Таким образом, выходило, что значительная сумма денег и драгоценностей находилась практически в руках Софьи, хотя и далеко отсюда.

Могла ли она еще тогда, после Великого Стояния, укрывая эти деньги, предполагать, что когда–либо они смогут понадобиться для того, чтобы посадить на московский престол в обход всех древних законов и обычаев ее сына, которому в то время едва исполнился год?

Вряд ли кто–нибудь когда–нибудь ответит на этот вопрос. Но так или иначе значительная часть казны находилась далеко на севере и сейчас Софья выстраивала план, в котором эти деньги должны были сыграть решающую роль в занятии московского престола ее сыном.

План был прост.

Гусев и его люди отправятся в Вологду и на Белоозеро с грамотами, подписанными самой Софьей, и захватят хранящиеся там части казны. После того, как их гонец сообщит об успехе операции, Софья и Василий тайно покинут Кремль и направятся в Вологду. Там будет объявлено о том, что отныне наследником престола является Великий князь Василий Иванович, а внук Дмитрий и его мать Елена Волошанка будут преданы анафеме, как отступники и изменники.

На осторожные попытки Владимира Гусева выяснить, как удастся обвинить Волошанку и Дмитрия, Софья уклончиво ответила, что задачей Гусева является взять в свои руки вологодскую и белоозерскую часть казны, а уж остальное пусть он предоставит ей.

Гусеву ничего не оставалось, как поклониться и признать Великую мудрость княгини. Однако он заметил, и Великая княгиня с ним согласилась, что пять человек — это маловато для исполнения столь серьезной миссии. Ведь не исключено, что люди, охраняющие казну, не отдадут ее так просто по одному Софьиному письму…. Надо быть готовым ко всему. Но Софья ответила, что и об этом она подумала.

— Это как раз то, о чем я намеревалась тебя попросить в конце нашей беседы, — сказала она Гусеву и жестом предложила ему отойти в сторону. — Я хочу, Владимир, чтобы ты навестил одного нашего верного слугу и подданного, живущего по ту сторону Угры. — Софья сняла с пальца перстень и протянула Гусеву, — Передай ему это колечко, чтобы он не сомневался, что ты выполняешь мое поручение, он поверит тебе потому, что я своими руками вручила ему когда–то такое же. Его зовут Андрон Аристотелев и, насколько мне известно, он находится в тесной дружбе со многими молодыми дворянами, его соседями. Я думаю, что ты можешь открыть Аристотелеву наши планы и замыслы — он верный и преданный мне человек.

— Я в этом не сомневаюсь, государыня, раз ты изволила однажды уже удостоить его столь высокой награды, — Гусев с восхищением посмотрел на перстень, затем почтительно спрятал его где–то на груди. — Однако позволь мне, государыня, выразить свои опасения — ведь мы совершенно не знаем тех людей — соседей Аристотелева — все ли они преданны так же как он сам?

Софья вздохнула.

— Владимир, — мягко сказала она, — если я поручаю что–то, можешь не сомневаться — все обдуманно и взвешено.

— Я нисколько не сомневаюсь в этом, — склонился низко Гусев, — и сразу после возвращения в Москву выеду на Угру.

— Вот и правильно, было бы очень хорошо, чтобы ты встретился с этими ребятами на масленицу.

Софья действительно знала, что говорила.

Совсем недавно ей удалось снова тайно встретиться с игуменом Иосифом.

В ходе продолжительной беседы, во время которой Софья назвала Иосифу имена главных по ее мнению московских апостолов тайной веры, любимцев своего супруга, священников Дениса и Алексея, привезенных им из Новгорода, Иосиф заверил ее в своей полной поддержке. Если ему удастся собрать достаточно материала, который позволит разоблачить окруживших Великого князя еретиков, которым государь по грешному неведению своему попустительствует, то он, Иосиф, также не жалея здоровья и живота своего, берется убедить Великого князя, что его окружают враги, а княжество находится на краю религиозной войны. Ведь если на московском престоле окажется Дмитрий Внук, воспитанный в окружении одних еретиков, страшно подумать, что будет с православной церковью и с самим княжеством. И когда Софья посетовала ему на немногочисленность молодых людей, которым можно было бы довериться, это именно Иосиф подсказал ей, что возможно такие люди находятся как раз там, на Угре, назвав при этом ряд фамилий, которые великая княгиня уже не раз слышала.

