Трофим легко провел острым лезвием по трем кистям сплетенных рук, Марья вздрогнула, и несколько капель крови растворились в красном вине.

— Хороший знак! — сказал Никифор. — Из наших рук упало по две капли, из руки Марьи — четыре! Она совершит много славных подвигов во имя Единого Бога и нашего братства.

Трофим снял с глаз Марьи повязку, и она невольно зажмурилась.

Никифор осторожно перемешал вино в чаше и перелил его в три кубка, протянув один из них дочери.

— В этом вине твоя кровь смешана с нашей, а мы были посвящены другими, и так выходит, что в любом из нас есть кровь каждого. В ту минуту, когда ты выпьешь это вино, у тебя появятся пять тысяч кровных братьев и сестер.

Они молча выпили вино. Мужчины по очереди поцеловали девушку в лоб, говоря: «Здравствуй, сестра Марья!», и она ответила им таким же поцелуем, прошептав: «Здравствуйте, братья!»

— Через несколько дней, — сказал Никифор, — будет изготовлен твой именной перстень точно такой же, как у нас с Трофимом, только с твоей монограммой и укрытой в ней книгой скрижалей, где будет подчеркнута первая заповедь. Ты получишь также нательный крестик, на тыльной стороне которого будет такой же узор. Когда ты получишь от меня эти тайные знаки нашей веры, я подробнее расскажу тебе об их особенностях.

— И еще одно, — добавил Трофим. — Запомни: если когда-нибудь ты окажешься в смертельной опасности, даже будучи уверенной, что тебя окружают одни враги, всегда крикни: «Во имя Господа Единого и Вездесущего, на помощь!» И если поблизости окажется хоть один член нашего братства, а он может быть и среди врагов, он немедля придет тебе на помощь.

— И уже сегодня, — подхватил Никифор, — ты начнешь свою службу братству. Иди и соберись в дорогу — тебе придется долго скакать верхом. Когда будешь готова, я расскажу, куда и зачем ты поедешь.

Когда Марья вышла, Никифор опустил голову и вдруг спросил:

— Как ты думаешь — не проклянет ли она меня когда-нибудь?

— Кто знает! — ответил Трофим. — Это ведомо лишь Господу Единому и Вездесущему. До встречи, брат! Проводи в путь детей своих.

...Когда солнце скрылось за верхушками леса, Никифор стоял у своих ворот и глядел вслед двум всадникам, силуэты которых четко виднелись на фоне вечернего неба. Всадники обернулись и, помахав ему, исчезли за поворотом.

Никифор стоял неподвижно, а в ушах его звучал грустный голос Ивана:

— Кто же теперь будет собирать тебе травку, отец?

И когда ночь покрыла все вокруг голубым ковром и над лесом повис розовый круг луны, впервые за долгие годы Никифор Любич, Сын Десятой Заповеди, подняв высоко голову, обратился к Богу Единому и Вездесущему с мольбой о том, чтобы произошло сейчас что-нибудь неожиданное и необычное, что спасло бы его от смертельной тоски одиночества, которой он не в силах был перенести.

И хотя Никифор знал, что Господь, слушая человеческие молитвы, поступает, однако, как считает нужным, в согласии со своим Великим Замыслом, чудо, о котором он просил, свершилось.

Две тени выскользнули из лесу и медленно приблизились к Никифору.

Одна застыла поодаль, другая бесшумно подплыла ближе и превратилась в молодого человека, закутанного в черный плащ.

— Пан Никифор Любич? — тихо спросил молодой человек.

— Да, — ответил Никифор с восхитительным замиранием сердца.

— Меня зовут Василий Медведев. Я привез тебе секретное письмо от князя Федора Вельского.

— Василий Медведев... — тихо повторил Никифор и, горячо поблагодарив своего Господа, дал в душе тайный обет.

Он пригласил Медведева в дом, и когда они поднимались на веранду, Никифор Любич почувствовал, как возвращается к нему жгучая радость жизни, и удивился, что его сердце все еще может биться так же сильно и горячо, как билось оно в предвкушении нового приключения двадцать лет назад...

Князь Семен Вельский редко бывал в хорошем настроении.

Но в это утро слуги князя, прослужившие у него много лет, безошибочно определили, что сегодня именно такой случай. Целый ряд определенных примет подтверждал это.

