– Вы действительно чудовище... – покачала головой Аида Михайловна.
– Могу только добавить – влюбленное чудовище... – подсказал Мессинг.
Они проходили мимо ресторана, когда тяжелые дубовые двери с золочеными ручками распахнулись и на улицу вывалился человек в расстегнутом пальто и шляпе, сдвинутой на затылок. Это был Дормидонт Павлович, сильно пьяный и громко поющий:
На земле весь род людско-о-ой,
Чтит кумир один бесценный,
Он царит над всей вселенной,
Тот кумир телец златой!
Простуженный бас Дормидонта гремел на всю улицу.
– Это, кажется, ваш? – тихо спросила Аида Михайловна.
– Наш, наш,.. – пробормотал Мессинг, быстро оглянулся по сторонам и бросился к Дормидонту Павловичу. – Дормидонт, Дормидонт, ты с ума сошел!
– Прочь от меня, еврейская морда! Зашибу-у! – возопил Дормидонт Павлович, царственным жестом отстраняя от себя Мессинга, и вновь завел на всю улицу так, что прохожие шарахались в стороны:
Много песен слыхал я в родной стороне,
В них про радость, про горе мне пели,
Но из песен одна в память врезалась мне —
Это песня рабочей артели.
Э-эй, дубинушка-а-а, ухнем!
Э-эх, зеленая, сама пойдет!
– Прекрати немедленно! – взвизгнул фальцетом Вольф Григорьевич, и Дормидонт осекся, уставился на Мессинга, сопя и тяжело дыша.
– Тебе чё от меня надо, дьявол?
– Если ты сейчас не прекратишь орать...
– Я не ору, я пою!
– Если ты сейчас же не прекратишь петь, тебя заберут в милицию и будет страшный скандал, понимаешь? Это я тебе как Вольф Мессинг говорю, а Вольф Мессинг не ошибается, мой дорогой Дормидонт, ты это прекрасно знаешь!
– Знаю-у-у... – промычал Дормидонт. – Из всех евреев ты – самый страшны-и-ий!
Аида Михайловна тихо рассмеялась, наблюдая за ними. Дормидонт вдруг облапил Мессинга, навалился на него всем грузным телом и загудел:
– Вольфушка-а, я выпить хочу-у-у... а денег – черт-ма!
– Аида Михайловна, у вас есть дома выпить? – спросил, обернувшись, Мессинг.
– Найду что-нибудь... Только держите его, Вольф Григорьевич, а то он сейчас упадет.
Квартирка у Аиды Михайловны оказалась маленькой и опрятной. Но опрятность эта была нарушена грузной фигурой Дормидонта, развалившегося на небольшом диване и храпевшего во всю глотку.
Аида Михайловна и Мессинг сидели за разоренным столом. На одной тарелке лежали объедки и скомканная салфетка, рядом стояла пепельница, полная окурков от папирос, и пустая бутылка водки. А тарелки перед Аидой Михайловной и Мессингом сияли чистотой, рядышком лежали чистые ножи и вилки и стояла непочатая бутылка красного вина “Портвейн 777”.
– Наливайте, Аида, хоть по рюмке выпьем, – прошептал Мессинг. – А то он, не дай Бог, проснется...
Аида Михайловна тихо рассмеялась и взяла бутылку. Наполнила рюмки и спросила шепотом:
– Вы портвейн любите?
– Я вообще не пью... но портвейн пробовал... настоящий портвейн.
– Где же это? В Кремле? – насмешливо спросила Аида Михайловна.
– Нет, в Португалии...
– Тогда вас ждет большое разочарование, – усмехнулась Аида Михайловна. – Это совсем не тот портвейн, который вы пробовали в Португалии...
– Я очень рад, что познакомился с вами, Аида. – Мессинг поднял рюмку. – Знаете, какое у меня сейчас чувство?
– Знаю...
– Знаете? Вы что, тоже телепат?
– Ай, бросьте вы свои штучки, Вольф! – Аида Михайлдовна чокнулась с ним и, выпив портвейн, сказала: – Какая женщина не знает о чувствах мужчины, когда он пришел к ней в дом, да еще выпивает с ней... Неужели для этого нужно быть телепатом?
Она улыбалась, насмешливо глядя на него, и покачала головой:
– Ах, Вольф, Вольф... какой вы неопытный мужчина...
