Аким крякнул.
— Так мы… мимоходом…
Петруньке машина не понравилась: жидкая какая-то, и краска местами слезла.
— Пойдем, — сказал он тихо, толкая отца в бок, — слышь, пойдем!
— Да вам чего, собственно? — допрашивал чернобородый. — Может, жаточку хотели?..
— Нам-то? Не-ет! — заторопился Аким, кося глазами. — Кака там жатка! Так-мы… невзначай зашли.
— Ну, бог с тобой, — вздохнул чернобородый. — Только напрасно… Магарычу бы выпили… На вот, возьми!..
Он протянул пачку книжек в радужных обложках и картон, свернутый трубкой.
— Да на што нам? — отговаривался Аким, но взял, спрятал книжечки за пазуху, а трубку передал Петруньке.
Через час книжечки и трубочки разных размеров и цветов торчали у Акима и Петруньки отовсюду: из-за пазухи, из-за кушака, из-за голенищ и обуток.
Подымаясь по улице, они не пропустили ни одного склада. Глядели, щупали, толковали, а толку все не было… То в цене не сходились, то в сроках кредита, то машина не нравилась. От быстрой смены машин у Петруньки рябило в глазах и голова кружилась. Аким хмуро жевал пересохшими губами и то и дело скорбно сплевывал слюну. Оба были в пыли. Горячая песчань забиралась в рот, нос, уши и серым налетом покрывала лица. У Петруньки, как из-под маски, ярко сверкали зубы. В сердце парнишки была растерянность; думалось, что сноповязалки не купить им никогда.
— Ба-ать, — ныл он, — давай, чо ли, у этих возьмем!..
— Поговори еще!.. — рычал Аким. Но уже и сам терялся. В городе он был не впервой, еще прошлой осенью покупал двухлемешку, и каждую зиму, обычно по нескольку раз, возил на продажу зерно, но до сих пор не мог свыкнуться… Было такое чувство, точно кругом расставлены сети и капканы, и надо было идти осторожно, оглядываясь… «Шутка сказать, — стояло в голове настойчивое, тревожное, — четыре ста целковых… Не грибы ведь — четыре ста!»
В казенном складе чуть не порешили купить: прошлую осень плуг тут взяли… Но спохватились. «Купить-то купишь, да потом как? Кабы за наличные, а то часть отдай, остальные по срокам… А казна — казна и есть: чуть в срок недодал, сейчас за хребет… Волостной там… урядник… Давай!..»
Наконец, уже в полдень, когда вся улица, как большая, жарко натопленная печь, дышала пыльным зноем, снова пришли к большой голубой вывеске.
— Сто… то-о-оль! — прочитал Петрунька. — Немцы, должно…
— А ты не болтай-ка!.. — досадливо отозвался Аким.
Вошли на просторный двор, и у Петруньки снова разбежались глаза. Пока отец толковал с приказчиком, мальчонка глядел по сторонам и никак не мог наглядеться. Чего тут только не было!.. Голубые плуги с стройно поднятыми грядилями; грузные молотилки на зубчатых колесах; белые, как кипень, жернова, огромными калачами грудившиеся у стены; гора ящиков под навесами, целый ряд золотых жаточных крыльев, и над всем, как большой черный палец, подняла вверх свою трубу паровая машина… А вот и сноповязки: одна, другая, третья… Уйма!..
«Склад ахтительный, — решил Петрунька, — сурьезный склад». И когда увидел отца, снова направлявшегося к выходу, чуть не заплакал от досады.
— Ты куды? — нагнал он его и заныл: — Опя-ять трекнулся!
— Поговори у меня!..
Приказчик, начиная от сапог и кончая бороденкою, пыльный, держал Акима за рукав и причитал, видимо, теряясь:
— Да ты постой! Хоть ног-то своих пожалей! Слушай, вот что… Эх, да и бестолочь, право!
В конторе распахнулась дверь, на крылечко выскочил простоволосый человек в пиджаке и, взмахивая рукой, зычно закричал:
— Эй, милый человек! Зайди-ка в контору! Эй, слышь, на минутку!
— Да пошто? — отбивался Аким, но уже неуверенно, вяло. — Пошто нам контора?..
— А ты зайди, не съедим!.. — приговаривал простоволосый человек. Он сбежал с крылечка и подхватил Акима под руку. — Чего уперся-то быком?..
Аким покорился, но в голове его ныла мысль: «Приехать бы через день… Деда взять, чего ли? Все таки — старик бывалый!..»