Во-первых, князь, за время своих обычных утренних занятий, ни разу никому не улыбнулся. Это был верный признак того, что хозяин настроен благодушно.

Во-вторых, отправляясь верхом на прогулку, князь самолично ударил плетью зазевавшегося конюха. Это, несомненно, говорило о веселом расположении духа, ибо, если князь бывал зол, он в подобных случаях односложно приказывал: «Десять плетей!» — и, широко улыбаясь, выезжал за ворота.

Наконец, о хорошем настроении князя неопровержимо свидетельствовал выбор блюд на завтрак. Князь велел нажарить куропаток и откупорить бочонок старого вина. Повара и кухарки пришли в восторг. Они хорошо знали — если князь требует на завтрак барашка или поросенка — это очень дурная примета, а уж если не велит подавать вина — все дрожали от страха и, ожидая суровых наказаний, лихорадочно вспоминали свои проступки. А куропатки и старое вино означали радость и веселье, царящие на сердце у князя...

Столь редкое душевное состояние хозяина немедленно отразилось на всех обитателях замка, и, глядя со стороны на улыбающихся стражников, на хохотушек-горничных, на радостную, шумную суету в маленьком внутреннем дворике, можно было подумать, что во всем великом княжестве не найти места более уютного и счастливого...

Вернувшись с верховой прогулки, князь выяснил, что никаких известий от Кожуха не поступило, и это его порадовало, ибо говорило о том, что все идет, как задумано. Если бы Яну не удалось проникнуть к Федору, он вернулся бы сам или послал бы кого-то из своих людей. Отсутствие известий означало, что Ян проник в охотничий терем, а его люди ждут в окрестностях.

С удовлетворением потирая руки, князь уселся завтракать. Судьба была благосклонна к нему в этот день, потому что как раз в ту минуту, когда он закончил трапезу, прибежал один из стражников с известием, что на дороге появилась карета.

Семен немедленно велел позвать к нему Бориску, которого Ян Кожух Кроткий оставил именно для этого случая, а сам поднялся на восточную башню.

Отсюда были видны все пять участков дороги, вьющейся в лесу.

Карету видели на первых двух и сейчас ожидали, когда она появится на третьем, где должна пересечь ручеек и проехать по поляне.

Бориска поклонился князю в ноги, Семен хмуро оглядел его и сказал:

— Ну-ка, парень, смотри теперь в оба — не узнаешь ли ты кого-нибудь из своих знакомых?!

Все напряженно глядели вдаль, приложив ко лбу ладони, чтобы защитить глаза от яркого полуденного солнца. Наконец далеко в лесу на поляну вынырнула карета в сопровождении одного верхового.

Бориска напрягся из всех сил, а князь, с нетерпением поглядывая то на него, то на карету, ползущую как муравей по ниточке дороги, не выдержав, нетерпеливо толкнул Бориску локтем в бок.

— Ну?!

— Пока не могу разглядеть... — отвечал Бориска, протирая уставшие глаза. — Карета наша — это точно, но кучер на козлах не тот. Всадник похож на Павла, но пока не ручаюсь — пусть подъедут ближе.

— Смотри мне — ошибешься — голову снесу на месте! — пригрозил князь.

— Как можно?! — обиделся Бориска. — Всех врагов, которых ты ждешь, я сто раз видел на Угре, наших — знаю каждого, а что до Павла — так он мой старый дружок!

Как только карета показалась на очередной прогалине, Бориска прищурился и почти сразу сказал:

— Точно! Павел на коне! — Лицо его прояснилось. — Ну да! Конечно, Павел. А на козлах заместо кучера Алешка — тоже из наших! Из тех, кто с Павлом были посланы.

Князь недоверчиво поглядывал на Бориску, но когда карета вылетела на опушку леса и помчалась прямо к воротам замка, Бориска вдруг подпрыгнул и, замахав руками, во весь голос заорал:

— Пашка! Ого-го-го! Давай! Жми скорее!

Всадник в синем кафтане поднял голову и, увидев на башне Бориску, сорвал с головы шапку и замахал ею.

— Здорово, дружище! Открывай ворота да зови Кожуха! Я везу ему отличный подарок! — Затем, увидев рядом с Бориской князя, он радостно заорал пуще прежнего: — Ура доблестному князю Семену! — и, опередив карету, поскакал к воротам, командуя стражникам: — Эй, вы, бездельники! Пошевеливайтесь!