Корчак сознавал, что он не свалился на землю с неба; что его медицинские, общественные, педагогические интересы возникли не на пустом месте. В истории Герша, очевидно, было что-то, что затрагивало Корчака лично, раз он так страстно хотел рассказать ее. А сама потребность служить детям – быть может, она родилась под влиянием семейных рассказов о трудном, одиноком детстве деда? Каким образом внук сумел так глубоко прочувствовать, какое это горе – быть сиротой? Ведь его самого не постигла подобная участь.

С этого дальнего расстояния Герш Гольдшмит выглядит уравновешенным человеком, знающим себе цену. Его брак с Ханой был очень удачным. После Лейзора на свет появилось еще четверо детей: Иосиф, Янкель, Миндля и Мария. Второму сыну, Иосифу, предстояло стать отцом Януша Корчака.

Иосиф (Юзеф) Гольдшмит, сын Герша (Гирша), врача, «свободно практикующего» в Грубешове, «тридцати девяти лет от роду», и супруги его Анны, урожденной Райс, «тридцати шести лет от роду», родился в Грубешове, 4 сентября 1844 года. Эти данные записаны в метрической книге местной еврейской общины за 1844 год.

Старшему сыну супругов Гольдшмит, Элиезеру (а в обиходе – Лейзору), было тогда четырнадцать лет. Еще через четыре года родился младший сын, Янкель. А дочери, Миндля и Мария? В те времена считалось, что записывать девочек в метрические книги – ненужная морока, поэтому дат их рождения мы не знаем. В «Дневнике» среди отцовских родственников Корчак упоминает еще и Кароля, но о нем ничего не известно. Корчак пишет, что его дед дал детям христианские имена. На самом деле Йосеф только через некоторое время стал Юзефом, Лейзор – Людвиком, Миндля – Магдаленой, а Янкель – Якубом. Только Мария сразу получила имя, звучавшее по-европейски.

К 1844 году доктор Герш Гольдшмит вот уже шесть лет как занимался в Грубешове хирургической практикой, будучи также уполномочен «проводить судебно-медицинские расследования». Хана, вероятно, была доброй и дружелюбной, ведь спустя много лет после смерти супругов люди вспоминали, что в их доме «не только физически больной человек, но каждый, кто был удручен или несчастлив, находил помощь и утешение…». На первый взгляд это было идеальное семейство. Любящие родители, пятеро-шестеро детей, благополучие, тепло, ощущение безопасности. В их доме традицию старались сочетать с прогрессом, еврейскую культуру – с польской. Чтили иудейские предписания и запреты, отмечали религиозные праздники, но не отгораживались от внешнего мира и его требований. Посылали сыновей в светские школы, зная, что мальчикам нужно окончить высшее учебное заведение, чтобы считаться представителями интеллигенции; девочки же в будущем выйдут замуж за образованных евреев.

В еврейской семье к детям относились как к величайшему Божьему дару. Забота об их здоровье, образовании, будущем составляла смысл жизни семьи. Отец ругал, побуждал к молитве и учебе; мать хвалила, кормила и баловала. По сей день выражение «идише маме» означает чрезмерную опеку и беззаветную любовь. И вряд ли такая любовь всерьез портила характер ребенка. Скорей, она давала силы, необходимые, чтобы выжить во враждебном мире. Традиционное воспитание означало, кроме прочего, что дети относились к родителям с уважением и послушанием. Бунт против воли отца – нарушение Закона, тяжкий грех, нередко каравшийся проклятием. Именно такая трагедия произошла в набожной семье Гольдшмитов.