III
Косые лучи солнца, заглядывая в контору, играли на грязном полу, на пестрых плакатах, развешанных по стекам, на железном ржавом болтике, брошенном на подоконник.
Аким истово перекрестился на образок, висевший в углу над ящиком кассы.
— Здравствуйте-ка…
— Присаживайтесь, гостями будете! — звонко заговорил человек в пиджаке, таща гостей к скамье. — Садись-ка, молодой человек…
Петрунька опустился на кончик скамьи, за ним — Аким, бегая глазами по сторонам.
— Я заведующий складом, — ласково и внушительно начал человек в пиджаке. — В чем же вышло у вас дело? Зачем обижать нас? Даже зайти не хотели…
— Пошто не хотели? Торопимся мы… — сказал Аким, сгребая пышную свою бороду в кулак и зорко вглядываясь в заведующего: сутулый, голова и бородка с проседью, усы этакие представительные, пегие; лоб, как у важного барина, крутой, а глаза хоть и поношенные, но вполне обстоятельные.
— Вам снопозязочку?.. — голос у заведующего был то зычен и суров, то вдруг падал, мягчал, становился кротко заискивающим.
— Ее, — угрюмо отвечал Аким и вдруг снова забеспокоился, поднялся на ноги. «Старика бы надо», — метнулось в голове.
— Да ты сиди! Чай будем пить… Андрей! поставь-ка самовар… скорее…
— Мы попили…
— Ничего, нас не разоришь, денег за чай не возьмем… Хе-хе!
Приказчик бросился за дверь, а заведующий потер рука и, как ни в чем не бывало, спросил:
— Как же звать-то тебя, милый человек?
— Акимом звали, Федосеевым, — хмуро отозвался Аким.
— Так что же, Аким Федосеич, — возьми у нас сноповязочку!..
— Успеем еще, завтра зайдем!.. — заговорил Аким, снова подымаясь. — Сегодня только поглядеть хотели…
— Чего завтра! — заторопился заведующий, усаживая вновь Акима. — Товар — лицом… Тебе говорил приказчик: американские у нас машины… Понимаешь? Мак-Кормик! Фирма такая… заграничная! Мак-Кормик — на весь свет!.. Вы откуда будете?..
— Из Плосской мы… Косихинской волости! — бойко отвечал приободрившийся Петрунька.
— Господи! — заведующий ударил себя в грудь. — Да ведь у нас все ваши берут!..
— Чьи таки? — заинтересовался Аким и поднял глаза.
— А вот сию минуту-с!..
Заведующий бросился к столу, захватил кипу красных ордеров и, кинув на нос пенсне, принялся перелистывать.
— Андреевская волость… Мочищенская… Заселок Топорков, Косихинской волости… Вот!
— Далеко это от нас, — заметил Аким.
— Найдем поближе…
Деревня — за деревней, имя — за именем. При этом назывались покупки: то плуг, то молотилка, то жатка… Наконец, добрались до Плосской. Сияющий подхватил заведующий пачку ордеров и поднес ее Акиму.
— Читай!
— Петрунька, глянь-ко…
— Деревня Плосская, Косихинской волости, — раздельно и зычно читал заведующий перед Петрунькой, тыча пальцем по строке. — Гляди… Плос-ска-я… Семен Терентьич По-пыл-кин!..
— Знаю, — улыбнулся Аким. — Што взял-то?
— Плужок, номер третий… Десять рублей задатку дал!..
— Этого знаем!..
— То-то же… Доволен плужком?
— Кабыть, ничего!..
— Вот видишь!.. Да у нас весь товар в славе! По Сибири наших более ста складов, и всюду народ доволен!.. А сноповязки теперь на роличном ходу, усовершенствованные! Запас к ним всегда есть! Монтера дадим… Все честь-честью… Наша фирма, милый человек…
— Наша фирма, слава богу!.. — подхватил конторщик, выходя из-за стола и развертывая перед Акимом пестрый плакат. — Вот, гляди… Большая золотая медаль — в Орле дали за плуги!.. Большая серебряная — в Кургане!.. Еще серебряная — в Омске!.. И орла имеем! Видишь? Орел!..
— Я не хулю, — нетерпеливо отозвался Аким и тихонько поднялся с места. — Каждый себе не враг — все хвалят!..
— Не похвалишь — не продашь, — примирительно вставил заведующий. — Ну, так как же?..
— Да никак!.. — сказал Аким. Он снова встревожился, поняв, что дело идет к концу. — Вот завтра утречком заглянем… Посмотрим, как и что… Сообразим…
— Значит, — повысил голос заведующий, — значит, тебя никаким словом не проймешь, а?
