Его литературные опыты получили признание. В марте 1899 года были объявлены результаты конкурса Падеревского на лучшее драматическое произведение. Первый приз – тысячу рублей – получил Люциан Ридель за басню «Заколдованный круг». Второй, пятьсот рублей, – Юзефат Новиньский за драму «Белая голубка». Третий – триста рублей – Ян Август Киселевский за «Карикатуры». Четвертый приз, двести рублей, достался Богдану Якса-Роникеру за пьесу «Погасшие». А похвальный отзыв, четвертый по счету, получила вещь под названием «Куда?». О Юзефате Новиньском сегодня уже никто не помнит, Богдан Якса-Роникер тоже не преуспел в литературе, а вот Риделя ставят по сей день, а Ян Август Киселевский прославился как один из интереснейших польских драматургов. Молодой медик, студент первого курса, оказался в неплохом соседстве.
Тогда и родился наконец литературный псевдоним Генрика Гольдшмита. В газетную статью, где было опубликовано решение жюри, вкралась опечатка. Похвальный отзыв получил «Януш Корчак», хотя сам он использовал этот псевдоним лишь почти год спустя в журнале «Вендровец». Пьеса не сохранилась. Ее сюжет мы знаем только по рецензии жюри:
…Драма в четырех актах, проработана толково и серьезно, проникнута глубоким переживанием нравственных проблем, связанных с телесной стороной жизни. Главным героем здесь является отец семейства, который с самого начала предстает перед нами как человек неуравновешенный, неврастеник, в его рассудке чудачества перемешиваются с ясным пониманием правды, даже касательно его собственного состояния. <…> Печальный ход событий заканчивается полным безумием отца…{79}
Члены жюри с некоторым удивлением констатировали, что автор использует средства, до того не применявшиеся на нашей сцене: «Молодые люди у него открыто разговаривают с девушками о самых щекотливых вопросах, <…> на сцене вновь появляется умышленно введенная автором молодая распутная девка, постоянно пребывающая в публичном доме»{80}. Они считали, что в целом пьеса, несмотря на все недостатки, предвещает драматургу успешную театральную будущность. Только советовали не подражать чужому примеру, а опираться на свой опыт. Они были уверены, что автор начитался Стриндберга и Ибсена. Откуда им было знать, что он описывает собственную историю?
Все биографы недооценивают важность этой никому не известной юношеской пьесы. Равно как и того факта, что еще в гимназии учитель, увидев, как Гольдшмит корябает что-то во время урока, высмеял его литературные амбиции. А ведь те ранние вещи были первыми проявлениями страха перед наследственным безумием. Только в гетто, в своем «Дневнике», Корчак отважился на откровенность и признался в своих отчаянных, самых потаенных, навязчивых страхах.
В семнадцать лет я начал даже писать повесть «Самоубийство». Герой возненавидел жизнь, боясь безумия.
Я панически боялся психиатрической больницы, в которую пару раз отправляли отца.
Значит, я – сын сумасшедшего. Значит, на мне бремя наследственности.
Вот уже несколько десятков лет, по сей день, эта мысль время от времени мучит меня.
Я слишком люблю свои безумства, поэтому меня ужасает мысль, что кто-нибудь попытается насильно лечить меня{81}.
Пьесу не напечатали, не поставили в театре, она не принесла денег и не отменила жизненных планов молодого автора. Лето 1899 года он провел в Швейцарии. Поехал туда с рюкзаком, картой и расписанием транспорта – по следам Иоганна Песталоцци, «отца народной школы», которым восхищался с юности. Этот швейцарский педагог и писатель, живший на стыке XVIII и XIX веков, учил, что лишь гармоничное сочетание интеллектуального, нравственного, практического и физического воспитания – залог правильного развития ребенка. Свою теорию он претворил в жизнь в центрах, которые сам основал. Корчак знакомился с его педагогическими методами, любовался швейцарскими школами, детскими больницами, открытыми для всех парками и зелеными зонами. Увиденное он описал потом в серии репортажей, изданных в газете «Чительня для вшистких».