— Их отцы верно и хорошо служили Великому московскому князю, и я не сомневаюсь, что их дети также верно послужат сыну государя.

И так убедительно произнес эти слова Иосиф, что Софья почему–то сразу ему поверила…

… К вечеру следующего дня молодые охотники вернулись в Москву с хорошей добычей, радостные, веселые, возбужденные. Проводив княжича Василия до Кремля, пятерка заговорщиков собиралась, было, разойтись по домам, но тут князь Иван Палецкий пригласил всех на вечернюю молитву.

— В моем храме, — сказал он, — появился замечательный служитель! Какой голос, как хорошо служит — пойдемте, друзья мои, отстоим вечерню, да сотворим молитву на начало дела всякого, ибо наш ждут впереди немалые свершения.

Все охотно согласились.

Священник и правда оказался превосходным.

— Какой голос!

— Как красиво ведет службу! — восхищались молодые люди.

— И где ты раздобыл такого в Москве? — удивленно спрашивали Палецкого.

Князь Иван, польщенный комплиментами, расцвел и шепотом сообщил:

— Он, конечно, пока еще ничего не знает, но поверьте, — я чувствую — душой он наш. Когда–то он был самым приближенным человеком новгородского архиепископа Феофила и, говорят, оказал особые услуги Москве, но великий князь не оценил его. Долгое время он находился в опале и скромно жил со своими родителями где–то за Угрой. Я думаю, что когда настанет час, он будет с нами!

— И как же зовут этого замечательного служителя? — полюбопытствовал Гусев.

— Отец Аркадий, — ответил Палецкий, — а фамилия… фамилия… дай Бог памяти… Дорошин…. Да! Отец Аркадий Дорошин.

Февраль 1497 г.

… Купец Онуфрий Карпович Манин задумчиво теребил в руках свою шапку из дорогого меха, на лавке в прихожей медведевского дома.

Рядом с ним сидел, тоже слегка волнуясь, его зять, тридцатишестилетний Ивашко Неверов, глядя на которого трудно было предположить, что еще каких–то десять лет назад этот грузный и полный мужчина мог ловко и лихо скакать на коне, лазить по деревьям с быстротой кошки и, размахивая саблей с такой скоростью, что лезвия не было видно, отражать нападение сразу нескольких противников.

На улице послышались топот копыт, веселые голоса, дверь широко распахнулась и, отряхивая снег с кафтана, в прихожую вошел Иван Медведев.

— О! — радостно воскликнул он. — Кто к нам пожаловал!

Манин и Неверов вскочили с лавки и поклонились.

— Рад вас видеть, что–то случилось?

Кашлянув и помявшись, купец Манин сказал:

— Есть такое дело, Иван Васильевич.

— Входите, — жестом пригласил их в горницу молодой Медведев и быстрым пружинистым шагом, как две капли воды похожим на юношескую походку Василия Медведева, вошел в горницу. — Садись, рассказывайте, но прежде я хочу поблагодарить тебя, Онуфрий Карпович, за то, что раньше срока собрал и приготовил нашу дань в великокняжескую казну.

— Что ты, что ты, государь наш молодой, — смутился купец, — это я по гроб обязан батюшке твоему за то, что нашел здесь пристанище и думаю сейчас, что даже в Новгороде вряд ли у меня такие доходы были бы, как тут сейчас.

— Еще бы, — рассмеялся Иван, — манинская водочка завоевала два княжества. Небось, уже в Москве и Вильно продают?

— В Москве — да, есть в нескольких кабачках, а вот в Вильно еще только собираюсь…. Надо бы самому по такому серьезному делу поехать, заодно бы и Василия Ивановича повидать там хоть на пару минут, — батюшку твоего любезного, да только здоровья стало меньше, как–никак а у ж скоро семьдесят стукнет. Вот, — вся надежда теперь только на зятя дорогого.