Появляется «Юнион Джек»[16].

(Уходит.)

Билли. В них была грация, тайна, достоинство. Еще бы, когда женщина вылезала из кеба, она снисходила откуда-то сверху. И ей надо было красиво подать руку, помочь. А теперь что? Вы хоть раз наблюдали, как женщина выбирается из машины? Не приходилось? Я раз увидел и больше не хочу, благодарю покорно. Да я женской ноги не видел, пока мне девятнадцать не стукнуло. Не знал, как они выглядят. Это в девятнадцать-то лет! Я тогда женился. Мне двадцать было, когда старший брат Арчи родился, Старина Билл. Он все-таки выбился в люди. Помню, как впервые бабушку твою встретил. Ей только-только восемнадцать исполнилось. На ней было бархатное пальто, черное, с меховой оторочкой. Тогда их все носили. И сидело очень плотно, облегало фигуру. А в шапочке меховой и с муфтой — совсем картинка.

Вваливается Арчи, его руки заняты сумкой и бутылками, он слегка навеселе. Арчи около пятидесяти. Волосы зализаны, с сединой. Он носит очки и слегка сутулится — это у него осталось от старой привычки, выработанной лет тридцать назад, когда он кончил один из тех маленьких частных пансионов в Лондоне, откуда обычно выходили либо среднего пошиба авантюристы, либо управляющие банков и поэты. Квартирные хозяйки обожают и балуют его, потому что Арчи — человек свойский и в то же время несомненный джентльмен. Кое-кто из его коллег артистов даже называет его иногда «профессор», как порой отставного армейского капитана величают «полковник». А он лишь благодушно улыбается, ибо знает, что не принадлежит ни к какому классу, и роль свою играет как умеет. Арчи слегка покровительственно держит себя с отцом, которого глубоко любит. То же с женой — ее он по-настоящему жалеет. Потому и не оставил ее еще двадцать лет назад. А может, как считают многие, ему недоставало смелости. Во всяком случае, из своих романов, как выдуманных, так и реальных, секрета Арчи не делает. Отсюда и его жалость, и чувство превосходства, и даже интерес к самому себе. Опекает он и своего старшего сына Фрэнка, которому не хватает как рае отцовской уверенности в себе, стоицизма, напускной бравады. Отношение к нему Арчи похоже на немое обожание. Напротив, с дочерью он более насторожен, неуверен. Арчи догадывается о ее уме, понимает, что она может оказаться сильнее их всех. Каждая его фраза подается с продуманной небрежностью. Делается это почти непроизвольно — результат актерской тренировки, и ему уже нет нужды изображать заинтересованность в чем бы то ни было.

Арчи. А, опять про женские ножки! (Обращаясь ко всем.) Стерн[17] называл это — «оседлать свою кобылу». Кажется, Стерн. Или Джордж Роби?[18] А? Привет, дорогая, какой приятный сюрприз. (Целует Джин.) Я без очков. Подумал, что пришел налоговый инспектор. А ведь мы от него давно избавились. Как ты, ничего?

Джин. Спасибо. Немного перебрала джина, пока тебя ждала.

Арчи. Ладно, через минуту сможешь выпить еще. Ты, надеюсь, гостиницу не заказывала, не сделала такой благородной глупости?

Джин. Нет, но…

Арчи. И чудесно. Сегодня я сплю один. Поясница разламывается. Ты с Фебой устроишься у меня в комнате, а я прикорну на диванчике. Сейчас на лестнице имел разговор с нашим цветным соседом.

Феба. Он студент.

Арчи. Ничего подобного. Он танцует в балете.

Феба (удивленно). Да что ты!? (К Джин.) Здоровенный детина.

Арчи. У них двухнедельные гастроли в Зимнем саду.

Билли. Танцует в балете!

Арчи. Он мне сказал, что у них сквозняки шляпы гоняют по залу. (После паузы продолжает с видом знатока.) Они не все такие темные, я видел двоих в автобусе, когда вчера возвращался. Болтали всю дорогу, а пассажиры слушали. Я встал, чтобы сойти, и тут какая-то баба заорала: «Я двух сыновей на войне потеряла ради таких, как вы!» Мне показалось, что Сна про меня, я оглянулся, а она дубасит их зонтиком, как сумасшедшая.

Билли. Не люблю, когда мужчина в балете танцует.

Арчи. Я как-то работал в труппе с двумя танцорами. И, куда бы мы ни приехали, в понедельник какая-нибудь женщина подавала жалобу, что у них слишком все выпирает. Куда бы ни приехали. Каждый понедельник. Уверен, это была одна и та же. Я ее прозвал «маркитантка». Так. Что тут у нас? Посмотрим. (Копается в сумке, шарит по карманам.)

Билли. Тебе телеграмма.

Феба. Тебе не кажется, она немного осунулась?

Арчи. По-моему, хорошо выглядит. Нужно еще выпить, только и всего.

Билли (начинает уставать, раздражается). Телеграмма пришла на твое имя!

Арчи. Куда же ты ходил, старый гуляка?

Билли. Никуда! Сидел дома, разговаривал с Джин.

Арчи. Если ты устал, то, по-моему, самое время идти в постель.

Билли. Я не устал, я еще тебя пересижу!

Арчи (берет телеграмму). Зачем вы ему давали этот зверский джин? Он сейчас заведет свои проповеди. Кредитор. Подождет. (Бросает телеграмму на стол.) Пора бы им поумнеть. А у меня тоже джин и дюбонне. Старушка Феба любит его, верно? Она себе кажется большой аристократкой, когда его пьет.

Феба. Люблю. Мне нравится. Я чистый джин пить не умею, не то что он. (К Арчи.) А чего ради, собственно? В театре что-нибудь не так?

Арчи. В театре все не так. В понедельник в вале сидело шестьдесят тихих юных потаскушек, сегодня около двух сотен тихих юных потаскушек. И если в понедельник даст бог начать выступления в Вест Хартлпуле, то, по самым скромным подсчетам, там будет не более тридцати свирепых работяг, но сегодня мне не хочется думать об этом.

Феба. Ох, Арчи!

Арчи. Так что давай налей себе дюбонне, дорогая, и не надо эмоций. Джин, это тебе. Билли, пробудись!

Билли. Я не сплю!

Арчи. Тогда не кричи. Ты не в рекламе. Бери стакан.

Билли. Хватит с меня этого пойла.

Арчи. Уж не хочешь ли ты прочесть нам проповедь?