В комнате настает тишина, слышен только стук утюга Элисон. Она напряженно смотрит на утюг, Клифф уставился в пол.

(Жизнерадостность на время покинула Джимми. Он чувствует некоторую сомнительность своей победы. Он не в силах взглянуть на Элисон и Клиффа, чтобы проверить действие своего красноречия. Джимми направляется к окну, чтобы немного остыть, и выглядывает на улицу.) Дождь пошел. Теперь картина полная. Эта дыра и дождь… (Словно разговаривая с кем-то.) Такова семейка этой милой женщины. G папашей и мамашей вы уже познакомились. Только пусть их великосветские манеры не обманывают вас. Эти люди нанесут вам удар ниже пояса в ту самую минуту, когда вы отдаете служанке шляпу. Зато Найджел и Элисон… (Подражая подкупающему тембру радиодиктора.) Найджел и Элисон. Их внутренние свойства те же, что и внешние, — паразитизм, флегма и абулия.

Клифф. Не пропустить бы концерт. Я включу радио?

Джимми. Недавно я проверил это слово в словаре. Есть слова, в значении которых я никогда не был уверен, хотя считал, что в общем знаю.

Клифф. Какое слово?

Джимми. Я уже сказал — абулия. И знаешь, что это такое? Клифф отрицательно качает головой.

Я тоже по-настоящему не знал, хотя женат на женщине, отпугивающей любое определение. И вдруг отыскал слово, которое ее исчерпывает. Это не какое-нибудь близкое прилагательное, это существительное, выражение ее существа. Абулия! Звучит, как имя дородной римской матроны, правда? Вот госпожа Абулия со своим мужем Секстом-трибуном отправляется на бой гладиаторов.

Клифф бросает обеспокоенный взгляд на Элисон.

Бедняга трибун! Попади он в герои голливудского фильма, его по причине совершенной второстепенности наверняка дадут играть какому-нибудь английскому статисту. Ему и невдомек, что задолго до финала картины доморощенные христиане оставят его с носом.

Элисон склоняется над гладильной доской и закрывает глаза.

Госпоже Абулии посулят жизнь яркую и легкую, а бедный трибун, понятно, никогда ей этого не обещал. Эй, Абулийка! Спускайся к нам на арену, сейчас выпустят еще парочку львов!

Элисон. Боже мой, если он не остановится, я сойду с ума. Джимми. Интересно, это уже кое-что. (Подходит к комоду справа.) Да, я ведь еще не сказал тебе, что значит это слово. (Берет словарь.) Для нее я читать не буду, она и так знает. Если я ошибусь в произношении, то придется подождать, когда она соберет достаточный кворум и поправит меня. Зачитываю: «Абулия. Существительное. Отсутствие инициативы, недостаток твердости, трусость, ограниченные умственные способности». (Захлопывает словарь.) Вот вам моя жена! Все точно, правда? Перед вами госпожа Абулия. (Грубым голосом, как бы из зрительного зала.) Эй, Абулиечка! Когда следующая серия? (Наблюдает за Элисон, ожидая взрыва.)

Лишь на мгновение лицо Элисон искажается, она откидывает голову, — похоже, сейчас закричит. Но это быстро проходит. Она привыкла к этим хорошо подготовленным атакам, и, видимо, сегодня Джимми не видать победы. Элисон снова берется за утюг.

Джимми подходит к приемнику, включает его. Идет концерт из произведений Р. Воана Уильямса. Джимми возвращается к своему креслу, опускается в него и закрывает глаза.

Элисон (подавая Клиффу брюки). Готово, милый. Неважно разгладились, но пока сойдет.

Клифф (встает и надевает брюки). Прекрасно.

Элисон. Береги их. Я потом займусь ими как следует.

Клифф. Спасибо, милая, ты совершенство. (Обнимает ее за талию, целует.)

Улыбнувшись, Элисон щелкает его по носу. Джимми наблюдает за ними.

Элисон. Не хочешь закурить?

