Будь рядом Элвин, мы бы поняли друг друга без слов. Просто сплели бы пальцы рук и стояли, любуясь, как снежинки опускаются, меняя цвет…

Риэн не такая плохая замена своему побратиму. С ним легко. Он болтает, перескакивая с темы на тему, рассыпается в комплиментах, смотрит восторженно и страстно. Он даже смешит меня, и я смеюсь вполне искренне. Шутки Риэна мало походят на язвительные остроты Элвина, они жизнерадостны и полны любви к миру, как он сам.

С ним даже интересно. Возможно, потому, что в основном мы беседуем обо мне. Нет, я не наивная дурочка и понимаю, что на моем месте могла быть любая женщина. Цена таким комплиментам — четверть пенни в день большой ярмарки.

И все же приятно.

— Почему вы носите ошейник, а не браслет? — шаловливые пальцы в нарушение всех границ поглаживают черную полоску на моей шее и как бы невзначай касаются кожи. — Как рабыня.

Надо бы возмутиться, но мне слишком хочется восхищенных комплиментов Риэна. Муж не балует меня красивыми словами, он не любитель говорить о том, что чувствует, и куда искуснее в насмешках, чем в признаниях.

— Потому, что я принадлежу Элвину.

— Как же так получилось?

Почти против воли рука тянется к ошейнику.

Не просто знак принадлежности моему мужчине и не просто символ рабского статуса. Творение злого чернокнижника, артефакт, заставляющий бездумно подчиняться приказам хозяина, если он того пожелает.

Я так давно ношу его, что уже не помню каково это — не чувствовать на горле мягкого, но властного охвата. Двадцать лет. Большую часть жизни.

Двадцать лет назад лорд-Страж купил меня у герцога Рино — моего отца. Увез из родной страны, надел ошейник. Странно вспомнить, как я его ненавидела…

Тогда мы оба не знали ни друг друга, ни о той особой связи, которую артефакт создал между нами.

Ошейник — наше благословение и проклятье. Причина, по которой я не старею. Причина, по которой мой мужчина не может жениться на мне — законы фэйри не дозволяют жениться на рабынях.

За бессмертие и вечную молодость нужно платить.

— Простите, я не хочу говорить об этом.

Риэн кивает. И снова рассыпается в комплиментах. Сравнивает меня с орхидеей, глаза со звездами, губы с лепестками розы, а волосы…

— …ваши волосы подобны темному грозовому облаку, — он протягивает руку, чтобы коснуться их. Мягкие пальцы очерчивают ушную раковину, спускаются ниже по шее, и сам Риэн подвигается чуть ближе. — От них пахнет жасмином и медом, на свету в них пляшут рыжие искры. Как маленькие молнии.

— Грозовые облака синие или черные. Ваш комплимент куда больше подошел бы брюнетке, лорд Риэн. Как видите, у меня не только глаза неудобного цвета.

— Поверьте, облака могут быть любого оттенка. Я помню, как наблюдал закат у пролива Никкельхольм с вершины одной из Великих Колонн, охраняющих проход в Срединное море. Огромные тучи нависали над водной гладью океана, и от мысли, что дальше на сотни тысяч лиг ничего, кроме воды и неба, от мысли о ничтожности что человека, что Стража перед этой бесконечной стихией, охватывало благоговение, — с каждым словом он склоняется все ниже и ниже, а голос падает до страстного шепота. — Закат окрасил волны, словно кто-то вспорол брюхо исполинскому зверю и залил воды кровью. А тучи над океаном уже утратили багрянец и окрасились темной охрой. Совсем как ваши прекрасные кудри, леди.

О, Риэн — мастер живописать словом. Я почти увидела безбрежный океан, о котором грезила в юности, кровавые волны и тучи в тон моих волос.

— Рад сознавать, что сеньорита не скучала в одиночестве, — комментирует знакомый, полный яда голос.

Вздрогнув, я отстраняюсь и поворачиваюсь к выходу. Элвин стоит, небрежно облокотившись на дверь. Его лицо непроницаемо, руки сложены на груди.

Ну вот — доигралась. Как давно он здесь?

— Риэн рассказывал о своем путешествии.

