Где-то там, возле Луцка, возле Дубно, неожиданно прорвались вражеские части. Вот сидит передо мною человек в запыленном костюме и рассказывает.

Известие о прорыве гитлеровцев застигло их в районе, вдалеке от дома. Долгие часы отсиживались они под мостом, по которому стучали сапоги вражеского отряда. Затем вплавь через реку — в лес. Несколько часов в лесу. Один из них пошел к своему дому узнать, что слышно, что сталось с семьями.

Но уже нет ни домов, ни семей. Тот, кто сидит передо мной, спокойным, твердым голосом рассказывает мне ужасающую историю. Да, их загнали в амбар — женщин, детей. Амбар подожгли. В пламени он потерял жену и двух маленьких детей…

Я сижу против него и холодею. Не от того, что он рассказывает. Я знаю: враг, против которого мы боремся, — это взбесившийся зверь, способный на все. Но это спокойствие, это каменное спокойствие… Ни единой слезы, ни единого вздоха. Ни единой жалобы, ни единого слова скорби. Не время думать о собственной боли, когда пожар угрожает родимой земле.

— А сейчас иду в военкомат. Нужно драться!

Да, этот безусловно будет драться, как герой. Позади остались испепеленная любовь, милые лица детей… Партийный работник из Дубновского района идет на фронт драться не на жизнь, а на смерть, храня железное спокойствие…

Ночью телефонный звонок с почты:

— Нас здесь семеро: шесть комсомольцев и один беспартийный. Запишите фамилии… Сообщите кому следует, что шесть комсомольцев и один беспартийный работали до последней минуты, не вышли из города, погибли на посту…

Да, почта должна работать. Должны работать телефон, телеграф. В такую минуту это важнее всего. Семеро знают об этом. И избирают путь, на котором спасения быть не может.

Юнцы, комсомольцы!.. Они хотят одного: чтобы когда-нибудь, где-нибудь вспомнили о них. Вспомнили о том, что они погибли за партию, за Советский Союз, с полным сознанием и спокойствием отдали свои молодые жизни…

Широки, бесконечны дороги войны. И на каждом шагу мы встречаем на этих дорогах красоту человеческого сердца, мужество простых людей, стойкость и беззаветную отвагу. На каждом шагу, ежедневно и ежечасно, создаются главы эпопеи, которая по плечу лишь титанам. Факты, пронизывающие своей простотой. Люди, поражающие своей простотой.

Сегодня я думаю обо всех встреченных мною на дорогах войны, о людях, которые борются за свою идею и хотят быть достойными ее величия и красоты.

Слава отчизне, которую можно так сильно любить! Слава партии, которую так сильно любят! Слава дням величайшего героизма, которые мы переживаем, эпопее, которая создается!

1941

Возле крестьянской хаты, крытой соломой, стоит крестьянин. Зоркие глаза пристально следят за движением на дороге. На бронзовом, опаленном солнцем и ветром лице приветливо усмехаются глаза навстречу людям в красноармейской форме. Крестьянин зажигает спичку. Один из красноармейцев подходит, прикуривает от этой мерцающей в недвижном воздухе спички.

— Спасибо.

Крестьянин крутит в пальцах свою папиросу. Огонек спички в спокойном воздухе. Зоркие глаза пристально смотрят в лицо красноармейцу.

— Немцы далеко?

— Нет, недалеко, — звучит ответ, и красноармеец возвращается на дорогу.

Крестьянин закуривает, наконец, свою папиросу. Лицо его не изменило выражения. Пальцы не дрожат. Той же самой полудогоревшей спичкой он касается крыши своего дома. Сизый дымок папиросы, быстрый клубок дыма, бегущий по высохшей соломе. Крестьянин смотрит, как пламя охватывает крышу…

Еще нет двух лет с тех пор, как здесь, на этом самом месте, приветствовали Красную Армию, принесшую свободу в западные области Украины. Жизнь изменилась до глубины, до основания.

