Но «распространять полезные сведения» обществу не удалось: малограмотные помещики восприняли «опросные листы», разосланные обществом, чуть ли не как призыв к свержению устоев и засыпали Екатерину II жалобами и доносами.
Гораздо результативнее были другие начинания Екатерины. Стремление разведать, что можно «взять», что можно «выжать» из своего хозяйства — огромной и неизведанной России, заставили императрицу организовать ряд экспедиций.
Миновало уже почти полвека с момента создания Российской Академии наук, уже было организовано несколько экспедиций, но нехватка денег заставляла организовывать новые, посылать новых разведчиков. Объективно же эти экспедиции в немалой степени способствовали развитию науки и, в частности, зоологии. Путешествия П. Палласа и И. Лепехина, В. Зуева, С. Гмелина, С. Гербертштейна и И. Георги, С. Крашенинникова и И. Фалька заложили фундамент изучения природы России. Правда, в работах путешественников насекомым уделялось гораздо меньше внимания, чем другим животным, но если учесть, что мир шестиногих в России был тогда совершенно неизвестен, любое упоминание о насекомых было ценно. Но были и не только упоминания.
Заметный след в истории науки о насекомых оставил Петр Симон Паллас. Немец по происхождению, он нашел в России свою вторую родину и отдал изучению ее природы 43 года жизни. Поволжье и Урал, Алтай и Восточная Сибирь, Забайкалье и Кавказ — далеко не полный перечень мест, где побывали экспедиции Палласа. Тяжелейшие условия, голод, холод, отсутствие необходимых средств — все это не могло не сказаться на здоровье путешественника. И тем не менее «блаженство видеть природу в самом ее бытии, где человек очень мало отошел от нее и ей учится — служило для меня за утраченную юность и здоровье лучшей наградой, которой от меня никакая болезнь не отнимет», писал Паллас.
Результатом путешествий и «видения природы» были ряд книг, среди которых особенно выделяется многотомное «Путешествие по разным провинциям Российского государства». Используя собственные материалы и материалы, собранные русским путешественником В. Зуевым, Паллас описал в этом труде более 250 животных, в том числе более 100 видов насекомых. И не просто описал. Все зоологические работы до Палласа, как, впрочем, многие и гораздо позже, содержали лишь перечень видов и описание их внешности. Огромная заслуга Палласа в том, что он не ограничился этим, а собрал материал и о географии распространения и об образе жизни животных.
Для развития энтомологии особенно ценна монография Палласа (в четырех выпусках), посвященная мухам и главным образом жукам европейской части России и Сибири. Это была первая капитальная энтомологическая работа в нашей стране.
Кое-какие работы (в частности, работа И. Лепехина, посвященная шелковичным червям) в это время появляются, но по-настоящему энтомологией в России занялись лишь в самом начале XIX века. Толчком к этому послужило то, что знаменитый уральский заводчик П. Г. Демидов, получивший блестящее образование за рубежом, где сблизился и подружился с К. Линнеем, подарил Московскому университету свой домашний музей, равного которому, пожалуй, не было не только в России, но и во всей Европе. А к музею присовокупил крупную сумму денег, на которые «следовало содержать музей и особого профессора натуральной истории при оном». Эту должность занял только что приехавший в Россию Фишер фон Вальдгейм.
Энергичный тридцатитрехлетний профессор был уже хорошо известен в научных кругах. Но вершины своей славы Фишер достиг лишь в Москве: он организовал Зоологический музей при Московском университете и учредил в 1805 году «Московское общество испытателей природы», существующее и поныне, с 1806 года начал выпускать «Мемуары» этого общества, а с 1829-го — «Бюллетени», что очень стимулировало развитие естествознания в России. Однако Фишер занимался не только организационной работой — из-под его пера вышло 262 научных труда по зоологии, в том числе «Энтомография Российской империи», в которой он хотел дать полную сводку известных в то время насекомых России. Работа эта осталась незаконченной, «но и то, что вышло, составило эпоху не только в русской, но и в мировой зоологии», отмечал профессор?. Н. Плавильщиков.