Он искал жизненную программу, которая была бы глубже, чем просто забота о собственном существовании. Поучал читателей: «Что жизненная цель дарит счастье – об этом мы знаем, не раз слышали об этом, но слышать и видеть мало; такие истины нужно глубоко прочувствовать. Да, жизненная цель дарит счастье, а целью может быть труд ради других, никогда не ради себя; мысль о счастье других, никогда о личном счастье»{82}.
В молодости люди часто высказывают такие идеалистические тезисы. И редко остаются верны им.
Политически безнадежные, мрачные годы на переломе веков не давали особых поводов для оптимизма. Постепенно рассеивались все иллюзии насчет царской политики в отношении Царства Польского. Удобнее всего было махнуть рукой на дела, на ход которых невозможно было повлиять; заниматься устройством собственной жизни, будущим детей, не рисковать, не дразнить власти. Большая часть общественности избрала именно такую стратегию выживания.
Можно было повернуться спиной к реальности. Fin de sie`cle – пора декадентских настроений. Среди молодежи распространялся заразный невроз: смесь меланхолии и душевной пустоты. Ощущение бесцельности всех людских усилий породило тягу к смерти, что вызвало эпидемию самоубийств. Эпоха трезвого позитивизма вступила в фазу сумерек. Вышло из моды мнение, что искусство должно подавать людям примеры нравственности. Молодые варшавские модернисты уже не читали ни Сенкевича, ни Пруса, а только Шопенгауэра, Ибсена, Метерлинка, Ницше. В Кракове «печальный сатана» Станислав Пшибышевский возглашал: «Мы, поздно рожденные, перестали верить в правду» и топил отчаяние в алкоголе. Барышни в восторженном ужасе шептали друг другу на ухо «Эротические песни» Тетмайера. И они тоже уже не питали никаких иллюзий. Они знали, что любовь – не более чем временное помрачение рассудка. А жизнь состоит исключительно из страданий и разочарований.
Однако не все отказались от идеи вооруженной борьбы. Еще в 1887 году была создана подпольная организация Лига Польска. Ее целью было «подготовить и объединить все народные силы для получения Польшей независимости в границах, существовавших до раздела»{83}. Дочерней организацией Лиги был Союз молодежи, так называемый «Зет», объединивший студентов с трех аннексированных территорий, в том числе и тех, кто учился за рубежом. «Зет» не пренебрегал образовательной и общественной деятельностью, его участники считали, что пробуждение национального самосознания в массах – единственный эффективный способ завоевать независимость. В 1892 году возникла соцпартия, ППС (Польская социалистическая партия), которая благодаря харизме и упорству самого знаменитого своего представителя, Юзефа Пилсудского, через несколько десятилетий сыграет решающую роль в получении Польшей независимости. В 1893 году появилась СДКПиЛ – Социал-демократия Царства Польского и Литвы. Ее идейными лидерами были Роза Люксембург и Юлиан Мархлевский, утверждавшие, что не так важна независимость, как борьба за освобождение рабочего класса от капиталистического ига. В 1897-м образовалась Национально-демократическая партия, НД, которая целиком и полностью подчинялась своему руководителю Роману Дмовскому, враждебно относилась к национальным меньшинствам – евреям, немцам и украинцам – и планировала возродить Польшу в «национально-однородном» составе.
Существовала еще одна форма сопротивления. Ее избрали польские ученые, из-за своей национальности и политических убеждений изгнанные с университетских кафедр; им позволяли, самое большее – и то неохотно, – преподавать в захудалых гимназиях или в частных пансионах для девочек. Эти люди принадлежали к тому поколению, что росло в мрачной атмосфере послеповстанческих лет, в молодости они исповедовали позитивизм, идею «органического труда» и «труда у основ». Согласно этим положениям, они считали, что, раз невозможно изменить настоящее, следует вкладывать силы в будущее. С годами они отбросили все, от чего в варшавском позитивизме веяло примиренчеством и трусостью. Они внимательно следили за новыми течениями в науке, новыми идеологическими концепциями. Стали радикалами. Искали более смелых решений общественных проблем.
