Разойдясь с Мухаммедом бен Ладеном, Алия – по настоянию своего первого мужа – вышла замуж за Мухаммеда аль-Аттаса, работающего в компании «Сауди бен Ладен груп». Аль-Аттас проявил себя как внимательный супруг и доброжелательный отчим, но, тем не менее, не смог – в глазах Усамы – стать адекватной заменой выдающегося отца. Усама находит пристанище в семействе Ганем. В течение двух лет он учится в начальной школе в Латакии. Его учитель английского языка вспоминает, что Усама был мальчиком, «очень удрученным гибелью своего отца», и отмечает, что он был «очень одиноким»[364]. Наджва наблюдает за серьезными изменениями, происходящими с Усамой, которому всего-то 10 лет от роду. «Будучи от природы сдержанным и неизменно немногословным, […] он стал еще более молчаливым. Однако по мере того как текли годы, он волей-неволей реже вспоминал об этом несчастном случае». Солиман, преданный брат Наджвы, дает ему первые наставления по части религии, позволяющие подавлять в себе меланхолические настроения. «Он всегда говорил, что хочет вырасти, чтобы продолжить дело своего отца. Ему очень не терпелось начать работать»[365].
У Наджвы, уже превратившейся из ребенка в подростка, возможно, имеется средство, при помощи которого можно развеселить двоюродного брата. Вопреки настояниям матери, она отказывается носить традиционную женскую одежду и предпочитает одежду современную и разноцветную. Когда снова наступает лето, она не хочет надевать кофточки с длинными рукавами и юбки, скрывающие ноги до щиколоток. Она доходит даже до того, что отказывается прикрывать волосы платком. «Мое сердце сжималось при мысли о браке с Усамой. Я мало что знала о взрослой жизни. Мне нравилось в нем все – от внешности до учтивости и силы его характера». Однако Усама по-прежнему отличается молчаливостью: «Мы никогда не разговаривали открыто и откровенно ни о наших чувствах, ни о браке».
Ситуация остается такой же из года в год. Робость Усамы мешает установлению между ним и Наджвой более тесных отношений, к которым Наджва стремится всей душой. Когда Усама заговаривает с ней, он зачастую тут же смущается и начинает бормотать что-то несвязное. «Я помню, как я отвечала пристальным взглядом на его робкий взгляд, думая про себя, что мой двоюродный брат более боязливый, чем “прикрывающая лицо платком девственница”». Усама, похоже, нашел в Латакии душевное спокойствие и безмятежность. Он частенько отправляется на маленький остров, расположенный посреди озера, которое находится неподалеку от дома его тети. Ему очень нравится этот «оазис». «А смогу ли я его купить и жить на нем?» – спрашивает он как-то раз у Солимана[366].
Приходит время «узаконить» отношения между Усамой и Наджвой. В 1973 году, когда Наджве исполняется 15 лет, это решенное дело. Если Алия радуется предстоящему заключению брака между ее сыном и дочерью брата, то мать Наджвы выступает против. «Прошу тебя, не соглашайся на этот брак. Я хочу, чтобы ты осталась со мной. Если ты уедешь в Саудовскую Аравию, твои приезды домой станут такими же редкими, как драгоценные камни», – умоляет мать Наджвы свою дочь. Наджва знает, что ее мать права: ей, Наджве, отказывавшейся носить слишком длинные платья, придется, если она выйдет замуж за Усаму и переедет в Саудовскую Аравию, надевать, как подобает саудовским женщинам, никаб[367], и жить, можно сказать, взаперти. «Это моя жизнь, мама, и решать буду я. Я его люблю, и я выйду за него замуж».
В 1974 году в Латакии устраивают свадьбу, невеста на которой выглядит, как принцесса. «Мое белое платье невесты было элегантным. Мне сделали самую модную прическу. Я знала, что была такой красивой, какой только можно быть. Мне очень хотелось, чтобы моя внешность пришлась по вкусу моему будущему мужу». Празднование свадьбы в скромном особняке семейства Ганем проходит без лишнего шума и гама. Женщины и мужчины находятся в разных сторонах помещения, и после короткой церемонии бракосочетания всех гостей приглашают на традиционный торжественный ужин, на котором, в частности, подают жареное мясо и блюда из злаковых культур. «Было много десертов, но мне есть не хотелось, и я ела совсем чуть-чуть. Весь вечер я чувствовала себя как в сладком сне: я вышла замуж за юношу, которого любила».