Одновременно с Фишером и даже несколько раньше стали появляться работы других русских ученых, делавших попытки систематизировать мир шестиногих. В частности, профессор Московского университета И. А. Двигубский в 1802 году выпустил книгу «Начатки московской фауны», где перечислил всех известных ему (примерно около тысячи) животных, в том числе и насекомых Московской губернии.
На первых этапах развития зоологии в России ученые — и русские и те, кто приезжал в Россию работать, а не на «ловлю счастья и чинов», — были зоологами широкого профиля. И если занимались энтомологией, то не делили ее на прикладную, систематику и прочее. Когда организовалось Русское энтомологическое общество, многое изменилось. Общество поставило своей задачей поднять на достаточно высокий уровень практическую энтомологию и действительно внесло огромный вклад в дело изучения вредных насекомых, в разработку методов борьбы с ними (в том числе и биологических), однако «систематика попала в число даже не гонимых — большинство ее откровенно презирало. Правда, так было только в пылу увлечения; действительность скоро окатила весьма холодным душем горячие головы „антисистематиков“, и им пришлось скрепя сердце признать полезность этой части зоологии», писал?. Н. Плавильщиков. Однако такое отношение к систематике задержало ее развитие, и едва ли не до начала XX века не только энтомологи-любители, но и специалисты не имели ни сводок, ни даже просто каталогов или списков насекомых России, что очень мешало развитию энтомологии, в том числе и прикладной. Огромную роль в решении этого вопроса сыграл Г. Г. Якоби — автор двух грандиозных работ о прямокрылых и жуках, имевших резонанс не только в России, но и в Западной Европе.
Благодаря многолетней работе тысяч ученых-энтомологов мы теперь знаем примерно миллион видов насекомых. Они объединены в один класс насекомых, или инсекта. Класс, в свою очередь, состоит из двух надотрядов, тридцати четырех отрядов, разбитых на два подкласса, из множества семейств, родов и в конечном итоге — из приблизительно миллиона видов. Однако это лишь то, что известно людям сейчас. А ведь считается, что известно далеко не все. Если же принять во внимание, что ежегодно открывается, как писал советский ученый Бей-Биенко, 6–8 тысяч видов неизвестных ранее насекомых, то невольно возникает вопрос: как же можно разобраться во всем этом количестве? Кто же способен запомнить всю эту массу насекомых, среди которых, кстати, немало отличающихся друг от друга лишь едва заметными признаками?
Конечно, гениальных людей, способных запомнить всех насекомых, нет и быть не может. Нет даже таких, которые могут запомнить всех жуков или всех бабочек, — ведь их по нескольку десятков тысяч видов. Даже самый опытный энтомолог, посвятивший всю жизнь изучению шестиногих, знает «наизусть» не больше 3–5 тысяч видов насекомых.
Вот почему очень часто открытие происходит не там, где найдено или поймано насекомое, а за много сотен или тысяч километров — не в экспедиции, а в тиши кабинетов или лабораторий. Там, на месте, далеко не всегда можно решить: пойманный жук или бабочка уже известны ученым или это новый вид. А в кабинете или в лаборатории на помощь придут книги, таблицы, коллекции. Правда, и тут может показаться невероятной возможность что-то определить: ведь опубликованы сотни толстенных томов о насекомых, как в них разобраться? А коллекции… Тут еще труднее: например, коллекция Зоологического института Академии наук СССР состоит из 30 тысяч ящиков. И в каждом ящике сотни насекомых. В общей сложности в коллекции собрано 7 миллионов экземпляров. Да, конечно, и определители, и таблицы, и коллекции оказались бы бесполезными, если бы у ученых не было спасительного ключа. А ключ этот — систематика, основу которой заложил Карл Линней и без которой не могла бы развиваться, двигаться наука.
