— Тогда учитесь поскорее, — сказал я, дав ему понюхать кончик ружейного ствола.

Он схватил гармонику, покраснел, как свекла, и принялся дуть. Он выдувал песенку, которую я слышал в детстве:

Я заставил его играть все время, что мы были в вагоне. Порою он ослабевал и сбивался с тона. Тогда я поворачивал к нему ружье и спрашивал, что сделалось с его девочкой, и не желает ли он вернуться к ней, что заставляло его приниматься за игру чуть ли не в шестидесятый раз.

Мне кажется, что я никогда не видал ничего смешнее этого старика, в цилиндре и с босыми ногами, играющего на маленькой французской гармонике. Стоявшая тут же в ряду рыжая женщина расхохоталась, глядя на него. Вы услышали бы ее смех в следующем вагоне! Джим наблюдал за порядком, пока я обыскивал койки. Роясь в этих постелях, я наполнил наволочку самым странным ассортиментом вещей.

Иногда мне попадались карманные пистолеты, годные разве на то, чтобы ковырять ими в зубах; я тут же выбрасывал их за окно. Окончив сбор, я выгрузил содержимое наволочки на боковое сиденье. Тут было много часов, браслетов, колец, записных книжек, некоторое количество фальшивых зубов, фляг с виски, коробочек с туалетной пудрой, шоколадной карамели и париков разных цветов и разной длины. Было также около дюжины дамских чулок с засунутыми в них драгоценностями: часами, свертками ассигнаций; чулки были плотно набиты и спрятаны под матрацы.

Я предложил возвратить то, что назвал «скальпами», сказав, что мы не индейцы на войне. Но ни одна из дам, казалось, не знала, кому принадлежат эти волосы. Одна женшина, — очень красивая! — завернутая в полосатое одеяло, увидев, что я поднял чулок, плотно набитый и тяжелый около носка, огрызнулась на меня.

— Это мое, сэр! Надеюсь, вы не занимаетесь ограблением женщин!

Так как это был наш первый налет на поезд, то мы не сговорились насчет какого-либо этического кодекса. Я не знал, что отвечать. Все-таки я сказал:

— Конечно, это не является нашей специальностью. Если чулок содержит вашу личную собственность, можете получить его обратно.

— Разумеется, это моя собственность, — сказала она и протянула руку за чулком.

— Разрешите мне все же осмотреть содержимое, — сказал я и взял чулок за носок.

Из него вывалились большие мужские часы стоимостью в двести долларов, мужской бумажник, в котором, как мы позже подсчитали, было шестьсот долларов и револьвер 32-го калибра. Единственной вещью из всей кучи, которая могла быть личной собственностью дамы, оказался серебряный браслет, стоимостью около пятидесяти центов.

— Мадам, — сказал я, вручая ей браслет, — вот вам ваша собственность. А теперь, — продолжал я, — скажите мне: как вы можете требовать от нас корректного образа действий, если сами стараетесь так обманывать нас? Я поражен таким поведением! Молодая женщина покраснела, как будто ее поймали в чем-нибудь нечестном.

Какая-то другая женщина воскликнула: «Низкая тварь!» Я никогда не узнал, относилось ли это к первой лэди, или ко мне. Окончив свое дело, мы приказали всем вернуться в постели, очень вежливо пожелали им в дверях спокойной ночи и ушли.

До рассвета мы от'ехали на сорок миль и тогда только поделили добычу.

Каждый из нас получил 1752 доллара 85 центов деньгами. Ювелирные вещи мы делили на кучи.

Затем мы раз'ехались, каждый своей дорогой.

Это было моим первым налетом на поезд, но исполнен он был так же легко, как и все последующие. Тут я в последний и единственный раз ограбил пассажиров. Эта сторона дела мне не нравится. Впоследствии я строго ограничивался одним служебным вагоном.

