок королевскому двору.
Барышня. Как вы должны быть богаты, господин корнет.
Корнет. Богат… не знаю. Я все на свете презираю, кроме красоты.
Проходят. Идет Акафистов, за ним — Тася, останавливает его.
Тася. Что мечешься, Прокофий?
Акафистов. Этот поезд… будь он проклят… Он прямо-таки поперек моей жизни стал.
Тася. А ты отправь его. Отправишь?
Акафистов. Отправлю.
Тася. Что-то очень легко соглашаешься.
Акафистов. С каких пор, барышня, вы такой недоверчивой сделались?
Тася. Но ведь поезд отправить — дело очень не простое?
Акафистов. Очень не простое.
Тася. А соглашаешься легко.
Акафистов. Боюсь я этого поезда, говорю вам. Горя с ним не оберешься. Скажите Костромину, чтоб пришел ко мне.
Тася. Да, я скажу. Он придет.
Оба уходят. Идут Юлай с красным флагом и Черемухин.
Черемухин (неуверенно, подыскивая слова). Господа и граждане проезжающие пассажиры, мы, здешний и прилегающий к нашей станции пролетариат, приглашаем вас на братский митинг, дабы поднять свой смелый голос за великую свободу…
Картина вторая
В буфете первого класса. Днем. Костромин, Акафистов.
Акафистов (после паузы). А я все думал, с какими же вопросами хочет прийти ко мне господин Костромин… Опасная история, голубчик. Но ничего не скажешь, вы революционер.
Костромин. Прежде всего, Акафистов, если помогать, то искренне, иначе я советую вам устраниться, умыть руки и замолчать.
Акафистов. Грозите?
Костромин. Да.
Акафистов. Удивительное дело, я собираюсь вам помочь, а вы мне грозите.
Костромин. Теперь мы вместе отвечаем за судьбу уральцев, которые должны проникнуть в город не позднее утра завтрашнего дня.
Акафистов. Кто же я, по-вашему?
Костромин. У меня не было времени познакомиться с вами. Я болел.
Акафистов. А о партии, к которой я примыкаю, вы забываете?
Костромин. Партия ваша ни то ни се, хоть из нее вышли отважные одиночки. Но к делу, Акафистов, к делу!
Акафистов. Клянусь вам, что я честный и не такой уж слабый человек.
Костромин. Вы обещали поезд двинуть. Как вы его двинете?
Акафистов. Погодите, скажу… Предварительно у меня есть несколько слов. Вот уж не знаю, как вам это выразить…
Костромин. Что именно?
Акафистов (вытягивая из себя)….не то что благодарность мне нужна, нет. Желательно мне, чтоб где-то кто-то знал… Это ведь редкая услуга — во время всеобщей забастовки рискнуть отправить поезд. И как отправить!.. Шито-крыто… Пойди узнай, кто как настроен… Одни поймут, другие могут осудить… Кому откроешься? И как же вы хотите, даром?
Костромин. Не понимаю… деньги платить?
Акафистов. А вы не горячитесь. Мне желательно, чтоб среди ваших людей моя услуга не оказалась незамеченной и неоцененной.