Клифф. Хорошая мысль, а где сигареты?

Элисон. На плите. Ты будешь курить, Джимми?

Джимми. Благодарю, я пытаюсь слушать музыку. Вам не мешает?

Клифф. Простите, ваша светлость. (Всовывает Элисон в рот сигарету, другую берет себе, закуривают. Садится, раскрывает газету. Бросает газету, берет другую, листает ее.)

Элисон отправляется гладить.

Джимми. Этот шум необходим?

Клифф. Извини.

Джимми. Неужели нужно учить, как переворачивать страницы? А кроме того, это моя газета. (Вырывает газету.)

Клифф. Послушай, не будь собственником.

Джимми. Всего девять пенсов, продается в любом киоске. Ради бога, не мешай слушать музыку. (Пауза. К Элисон.) Ты еще долго будешь стучать?

Элисон. А что?

Джимми. Ты, конечно, не подумала, что это мешает слушать музыку.

Элисон. Прости, мне осталось немного.

Пауза. Стук утюга вторит музыке. Клифф беспокойно ерзает в кресле. Доюимми наблюдает за Элисон, его нога начинает угрожающе дрожать. Он вскакивает и выключает приемник.

Почему ты выключил?

Джимми. Потому что я хотел послушать музыку.

Элисон. Ну и что тебе мешало?

Джимми. А то, что каждый шумит, как может.

Элисон. Извини, ради бога, но я не могу бросить все дела из-за того, что тебе захотелось послушать музыку.

Джимми. Почему же?

Элисон. Оставь, Джимми, ты как маленький ребенок.

Джимми. Попрошу меня не учить. (Поворачивается к Клиффу.) Она поразительно неуклюжа. Каждый вечер вижу одну и ту же картину. Она грохается на постель, словно борец на ринге, с треском задергивает шторы на окнах. С ней просто опасно быть рядом. Гренадер какой-то. Ты замечал, какой женщины шумный народ? (Идет к креслу слева.) Или не приходилось? Как они стучат по полу, когда ходят? Тебе не случалось наблюдать за их туалетом? Они бряцают щипцами и клацают ножницами, трещат щетками, хлопают коробками. (Смотрит на туалетный столик Элисон.) Я наблюдаю ее за этим занятием каждый божий день. Когда видишь женщину перед зеркалом в спальне, то начинаешь понимать, какой она изощренный палач. (Клиффу.) Ты когда-нибудь видел, как старый, грязный бедуин копается в жирной бараньей туше? То же самое женщина. Слава богу, женщины-хирурги редкость. Попадись в их безответственные ручки, так в два счета вывернут кишки наизнанку. Раз! — и цапают твои потроха, как пуховку из пудреницы. Два! — и шмякают на стол, как ту же пуховку.

Клифф (со смешной гримасой). Фу, замолчи!

Джимми (отходит в глубину сцены). С твоими внутренностями они обращаются, как со шпильками для волос, они так же раскидывают их по полу. Нужно быть совершенным бревном, чтобы производить вокруг себя столько шума и беспорядка. (Идет к центру сцены и облокачивается на стол.) В свое время я снимал комнату под квартирой двух девок. Было слышно абсолютно все, чем жили эти твари. Они умели превратить в пытку простейшие вещи. Сначала я их вежливо упрашивал. Потом, выйдя на лестницу, кричал самые площадные ругательства, какие только мог вспомнить. Но их ничто не брало. Если кто-нибудь из них заходил в уборную, то раздавался грохот средневекового сражения. Они доконали меня, я оттуда переехал. Наверное, они все еще там живут. А может, повыходили замуж и сводят с ума неосторожных дураков, хлопая дверьми, гвоздя мозги каблуками, гремя утюгами и кастрюлями. Женщина — это неистощимый источник шума.

Звонят колокола близкой церкви.

Дьявольщина! Теперь еще эти проклятые колокола! (Бросается к окну.) Эй, вы, уймите их! Остановите колокола! Без них тошно! Не желаю слушать этот звон!