Это сильно, но ненадолго омрачило настроение великокняжеской четы. Его поправил долгожданный отъезд в Москву значительной части бездельников, приехавших вместе с Еленой на свадьбу и слишком долго здесь задержавшихся. Есть и еще одно важное, и полагаю, весьма интересное для нас обстоятельство: Великий князь Александр в восторге от своего нового любимца — князя Михаила Глинского, и полагаю, что для этих восторгов есть серьезные основания. Уверен, мой друг, что мы еще не раз услышим об этом человеке, и от всей души надеюсь, что он никогда не станет нашим врагом, иначе нам предстояла бы очень тяжелая борьба.

Скажу тебе о нем лишь несколько слов.

Князь Михаил Глинский — личность яркая и выдающаяся.

Не считая нашего дорогого друга, доктора Корнелиуса, у которого еще в молодости, как тебе известно, отняли диплом за неудачное лечение, повлекшее за собой смерть больного, князь Михаил Глинский первый и единственный на всей Руси дипломированный врач, окончивший один из самых престижных университетов в Европе.

Но знаменит он вовсе не этим, и медицинская карьера его совершенно не интересует.

Он начал с того что, перейдя в католичество, поступил на военную службу к своему другу саксонскому курфюрсту Альбрехту. Героически проявив себя в нескольких боях и завоевав известность, а затем и славу, он пришел в армию императора Максимилиана, где, командуя полком, одержал блестящие победы во Фрисландии, за что получил из рук самого императора орден Золотого Руна, которого кроме него ни в Московском, ни в Литовском княжестве никто не имеет.

В личных и близких друзьях Глинского находятся не только саксонский курфюрст, но также почти все магистры рыцарских орденов, многие епископы и кардиналы.

Сейчас при литовском дворе идут разговоры о назначении его командиром всей придворной гвардии, а в будущем, если того потребуют обстоятельства, Александр может назначить его главнокомандующим всеми литовскими войсками.

Жаль, что тебя здесь нет — ты очень любишь присутствовать при исторически важных событиях, думаю, тебе было бы весьма интересно познакомиться с князем Михаилом Глинским, которого, несомненно, ждет большое будущее, и я думаю, что он сыграет выдающуюся роль в истории обоих наших княжеств.

Очень рад тому, что наши мнения относительно Антипа совпали. Буквально с завтрашнего дня я сам займусь ознакомлением со всеми подробностями этого дела для того, чтобы разработать именно такой план, который соответствовал бы высказанным тобой и вполне разделяемым мной условиям.

P. S. Только что ко мне заглянул наш доктор Корнелиус и сообщил о довольно странной просьбе, с которой обратился к нему князь Юрий Михайлович Четвертинский. Я очень заинтересовался этим, поскольку это косвенно может касаться затронутой выше темы. Подождем результатов. Если они будут для нас интересны, немедленно сообщу тебе о них.

Во имя Господа Единого и Вездесущего

Елизар Бык

… Очень долго не мог прийти в себя князь Юрий Михайлович Четвертинский, все больше и больше овладевала им навязчивая, неотвязная, ни на секунду не покидающая его мысль о том, что во всем этом виновата та маленькая черноглазая ведьма, из–за которой все началось.

Какое–то необъяснимое внутреннее чувство постоянно твердило ему, что здесь скрыта некая тайна, разгадав которую он сможет, наконец, каким–то еще неясным сейчас образом отомстить или скорее воздать за содеянное ей, и только тогда его душа обретет покой.

Князь Юрий Михайлович, уже который раз напрягая память, вспоминал все детали того давнего полуночного разговора с настоятельницей монастыря, у которой он все хотел выпытать: кто же такая на самом деле эта девчонка? Кто этот ее богач–отец, назвавшийся мифическим паном Русиновским, несуществующим владельцем Сурожским, и устроил ее в этот пансионат для избранных, где каждый месяц пребывания стоит огромную сумму денег? Кто такой ее странный брат со шрамом на щеке, регулярно приезжавший вносить оплату чистыми венгерскими золотыми?

В ту ночь ему ничего не удалось узнать, и когда настоятельница решила под его нажимом прямо среди ночи разбудить пансионатку Барбару, оказалось, что она скрылась, сбежала, вылезла через окно и спустилась с верхнего этажа при помощи связанных обрывков простыней, а живущая с ней в одной комнате княжна Сангушко только плакала, говорила, что ничего не знает и ничего не понимает в том, что произошло.