А сейчас там, на дороге, отходят последние красноармейцы. Крестьянин не раздумывал — через час или через два могут быть здесь гитлеровцы. Крыша его дома может стать для них кровом, стены его хаты дадут тень разгоряченным под стальными касками головам. Крестьянин не колеблется. Одно движение руки — и конец. Не осенит украинская крыша гитлеровского сна, не станет украинская солома подстилкой для захватчиков. Его хата превратится в огненный столб. Крестьянин даже не оглядывается. Небрежным движением бросает в канаву окурок, переходит по узким мосткам на шоссе, размеренным шагом направляется туда, куда ушли красноармейцы.

Строил свою хату упорным трудом, каждую балку, каждую доску обтесал собственными руками, старательно вязал солому для крыши, думал о своей хате в долгие дни, видел ее во сне в короткие ночи после целого дня труда.

Но сейчас некогда думать об этом. Он сделал все, что от него зависело, — ни одной крыши над головой у врага, ни одной соломинки врагу, ни ломтика хлеба врагу. Если нельзя забрать с собой, пусть стелется дымом, пусть пропадает труд всей жизни, только бы не оставить, только не помочь трудом своих долгих дней, тревогой своих ночей — успеху врага…

От самой границы вдоль длинных дорог идут вереницей крестьяне из колхозов. Поломали комбайны там, где не удалось сдать их воинским частям, взорвали бензохранилища. В руках сверток, ломоть хлеба в кармане — ничего больше не нужно. Ведь они идут в свою страну, к своим братьям.

Усталые лошади тащат телегу. В телеге между мешками светлые головки детей. Мужчины и женщины идут за телегой. Вязнут в песке босые ноги.

— Колхозники?

— Конечно, колхозники.

Белая пыль встает над дорогой, оседает на головках детей. Дети весело лепечут, не понимая, не сознавая, что делается вокруг. Их забавляет неожиданное путешествие, движение на дороге, грохот обгоняющих их тракторов. Мужчина смотрит доверчивыми светлыми глазами.

— Все забрали с собой?

— Где там все! Что удалось, то на телеге, а что нет, то сожгли. Чтобы не попало им в руки, — добавляет он поспешно, точно боясь, что мы можем подумать, будто он о чем-то жалеет.

— Вот земля осталась. Возвратимся, отстроимся быстро…

В белом мареве пыли исчезает телега. Высоко в небе кружит самолет, где-то вдалеке гремит зенитка. Спокойно удаляется семья колхозника. Они не оглядываются назад, где врагу осталась пустыня, сожженная хата, пепелище, которым не поживится враг. Скошены зеленые хлеба, которых не собрать врагу.

По длинному пыльному шоссе бредет колхозная семья. Под гул самолета, под эхо далеких выстрелов бредет навстречу тому, что ясно видят крестьянские глаза: колышется под ветром золотая пшеница на широкой огромной ниве. Идут комбайны, гудят тракторы. От хаты к хате летит веселая песня. Широко и свободно расправляются плечи, свободно дышит грудь свободного человека. Во имя этого дня оставляют крестьяне все свое добро, труд всей своей жизни. Во имя этого дня обращают они в пепел свою хату, уходят без сожаления, чтобы не отдать ни зернышка, ни колоска, который насытил бы хоть ненадолго ненасытный желудок грабителей.

Лица крестьян, уходящих на восток, спокойны. Они знают, зачем и почему. Ради прекрасного, великого дня победы, который настанет, когда будет стерт с лица земли враг человечества. А ради этого дня не следует жалеть ни домов, ни нив, ничего, что можно отстроить, возобновить, создать на свободной советской земле.

1941

На опушке леса темнеет болото. За болотом — холмы, поля. Солнечный, погожий день. Как будто ничего не случилось, как будто существуют только лес да поля, где расцветают фиолетовые колокольчики и золотятся дозревающие на солнце хлеба.

Но лес изрыт линией окопов, из амбразур дота глядят стволы противотанковых орудий. В хлебах осторожно ползут гитлеровцы. Тишину раскалывает грохот орудийного выстрела. Высоко над нами, над лесом, над окопами слышен шум, точно проносится, трепеща крыльями, стая птиц. И грохот разрыва. Справа стрекочет пулемет. Птицы утихают. Сейчас суровым голосом разговаривает война.