Вольф Григорьевич встал в очередь и медленно двигался к продавцу, продолжая смотреть на банки с черной икрой. Потом достал из кармана пиджака несколько сложенных пополам мелких денежных купюр, поморщился и убрал деньги обратно в карман.

Наконец подошла его очередь, и продавщица вопросительно посмотрела на Мессинга. Обычная женщина – средних лет в темном крепдешиновом платье с вырезом и белом переднике поверх платья. Мессинг внимательно взглянул ей в глаза, словно притягивая к себе. Женщина взяла с витрины две банки черной икры, завернула их в бумагу, потом взяла батон колбасы, потом большой кусок балыка, тоже завернула, потом отрезала большой кусок ветчины, отмотала связку сарделек, сложила в пакет несколько банок печени трески и пару банок шпрот. Гору свертков она придвинула поближе к Мессингу, глядя на него и не говоря ни слова. Тот достал из кармана пиджака сетчатую авоську, положил в нее свертки и медленно пошел от прилавка, мгновенно растворившись в толпе покупателей.

Вольф Григорьевич продвигался к дверям гастронома, ссутулившись и глядя перед собой остановившимися глазами. Вдруг резко повернулся и пошел обратно, сталкиваясь с идущими навстречу людьми. Он вернулся к прилавку, плечом отодвинул очередного покупателя и выложил из сетки два свертка – балык и колбасу. Так же быстро отошел от прилавка и стал энергично пробираться сквозь толпу, к дверям.

Продавщица растерянно смотрела на свертки с продуктами...

Когда он вышел из магазина, как раз подошел троллейбус, и Мессинг ринулся в толпу у остановки, пробиваясь к задним дверям...

...Он ворвался в квартиру, прошел, прихрамывая, на кухню, достал из кухонного стола нож-открывалку и осторожно вскрыл стеклянную баночку икры. Потом отрезал два ломтя от батона и стал аккуратно намазывать на хлеб толстый слой черной икры. Положил бутерброды на маленькую тарелочку и пошел в спальню.

Аида Михайловна спала, лежа на спине, и лицо ее было спокойным. Мессинг поставил тарелочку на тумбочку рядом с кроватью, сел на стул и взял в руки томик Ахматовой. Но не читать не стал, а сидел и смотрел на спящую жену... На тарелочке чернели два бутерброда с икрой...

Москва, лето 1960 года

Врач Сергей Михайлович и Мессинг негромко разговаривали на кухне. На столе, сервированном сиротливо, по-мужски, – поджаренная картошка с колбасой и бутылка водки, уже наполовину пустая.

– Я тебе, Вольф Григорьевич, кто есть?

– Ну-у... ты-ы... – задумавшись, тянул Мессинг и раскачивал головой над столом.

– Именно! Я – лучший онколог в нашей стране. – Врач назидательно поднял вверх палец.

– Бери выше... – мотнул головой Мессинг.

– Хочешь – бери выше, – согласился Сергей Михайлович. – Только я тебе совершенно авторитетно говорю – с такой онкологией живут долго... бывает, и больше десяти лет живут... так что, дорогой мой, рано ты отчаиваешься, рано... давай еще по одной, – врач посмотрел на часы. – А то за мной скоро машина придет.

– А ты напрасно мне баки забиваешь или горбатого лепишь, уж не знаю, что тебе больше подходит?.. – спокойно сказал Мессинг, разливая водку по рюмкам.

– Что-что? – нахмурился Сергей Михайлович. – Откуда у тебя этот позорный жаргон, как у фраера, который трется вокруг честных воров?

– От тебя набрался... – усмехнулся Мессинг.

Сергей Михайлович рассмеялся, потом сразу посерьезнел и взял рюмку:

– Я сейчас серьезно говорю, Вольф Григорьевич, с такой опухолью живут по много лет... Приезжай, в больнице я тебе покажу истории болезней...

– Ты забываешь, с кем ты имеешь дело, Сергей Михайлович. Я хоть теперь и не выступаю, но я – по-прежнему Вольф Мессинг. И меня надуть нельзя... – Он посмотрел на врача страшными черными глазами. – Она умрет 2 августа, в шесть часов вечера...

Врач вздрогнул, и водка из рюмки расплескалась на стол. Он медленно поставил рюмку, пробормотал, уведя взгляд в сторону:

– Извини, я действительно все время забываю, с кем имею дело... Хотя, случается, что и живут довольно долго. И подобные истории болезней у меня действительно есть...

