...Джон Кеннеди отдает приказ о блокаде Кубы. Это означает, что все суда, идущие на остров Свободы, будут заворачиваться. Особенно – корабли СССР и стран Варшавского договора. Первый секретарь компартии и руководитель Советского Союза Никита Сергеевич Хрущев в своем заявлении сказал, что Советский Союз в случае нападения на его корабли, следующие на Кубу, ответит адекватным ударом, вплоть до применения ядерного оружия.

На многих улицах Нью-Йорка толпы людей стоят перед громадными телевизионными щитами, на которых бегущей строкой сообщают последние новости. Толпа напряженно читает сообщения, и вдруг раздается истеричный женский крик:

– О боже! Это война! Это ядерная война!!

Заседание Политбюро КПСС. С гневной речью выступает Хрущев. Затем говорит Громыко, следом за ним высказываются Устинов и Суслов... Диктор говорит, что сложившаяся по вине американского президента и его администрации напряженная обстановка обсуждалась на Политбюро КПСС. Наглые притязания американских империалистов были отвергнуты...

В кабинете Хрущева за длинным столом собрались Суслов, Брежнев, Устинов, Семичастный и Микоян. Хрущев сидел во главе. Он был без пиджака, только в своей любимой рубахе с украинской вышивкой.

– Полагаю, пока никаких кораблей, ни военных, ни торговых, на Кубу направлять не следует, – глуховатым голосом докладывал Устинов. – В ГДР, Венгрии и Польше наши войска приведены в полную боевую готовность. Танки заправлены горючим полностью.

– Сколько? – спросил Хрущев.

– Все танковые дивизии в ГДР, в Венгрии, пять танковых дивизий в Польше. Во всех странах Варшавского блока мы привели в состояние полной боевой готовности сорок семь танковых дивизий, авиацию, все ракетные подразделения и артиллерию... Мы готовы. Никита Сергеевич, но...

– Что “но”?

– Не хотелось бы... Думаю, следует подождать...

– Мы приготовились, и они, я уверен, тоже приготовились. Какие шаги они сейчас могут предпринять? – Хрущев посмотрел на Громыко.

– Вопрос поставлен в Совете Безопасности ООН. Обсуждение назначено на пятнадцатое.

– Сегодня десятое. А если они начнут раньше?

– Думаю, начать первыми они не решатся... – неуверенно возразил Брежнев.

– Спровоцировать удар ничего не стоит, – проговорил Хрущев.– Что, нам их повадки неизвестны, что ли? Что, войны боимся?

– Ядерной войны, Никита Сергеич... – напряженно уточнил Устинов.

– Ты прямо как Кеннеди заговорил! – набычился первый секретарь. – Не будет никакой ядерной войны. Не решатся они на это!

– А если решатся? – вдруг спросил молчавший до сих пор Суслов.

Наступила тягостная тишина.

– Вот и задачка... решатся или не решатся? – пробормотал Брежнев. – В Вашингтоне сейчас, уверен, о том же думают.

– Могут решиться, – сказал Микоян. – Кеннеди – мужик решительный. И ястребы на него давить будут вовсю.

– Нет, думаю, не решатся, – покачал головой Семичастный. – Мы с Кубы их с гарантией достанем... в самые жизненно важные точки.

– Судьба мира решается, а мы... – грохнул кулаком по столу Хрущев. – Народ не простит нам ошибки!

– А что делать остается? Разве что на кофейной гуще гадать? – пожал плечами Микоян. – Да и то гадалка нужна – сами не поймем ни хрена...

– Зачем на кофейной гуще? Зачем гадалка? – вдруг встрепенулся Никита Сергеевич и нажал кнопку на селекторе. – Николай Федорович, зайди-ка...

Через секунду в кабинет вошел помощник первого секретаря, мужчина средних лет в темно-сером костюме, и остановился в нескольких шагах от стола в выжидательной позе.

– Слышь, Николай Федорыч, этот... Мессинг... ну да, Вольф Мессинг... живой он еще, не слышал?

– Не слышал... – растерянно ответил помощник.

– Быстро узнай, где этот Мессинг и что с ним. Если жив и здоров, ко мне его немедленно, – приказал Хрущев.

Николай Федорович кивнул и вышел из кабинета.

– Слышали про такого? – спросил Хрущев, когда дверь за ним закрылась.

– И зачем он тебе нужен, Никита Сергеевич? – спросил Семичастный.

– Ты же про него все знаешь.