Однако восторг, который испытывает молодая жена, она никому не показывает. Любые проявления радости и веселья на этой свадьбе запрещены. Музыкантов просят убрать инструменты, а гостей – удерживаться от танцев. Всех также просят громко не смеяться. «Хотя свадьбы в Сирии обычно проходят с размахом, моя свадьба была скромной. […] Я, тем не менее, чувствовала себя счастливой, поскольку могла видеть по довольному выражению лица Усамы, что я ему нравлюсь и что мои поступки соответствуют его желаниям».
Близкие друзья жениха видят для данного брачного союза гораздо менее романтические причины. К числу таких друзей относится, в частности, Халед Батарфи. По его словам, Усама, будучи еще очень юным, но при этом чувствуя, что постепенно становится мужчиной и испытывает все большее влечение к женщинам, решил побыстрее жениться, чтобы удовлетворить похоть, начавшую мучить его, самым что ни на есть пристойным способом[368]. Брачная ночь проходит, как положено, однако похоть не может долго удерживать Усаму возле его молодой жены. Он возвращается к своей матери в Джидду и живет там около года. Месяцы проходят для Наджвы один за другим в ожидании писем от Усамы, в которых он пишет о том, как сильно жаждет снова ее увидеть. Ее вещи уже давно собраны, и наконец она получает радостное известие: ее муж в конце года приедет и увезет ее к себе.
Расставаясь с родительским домом и со своей страной, Наджва тем самым расстается, в общем-то, с почти светским образом жизни, который распространился в Сирии в результате присутствия в ней французов между Первой и Второй мировыми войнами. «Отныне в моей жизни появится много ограничений. Мне уже нельзя будет водить машину и работать за пределами собственного дома», – констатирует Наджва. Алия, заботясь о хорошей репутации своей невестки, подарила ей просторное черное платье – абайю, черный платок, который надевают на голову, чтобы скрыть волосы, а также еще один платок, которым закрывают лицо. Едва только вылетев на самолете в Саудовскую Аравию, Наджва тут же переодевается. «В этот день я впервые в жизни скрыла свое лицо большим черным платком и облачилась в черное одеяние […]. У меня внезапно появилось чувство, что я задыхаюсь, и мне стало страшно при одной только мысли о том, что будет происходить, когда мне придет время выходить из дома. Смогу ли я достаточно хорошо видеть сквозь платок, скрывающий лицо, чтобы суметь пройти через толпу людей? […] Я посмотрела на Усаму. Он улыбался. У моего мужа был очень довольный вид, хотя и было как-то странно, что я разговариваю с ним о самых обыкновенных вещах через маску».
Идя по улице среди других саудовских женщин, Наджва чувствует себя неповоротливой и неловкой. Всячески стараясь не позволить своей абайе за что-нибудь зацепиться, она вдруг вспоминает басню о большой черной птице, которую обманывают и у которой в результате этого выпадает из клюва сыр. Ее первые путешествия по улице среди массы других женщин, скрывающих свои лица, сопряжены в ее сознании с этой басней Лафонтена, которую она, сама того не желая, то и дело мысленно цитирует.
Невеста моря
«Я никогда еще в своей жизни не видела раньше так много подъемных кранов», – вспомнит впоследствии английская королева Елизавета II о посещении Джидды, состоявшемся примерно в то же время. Нефтяной бум превратил синее море в оживленную транспортную артерию, по которой снуют одно за другим суда, привозящие в Саудовскую Аравию все то, что взбрело в голову закупить за границей местным властям. Скромный порт, обслуживавший раньше большей частью паломников, направляющихся в священный город Мекку, трансформировался в космополитический город с населением более миллиона человек. Джидду стали называть «невестой Красного моря». Усама вырос здесь в доме своей матери, Алии, расположенном в богатом квартале, в котором есть несколько мечетей и полно магазинчиков. Заботливая мать переоборудовала свой симпатичный – хотя и немного простоватый – особняк так, чтобы у молодоженов имелся в распоряжении целый этаж.