В течение следующих восьми лет через мои руки прошли большие деньги. Лучший улов у меня был через семь лет после первого. Мы узнали про поезд, который должен был провезти уйму денег для уплаты солдатам, находившимся на правительственном посту. Мы напали на этот поезд среди белого дня, при чем заранее залегли впятером за песчаными холмами, у маленькой станции. Десять солдат охраняли деньги в поезде, но они с таким же успехом могли быть дома, в отпуску. Мы не дали им даже высунуть головы из окон и посмотреть на потеху. Без всякой помехи мы получили деньги, все золотой монетой.

Разумеется, в свое время по поводу этого ограбления поднялся сильнейший вой. Дело шло о правительственных деньгах, и правительство, став язвительным, пожелало узнать: для чего же, собственно, посылаются конвоирующие солдаты? Единственным оправданием являлось то, что никто не мог ожидать нападения среди голых холмов и днем. Я не знаю, как правительство отнеслось к подобному извинению, но знаю, что оно — основательно. Неожиданность — вот главный козырь в деятельности налетчиков! Газеты писали всякую чепуху относительно этого ограбления и под конец установили, что денег было от девяти до десяти тысяч долларов. Правительство поддерживало мистификацию. Но вот точная цифра, которая печатается в первый раз: сорок восемь тысяч долларов. Если кто-нибудь побеспокоится и просмотрит конфиденциальные отчеты Дяди Сэма об этом небольшом дебете прихода и расхода, то увидит, что я точен до цента. К тому времени мы были достаточно опытны и знали что нам делать. Мы от'ехали на двадцать миль к запад, оставляя след, по которому пошел бы даже полисмэн с Бродуэя, а затем возвратились, уже пряча свои следы.

На второй день после налета, когда милиция рыскала вокруг и по всем направлениям, Джим и я ужинали во втором этаже дома одного из наших друзей, в том самом городе, откуда началась тревога.

Наш друг указал нам на типографию на противоположной стороне и на печатный станок за работой: он печатал об'явления с предложением награды за нашу поимку.

Меня часто спрашивали: что мы делаем с полученными деньгами? Я, право, не мог бы отдать отчет и в десятой части их, после того как они были истрачены.

У аутло должно быть очень много друзей. Достопочтенный горожанин может довольствоваться, а часто и довольствуется, очень немногими знакомыми, но человеку нашего типа необходимо иметь приятелей. При наличии рассерженных милиционеров и стремящихся получить награду чиновников, следующих по пятам, аутло приходится иметь в своем распоряжении несколько мест, рассеянных по стране, где он мог бы остановиться поесть, накормить лошадь и заснуть на несколько часов, не чувствуя необходимости держать оба глаза открытыми. После налета он считает необходимым уделить часть денег этим друзьям и делает это широко. Часто мне случалось, в конце коротких визитов в одну из таких гаваней, бросать пригоршнями золото и ассигнации в подолы детишек, играющих на полу, не зная: даю ли я сто долларов, или тысячу?

Старые налетчики после крупного дела обычно уезжают далеко, в один из крупных городов, где и тратят свои деньги. Новички же, как бы удачно они ни произвели нападение, всегда выдают себя, показывая слишком много денег вблизи места, где они их получили,

Я участвовал в деле в 94 году, когда мы получили двадцать тысяч долларов. Мы выполнили свой любимый план бегства, т. е. вернулись по своему же следу и остановились на некоторое время близ места ограбления поезда. Однажды утром мне попалась газета, в которой я прочел статью под крупным заголовком, сообщающую, что шериф с восемью помощниками и милицией из тридцати вооруженных граждан окружил железнодорожных разбойников в мескитной чаще на Чамарроне, и что вопрос только нескольких часов, будут ли эти разбойники убиты, или арестованы.

Я читал эту статью, сидя в одном из наиболее элегантных отелей в Вашингтоне. За стулом моим стоял ливрейный лакей в коротких панталонах. Джим сидел напротив и разговаривал со своим «дядей», морским офицером в отставке, чье имя часто встречается в столичной хронике. Мы приехали сюда, купили себе великолепные комплекты одежды и отдыхали от трудов среди набобов.

Вероятно, мы были убиты в этой мескитной чаще, так как я могу дать подписку, что мы не сдались.