Мессинг медленно поднялся, обошел стол и наклонился над сидящей Аидой Михайловной, обнимая ее за плечи и наклоняясь все ниже и ниже. И вот губы их слились в поцелуе...
– Радио включите, люди! – вдруг громыхнул сонный голос Дормидонта.
Аида Михайловна и Мессинг вздрогнули и отпрянули друг от друга, как школьники.
– Тьфу, чтоб тебя! – выругался Мессинг.
– Включите радио. Сводку Совинформбюро будут передавать, – прогудел снова Дормидонт и, открыв глаза, с бессмысленным выражением огляделся. – А где это я?
Аида Михайловна подошла к черной круглой тарелке радио, висевшей на стене у окна, повернула тумблер, и в комнате зазвучал глубокий голос Левитана: “Передаем сводку Совинформбюро...”
Дормидонт заворочался на диване, тяжело поднялся, сунул ноги в башмаки, медленно встал, снял со стула куртку и пошел к двери:
– Ладно, братцы, поспал, пора и честь знать. Спасибо, что приютили несчастного забулдыгу. До скорой встречи...
Стояла ясная лунная ночь, и комнате было почти светло. Они лежали на кровати обнаженные, прикрывшись одним тонким одеялом. Голова Аиды Михайловны покоилась на руке Мессинга. Он привстал, опершись на локоть, посмотрел ей в глаза, улыбнулся:
– Почему глаза такие печальные?
Аида долго и молча смотрела на него.
– Что молчишь, красавица? Молви слово...
– Я тебя люблю. Я когда тебя увидела, сердце так и ёкнуло – это мой... это мой мужчина... – Она слабо улыбнулась.
– Странно, но я подумал то же самое, – тоже улыбнулся Мессинг. – Это называется любовь с первого взгляда?
– Мы слишком старые, чтобы влюбляться с первого взгляда?
– Я тебя не понимаю... – Он поцеловал ее в нос, глаза. – Я тебя не понимаю...
– И очень хорошо. Должен же ты хоть что-нибудь не понимать?
– Ты мне родишь сначала девочку... потом мальчика, потом еще одну девочку... а потом...
– Может, остановимся на одном мальчике и двух девочках? – вновь улыбнулась Аида.
– Ладно, там видно будет... – Мессинг стал целовать ее в губы, обнимая все крепче...
Э-эх, дубинушка, ухне-е-ем!
Э-эх, зеленая, сама пойдет, сама пойдет!
Подернем, подернем, да ухне-ем!
– выдохнул Дормидонт Павлович, стоя на сцене, и, вытянув руки перед собой, крикнул:
– А ну вместе, товарищи-и!
И зал дружно подхватил:
Э-эх, дубинушка, ухне-е-ем!
Э-э-эх, зеленая сама пойдет, сама пойдет!
Подернем, подернем, да ухне-е-ем!
С последним словом Дормидонт резко поклонился, выбросив руку до пола. Зал взорвался дружными аплодисментами. Улыбающиеся лица зрителей, обращенные к сцене, выражали восторг и восхищение. Публика в зале, в простых шинелях и потертых пальто, в матросских куртках и телогрейках, наслаждалась нечасто выпадающей минутой отдыха и, конечно же, прекрасными русскими песнями и могучим басом Дормидонта Павловича. Лицо Дормидонта тоже освещала широкая улыбка. Он был счастлив. Поднял руку, призывая к тишине. Зал медленно затихал, еще слышны были отдельные запоздалые хлопки. Дормидонт Павлович проговорил, устыдившись:
– Спасибо, дорогие товарищи. Мне прямо неловко как-то... как Шаляпину хлопаете...
В зале засмеялись, и вновь раздались аплодисменты.
– Разрешите объявить следующий номер! Всемирно известный телепат Вольф Мессинг. Психологические опыты! И его помощница – Аида Раппопорт! Готовьте ваши вопросы, товарищи!
На сцену с разных сторон кулис вышли Мессинг и Аида Михайловна. Зал вновь разразился дружными аплодисментами.
– Я понимаю, он человек важный, занятой... Мил человек, ты только фоточки ему покажи да спроси... – журчала пожилая женщина, сухонькая, сгорбленная, скорее похожая на старуху. Усугубляло это впечатление и пальто с облезлым заячьим воротником, и старая шаль, закрывавшая голову, оставляя открытым только изрезанное морщинами лицо.
