Элисон (улавливая грозовые нотки в его тоне), Джимми, ради бога, не надо!

Джимми (всматривается в ее встревоженное лицо). Ты очень красивая. Красивая большеглазая белка.

Она радостно и с облегчением кивает.

Запасливая белка, которая грызет орешки.

Она с удовольствием подыгрывает ему, грызет воображаемые орешки.

С блестящей, гладкой шерсткой и пушистым хвостом.

Элисон. У-и-уи!

Джимми. Как я тебе завидую!

Элисон (обнимает его за шею). А ты веселый громадный медведь. Гро-ма-адный, прелестный мишка.

Джимми. Мишки и белки всегда прелестны.

Элисон. Очаровательные и красивые. (Несколько раз прыгает на месте, встряхивая руками, как лапками.) У-у, у-у!

Джимми. Это еще что такое?

Элисон. Так танцуют белки, когда они счастливы.

Снова обнимаются.

Джимми. Почему тебе кажется, что ты счастлива?

Элисон. Потому что все стало очень хорошо. Джимми…

Джимми. Да?

Элисон. Я должна тебе кое-что сказать.

Джимми. Ну?

На пороге появляется Клифф.

Клифф. Дальше подъезда не пустили. Мисс Друри, оказывается, не пошла в церковь, и я нарвался. (К Элисон.) Тебя к телефону.

Элисон. Меня? Кто же это может быть?

Клифф. Какая-то Елена.

Джимми и Элисон обмениваются быстрыми взглядами.

Джимми (Клиффу). Елена Чарлз?

Клифф. Точно.

Элисон. Спасибо, Клифф. Сейчас вернусь. (Уходит.)

Клифф. Не вернешься. Чертовка Друри продержит тебя целую верность. Ей кажется, что мы плохо убираем квартиру. (Садится в правое кресло.) Я думал, ты чаю согреешь, подонок.

Джимми не отвечает.

Что с тобой, старик?

Джимми (медленно). Стерва.

Клифф. Кто?

Джимми. Елена Чарлз.

Клифф. А кто это?

Джимми. Ее старинная подруга. Мой кровный враг. Ты сел в мое кресло.

Клифф. Когда мы выпьем?

Джимми. Не знаю.

Клифф. Ты же сам хотел.

Джимми. Что ей надо? Что ей приспичило позвонить? Не к добру это. Ладно, скоро узнаем. (Садится на стол.) Несколько минут назад все казалось не так уж плохо. Я, что называется, обрел «спокойствие души», по крайней мере в отношении женщин. Откровенно говоря, этого достаточно, чтобы сделаться предводителем бойскаутов или чем-нибудь в этом роде. Иногда я почти завидую Андре Жиду и мальчикам из греческих хоров… Не сомневаюсь, что частенько жизнь была для них сущим адом. Но у них была цель, пусть не самая достойная, но все же — цель. В них пылал своего рода революционный пламень, а ты можешь это сказать о нас? О том же Вебстере? (Всю эту ахинею он несет, только чтобы не молчать.) Вебстер меня не любит. Он относится ко мне настороженно, наверное потому, что я отказываюсь видеть в нем клоуна или трагического героя. Он вроде человека с родимым пятном, все время тычет тебе его в нос, потому что не может себе представить, что оно не производит на тебя никакого впечатления. (Берет сумочку, Элисон, роется в ней.) Как будто меня интересует, с чем это едят. У меня свое родимое пятно, только в другом месте. Я, скорее всего, правый уклонист. Если произойдет революция, меня мигом поставят к стенке за компанию со старичками либералами.

Клифф (показывая на сумочку Элисон). Тебе не кажется, что ты посягаешь на частную собственность?

Джимми. Ты абсолютно прав. Но ты не прав. Жизнь бок о бок с другим человеческим существом сделала меня коварным и подозрительным. А единственный способ узнать, что происходит у тебя под носом, — это застать врасплох. Когда ее нет дома, я переворачиваю все вверх дном: чемоданы, ящики, книги — буквально все. Зачем? Узнать, нет ли где-нибудь чего-нибудь обо мне. Я хочу знать, не предают ли меня.

Клифф. Сам напрашиваешься.

Джимми. Нет, только обнаруживаю. (Вынимает из сумочки письмо.) Вот, полюбуйся! Какой же я идиот! Меня продают каждые пять минут. Она получает письма. Письма от матери, в которых обо мне нет ни слова, потому что мое имя для нее вроде ругательства. А как поступает в ответ на это она?

Входит Элисон.

(Поворачивается к ней.) Она пишет длинные письма своей мамочке и тоже никогда ни слова обо мне, потому что и для нее мое имя ругательство, письмо к ее ногам.) Ну, что нужно твоей подруге?

Элисон. Она сейчас на вокзале. Она… собирается приехать.

Джимми. Ясно. Она спросила: «Можно мне приехать?» А ты ответила: «Мой муж Джимми, извини мне это неприличное слово, будет счастлив видеть тебя. Он даст тебе по физиономии». (Вскакивает, не в силах сдержаться, и облокачивается на стол.)

Элисон (спокойно). Она будет здесь неделю выступать с труппой в мюзик-холле. Ей негде остановиться.

Джимми. Так я этому и поверил!

Элисон. Поэтому я ей сказала, что она может остановиться у нас, пока не найдет что-нибудь подходящее. У мисс Друри внизу есть свободная комната.

Джимми. А почему бы ей не въехать прямо сюда? Только посоветуй ей надеть панцирь. Он ей пригодится.

Элисон (в сердцах). Сделай одолжение, заткнись!

Джимми. Дорогая моя женушка, ты еще многого не знаешь. Одна надежда, что когда-нибудь узнаешь. Если бы… если бы только что-нибудь как следует встряхнуло тебя и пробудило от сладкого сна. (Подходит к ней вплотную.) Если бы у тебя появился ребенок, а потом умер. Пусть бы он рос, пусть бы из этой морщинистой массы оформилось человекообразное лицо.

Она отшатывается.

Как бы я хотел видеть, как ты это переживешь. Быть может, тогда ты сама обретешь лицо. Но сомневаюсь.

Ошеломленная Элисон отходит и прислоняется к плите.

(Тоже стоит с довольно беспомощным видом.) Знаешь, я никогда не находил удовольствия в любви, если сам не искал его. Нет, нельзя сказать, что она бесстрастна. Но у нее страсть питона. Она просто заглатывает меня целиком, как кролика. Вон где я — у нее в животе. Беснуюсь в этой живой могиле, а кольца знай крушат мои ребра. Ни звука, ни шороха, она действует тихо… Конечно, моя неудобоваримая масса причинит некоторое беспокойство ее желудку. Но она это переживет. (Подходит к двери.) Она спокойно отправится спать и будет переваривать меня дальше — во сне. (Уходит.)

Голова Элисон запрокидывается, словно для крика. Безгласный рот открыт, губы дрожат. Клифф смотрит на нее.