– Да знаю. Про него и знать-то нечего. Жену схоронил. Не работает. Наверное, мемуары пишет. Что ему еще делать остается? – перечислил Семичастный.

– Что, совсем один живет? Гости к нему не ходят?

– Плохо помню... Я докладную давно читал. Ходят, конечно. А, да! Академик Блохин навещает регулярно... другие разные... журналисты, ученые... ничего подозрительного...

Мессинг сидел за письменным столом и писал в толстую тетрадь. Стол был завален фотографиями, рулонами афиш, блокнотами. Преобладали фотографии: большие и маленькие, современные и совсем старинные, сделанные еще в начале века... военные фотографии... фото Буэнос-Айреса и Рио-де-Жанейро, других знаменитых городов.

Он писал быстро и небрежно, часто зачеркивал целые куски и переписывал заново. Затем отложил авторучку и стал перебирать снимки...

В прихожей прозвенел звонок. Мессинг тяжело поднялся, взял прислоненную к столу палку с черным набалдашником и, прихрамывая, направился в прихожую.

Хрущев, увидев входящего в кабинет сгорбленного Мессинга с палкой в руке, поднялся из-за стола и пошел навстречу:

– Здравствуйте, Вольф Григорьевич, душевно рад видеть! Что такое с вами? Хвораете? С ногами что-то?

– Да, с ногами... суставы очень болят. Здравствуйте, Никита Сергеевич. Я тоже рад вас видеть...

– Ноги-то лечить надо. Что у нас, хороших врачей нету? Чего-чего, а врачей хороших у нас всегда было хоть пруд пруди. Хотите, мы посодействуем? Положим вас в кремлевскую больницу – там обследуют, подлечат, поправят... Вы теперь один живете? Одному-то, наверное, туговато приходится? – Хрущев проводил Мессинга до кресла, продолжая тараторить.

– Прошу прощения, вы меня по делу вызвали, Никита Сергеич? – перебил Мессинг. – Тогда, пожалуйста, говорите, что за дело.

– Гм-н-да, кха-кха... – поперхнулся от неожиданности Хрущев. – По делу вызвал, Вольф Григорьевич, по делу. Газеты читаете?

– Последнее время не читаю...

– Как же так можно жить, без газет? А радио-то хоть слушаете?

– Редко... но слушаю.

– Про Кубу слыхали? Про Фиделя Кастро?

– Слышал, конечно...

– А про наше столкновение с Америкой из-за Кубы? Из-за наших ракет, которые мы там разместили. Про это слышали?

– Слышал. – Мессинг внимательно взглянул на Хрущева. – Хотите узнать, будет война или нет?

– Да, Вольф Григорьевич. – Хрущев слегка смутился. – Это очень важно. Дело тут не во мне. Тут судьба всего советского народа... Если война начнется, тут, сами понимаете, до атомной бомбы рукой подать...

– Понимаю.

– Так что же... вас эти события совсем не волнуют? – спросил Хрущев.

– Я давно этим не занимался. С тех пор, как умерла жена, – тихо сказал Мессинг. – Боюсь, не смогу...

– Я знаю, что вы в сорок втором году во время своего выступления назвали судьбоносную дату для всего советского народа – месяц и год нашей победы в Великой Отечественной войне, – торжественно объявил Хрущев. – Сегодня дни не менее судьбоносные, Вольф Григорьевич – быть или не быть новой войне...

– Я понимаю... – вздохнул Мессинг. – Я постараюсь...

– Постарайтесь, Вольф Григорьевич... – тихо проговорил Хрущев. – Очень вас прошу... можно сказать, от имени всех советских людей прошу...

Мессинг долго молчал. И вдруг резко встал, отложил палку и, почти не хромая, прошел к окну. Он смотрел на город, на площадь внизу, на проезжающие машины и постовых милиционеров, на спешащих по своим делам прохожих... Потом закрыл глаза...

...И он снова увидел маленького мальчика, идущего босиком по холодным доскам пола к окну. Мальчик подошел, взобрался на лавку и толкнул створки окна. Яркая светло-зеленая луна была прямо над ним. Она смотрела на него и проливала свои бледные лучи на густой яблоневый сад, на дом, стоявший перед садом, и на самого мальчика. И мальчик смотрел на луну, подавшись вперед и протянув к ней руки... Луна царила над миром... и руки маленького мальчика тянулись к ней, словно спрашивали о чем-то, и лицо его было обращено к луне, и губы едва заметно шевелились, словно спрашивали о чем-то...