Ее отрицательным героем стал старший сын Элиезер, а сюжет вкратце изложен в этих выписках из варшавских метрических книг Евангелическо-лютеранской церкви аугсбургского вероисповедания:

Состоялось сие в Варшаве десятого дня ноября тысяча восемьсот сорок девятого года в одиннадцать часов утра. Уведомляем, что в присутствии свидетелей <…> Яна Кристиана Генрика Веста, Английского Миссионера, пятидесяти лет от роду, и Фридерика Вильгельма Бленнера, художника-портретиста, пятидесяти одного года от роду <…> был крещен и усыновлен Английскими Миссионерами <…> Юный Лайзер Гольдшмит, сын Врача, Доктора Медицины в Грубешове Люблинской губернии, Гирша и Анны супругов Гольдшмит <…> и при святом крещении принял имя Людвик{15}.

Как много в этом тексте тайн. «Юному Лайзеру» было тогда восемнадцать лет. Сбежал из дома? Уехал с согласия родителей? Что он делал в Варшаве в невеселом 1849 году? Той весной город кишел полицией и солдатами: они охраняли двоих монархов, царя Николая I и австрийского императора Франца-Иосифа, которые совещались во дворце в Лазенках, как подавить длящееся уже больше года венгерское восстание – последний сполох Весны народов. Стены и заборы запестрели плакатами с обращением наместника Царства Польского, князя Ивана Паскевича, к российской армии; он призывал солдат подавить тот самый бунт, который они за восемнадцать лет до того усмирили в Польше и который снова вспыхнул в Венгрии.

Восемнадцать лет, минувшие со времени ноябрьского восстания, сопровождались постоянными царскими репрессиями. Царь отменил Конституцию 1815 года, ликвидировал сейм и польские войска; тысячи солдат перевели в российскую армию, участников и организаторов восстания приговорили к ссылке в Сибирь с конфискацией имущества. Университет и Общество друзей наук закрыли, а поскольку общественное волнение все не утихало, то ввели военное положение. В столице можно было увидеть воочию, как власть расправляется с непокорными. На Жолибоже и Праге снесли сотни домов, чтобы построить Цитадель и форты. Знаменитый Десятый павильон Цитадели поглощал очередные поколения бунтовщиков. Из его камер люди отправлялись на виселицы, расставленные по склонам у крепости.

Но вряд ли Лейзор, прибывший из провинции, раздумывал обо всем этом. У него были свои заботы. Столица защищалась от наплыва евреев. Каждый приезжающий туда еврей должен был уплатить «билетный налог» – сбор за каждый день пребывания в городе. От этой обременительной и несправедливой обязанности освобождались лишь несколько групп еврейского населения, в том числе ученики государственных школ. Быть может, юноша хотел учиться в Варшаве? Правда, высшие учебные заведения были ликвидированы, но по-прежнему работали средние школы, которые отличались высоким академическим уровнем: Юридическо-педагогические курсы, Медико-хирургическая академия, Школа изящных искусств.

Может, он интересовался искусством? В столице процветала разношерстная артистическая богема, состоявшая из талантливых авторов и поклонников, что терлись возле них. Возможно, он вращался в этих кругах, где и познакомился с тем самым художником-портретистом, судя по фамилии, немцем. Он ли убедил юношу перейти в протестантство, или это англиканские миссионеры – их посылало британское Библейское общество, – развернувшие весьма бурную деятельность по всему миру, в том числе и среди восточноевропейских евреев?

А может, он влюбился в нееврейскую девушку? На землях российской аннексии было запрещено регистрировать браки между христианами и иудеями. Добиться ее руки он мог, лишь крестившись. Католичество приблизило бы его к полякам, но евангелизм был более доступным и предъявлял неофитам меньшие требования. Заполучил ли юноша свою возлюбленную? Была ли пара счастлива? Типичный сюжет для бытового романа той эпохи.

Я пишу о произошедшем без должного почтения, но мне жаль миссионеров. Решения, принятые восемнадцатилетними юнцами, редко бывают зрелыми, и взрослые должны это учитывать. Хотя, разумеется, могло быть и так, что Лейзор пережил глубокое духовное перерождение. Однако вероятнее, что он хотел сбежать от своего еврейства, проникнуть в мир христиан, стать равноправным членом общества, жить где хочется, делать что хочется, достичь в жизни – как ему казалось – большего.