– Не надо, Сергей Михайлович, – сморщился Мессинг. – Давай лучше выпьем и помолчим... Ятебе страшно благодарен, что ты приезжаешь и торчишь тут со мной целые вечера...

Он смотрел на лежащую в кровати Аиду Михайловну, на ее мертвенно-бледное лицо, закрытые глаза, и вдруг вновь молния осветила память. Мессинг вздрогнул и медленно согнулся на стуле, опустил голову, потер пальцами виски и тихо застонал.

...А коварная память услужливо высветила лицо Лауры, дочки аргентинского миллионера-скотопромышленника сеньора Ферейры... Они с Лаурой ушли далеко в саванну, и высокая трава почти по пояс закрывала их. Они держали в руках бокалы с вином и смотрели друг на друга...

– Вы умеете видеть сквозь время... свое будущее вы тоже видите?

– Никогда не думаю о своем будущем, – он встретил ее взгляд. – Не получается.

– И что же вы могли бы сказать о моем будущем?

– Нет, Лаура, нет... – твердо выговорил Мессинг. – Я не буду говорить о вашем будущем. Не могу. Я ничего не вижу. – И Мессинг повернулся, медленно пошел обратно к столам, где громко переговаривались и смеялись участники пикника.

Лаура смотрела ему вслед, и слезы туманили ее взгляд. Тонкие длинные пальцы с силой стиснули бокал, и стекло лопнуло, осколки врезались в руку, выступила и потекла кровь. Но Лаура, не чувствуя боли, продолжала глядеть в спину уходящему Мессингу.

И вдруг он повернулся и пошел обратно к Лауре. И она ждала его, смотрела расширившимися глазами, блестевшими от слез счастья. Мессинг подошел и обнял ее, прижал к себе и стал целовать в губы. Ее окровавленные руки обвили его шею, пальцы коснулись щеки, оставляя кровавый след...

...Мессинг застонал глухо, встал и вышел из спальни. Он сел в темной кухне, сгорбился, уперев локти в колени и тихо заплакал, стиснув голову ладонями.

...А память вновь ярко осветила те давно ушедшие времена... Он знал, что спит в спальне у себя в гостиничном номере, и одновременно отчетливо видел Лауру... Вот она приезжает в автомобиле в свой замок... вот поднимается по широкой лестнице, и ее встречает отец, что-то говорит ей, но Лаура его не слушает... Она рукой отстраняет отца, проходит мимо горничной, мимо двух слуг в белых куртках и идет по широкому холлу... Вот она входит в свою спальню... Огромная кровать под широким шелковым балдахином, смятая простыня лежит на полу...

Лаура оглядывает спальню рассеянным вглядом, медленно подходит к туалетному столику с большим, в бронзовой оправе зеркалом, медленно выдвигает один из ящичков – вороненым стволом блестит кольт. Лаура берет его, медленно проворачивает барабан... Смотрит на себя в зеркало... и медленно подносит кольт к груди... упирает ствол в грудь напротив сердца... громко звучит выстрел...

...Мессинг вздрогнул и резко выпрямился. В мокром после дождя окне маячило оранжевое солнце Мессинг платком утер слезы, шумно высморкался и посмотрел на деревянные часы-ходики с виде избенки с круглым окошком для кукушки.

Часы показывали без трех минут шесть, и на отрывном календарике, висевшем рядом с часами, значилось 2 августа 1960 года.

Мессинг, прихрамывая, тяжелыми шаркающими шагами прошел в спальню.

Аида Михайловна лежала в кровати на спине, вытянув руки вдоль тела, и глаза ее остекленело смотрели в потолок. Мессинг тяжело подошел к кровати, рухнул на колени и долго смотрел на лицо жены, потом медленно закрыл ее черные остановившиеся глаза, положил голову ей на грудь, обнял ее и застыл, прижавшись лицом... И в это время протяжно зазвонил телефон...

Москва, 1962 год

Пенящиеся воды Атлантики... Карибское море... Карта, на которой показано расположение острова Куба... Лозунг “Куба – остров Свободы”.

В море американские авианосцы и эсминцы, на мачтах развевается звездно-полосатый флаг... На палубы авианосцев садятся самолеты и тут же взлетают новые... Выступает Фидель Кастро... Голос диктора сообщает: американская авиация обнаружила, что на Кубе русские оборудовали пусковые установки для советских ракет. Никогда еще так близко от американских границ не находился враг. Америка охвачена страшной паникой. Президент Кеннеди потребовал от правительства СССР немедленно демонтировать пусковые установки и убрать ракеты с Кубы. Правительство Советского Союза ответило отказом.