Княжну Елизавету Сангушко Юрий Михайлович встречал после этого много раз, более того, он даже в некотором роде породнился с ней, ведь она была одной из нескольких сестер Станислава, увы, бывшего теперь зятя князя Четвертинского. По случаю разных семейных торжеств князь Юрий Михайлович несколько раз встречался с Елизаветой, ныне княгиней Мосальской. Он даже хорошо знал историю ее любви и замужества: родители были против Тимофея — кто он такой? — нищий из полуголодных верховских княжеств, но она настояла, и брак этот все же состоялся. Прошло несколько лет, родители смирились, полюбили зятя и даже помогли ему занять доходное место при дворе.

Несколько раз встречаясь с Елизаветой на приемах, князь Юрий Михайлович пытался вернуть ее память к той далекой осенней ночи, когда сбежала из кельи ее подружка, но Елизавета всячески уклонялась от ответа, ссылаясь на то, что не помнит, не знает и что вообще жизнь бывшей подруги ее совершенно не интересует. Тем не менее, каждый раз Юрий Михайлович чувствовал, что она чего–то недоговаривает, и ему все время казалось, что она знает больше, чем может или хочет сказать. В связи с болезнью и неудачными родами дочери князь Четвертинский познакомился со знаменитым доктором Корнелиусом, который быть может и спас бы Анну, послушайся она его совета.

Именно доктор Корнелиус невольно подал однажды князю Юрию Михайловичу мысль, которая теперь все больше и больше будоражила его ум. Во время своей болезни Анна, находясь в горячке, непрерывно говорила и говорила что–то бессвязно, и Юрий Михайлович, чье отцовское сердце разрывалось от боли, спросил доктора Корнелиуса, нет ли какого–то средства, которое помогло бы ей умолкнуть, потому что он больше не может переносить этой ее горячей бессмысленной речи, и тогда доктор Моркус ответил ему:

— Конечно, князь, есть средство, которое может заставить человека молчать, также как есть средство, которое может заставить его говорить.

Лекарь приготовил какой–то отвар и, действительно, выпив его, Анна успокоилась и замолчала, и тогда Юрий Михайлович вздохнул облегченно, но слова Корнелиуса запали в его память и сейчас все возвращались и возвращались к нему со странной настойчивостью: «…также как есть средство, которое может заставить человека говорить».

Хитроумный план созрел в недрах воспаленного жаждой мести отцовского разума и князь Четвертинский пригласил доктора Корнелиуса.

— Доктор, — сказал он ему, — я заплачу вам двое больше, чем заплатил за все лечение моей покойной дочери, если вы окажете мне одну маленькую услугу.

— Смотря какую, — любезно улыбнулся Корнелиус.

— Нет, нет, не опасайтесь, она не потребует от вас нарушения клятвы Гиппократа.

Доктор Корнелиус лишь улыбнулся в душе этим наивным словам и очень любезно спросил:

— О какой услуге вы просите?

Князь Четвертинский вздохнул и решился:

— Доктор, есть одна молодая женщина, которая, я уверен, знает нечто очень важное для меня, то, что мне необходимо знать, но скрывает это тщательно…. Когда–то вы сказали, что есть снадобье, которое может заставить человека говорить, и вот теперь я прошу вас приготовить такое снадобье и дать его выпить в моем присутствии вышеупомянутой особе, с тем, чтобы потом она не могла скрывать правды и истинно ответила бы на все мои вопросы.

Странное чувство охватило доктора Корнелиуса.

Второй раз за всю его жизнь к нему обращались с подобной просьбой.

Первый имел место очень много лет назад. Он был тогда двадцатилетним юношей, а Симон и Елизар — друзья и сверстники уговорили его приготовить такое снадобье и напоить им Великую княгиню московскую Марью, потому что, по их мнению, она одна знала секрет огромного тверского сокровища. которого хватило бы для осуществления всех их дерзких замыслов. Корнелиус тогда был еще совсем неопытным, и снадобье получилось не таким, как нужно. Марья вместо того, чтобы разговориться, потеряв сознание скоро умерла, и это навлекло целый ряд бед и несчастий на многих людей, а также косвенно повлияло и на всю жизнь Симона, Елизара и самого Корнелиуса.