— Он любит молоть языком.

Мягкой походкой хищника Элвин подходит ближе, на ходу разминая пальцы.

— Исчезни! — слово звучит как плевок.

Риэну не нужно повторять дважды.

Он покидает террасу неслышно, словно и впрямь в роду с фэйри, оставляя «богиню" расхлебывать последствия собственной глупости.

— Развлекаешься? — свистящим от ярости шепотом спрашивает Элвин.

Мне все же удалось вызвать его ревность. Как и хотелось.

Отчего-то я совсем не рада такому повороту. Одно дело мечтать, представляя, как твой муж властно запрещает тебе смотреть на других мужчин. И совсем другое — столкнуться с настоящей злостью и обидой близкого человека.

— Немного. Ты злишься?

— Нет, я просто счастлив, — и тоном, не допускающим возражений. — Собирайся, уезжаем.

Хорошо, что Элвин предпочитает ездить верхом. Полчаса в карете в одиночестве дают мне время собраться с мыслями, оценить ситуацию. И признать печальный факт: я сделала глупость.

Додумалась: флиртовать с братом мужа! Да еще на официальном приеме во дворце княгини. Красивых слов захотелось? От кого? Закоренелого бабника, который расписывает свои победы в мерзких книжонках?!

Или хуже того — ревности. Не я ли требовала от своего мужчины свободы и доверия?

Как же стыдно…

Я собираюсь сказать об этом, стоит нам переступить порог дома, но Элвин не дает мне сделать этого:

— Позже. Иди спать, Фран.

…глаза у него светлеют, становятся почти прозрачными, а лицо каменеет в маске ярости. Я вглядываюсь и не вижу за ней человека, которого люблю. Его нет, ушел, занят.

Складка меж бровей становится глубокой, кулаки и челюсть сжаты. Злится.

Даже не злится. В бешенстве.

Так бывает всегда, когда его тень берет слишком много власти. Зовет крушить, ломать, убивать. И все силы души направлены на то, чтобы не дать воли одержимой инстинктами бестии.

Больше всего Элвин боится утратить самоконтроль и натворить дел.

Надо бы уйти. Оставить его сражаться со своей тварью, не лезть под выстрелы. Я немного побаиваюсь, когда он такой. Но чувство вины и желание все исправить толкают под руку.

— Нет, сейчас. Я знаю, как это могло смотреться со стороны. Но поверь: ничего не было. И быть не могло.

И тут он взрывается:

— Какого гриска, Фран?! Нашла, с кем обжиматься в уголочке! С Риэном?! А приди я чуть позже, ты бы уже и ноги раздвинула?!

Лучше бы он меня ударил.

Он и так ударил. Словом можно высечь больнее, чем плетью, мне ли не знать этого.

Только не разреветься! Только не плакать!

Сглатываю неуместные жалкие слезы. И говорю с холодной насмешкой:

— От Риэна я сегодня услышала десятки прекрасных комплиментов, а от тебя — оскорбление…

— Конечно, он же во всем лучше меня.

— Возможно, мне и впрямь стоило быть с ним поласковей.

— Давай, беги. Вдруг он еще не успел никого подцепить.

Отворачиваюсь к двери. Невыносима мысль оставаться здесь после случившейся ссоры. Ходить по комнате, накручивая себя. А как после спать в одной постели?! Почему у нас одна спальня на двоих? Почему раньше это никогда не было проблемой?!

Он ловит меня у двери. Сгребает в объятия, удерживает, притиснув к стене, молча пережидая мои вопли «Пусти!" и удары кулаками. Бесполезные, слабые удары — женщине никогда не совладать с мужчиной.

— Мне больно! — это ложь. Я просто пытаюсь заставить его разжать руки. Хочу сбежать, уйти, оставить его здесь — и пусть злится в одиночестве, как и собирался.

Хочу сбежать. И хочу, чтобы он не дал мне сбежать. Чтобы задержал, остановил, показал, как я ему дорога.

— Прости, — выдыхает он мне на ухо. — Я не должен был говорить такого. Не уходи. Пожалуйста!

И злость, которая не давала слезам прорваться наружу, исчезает.

Я всхлипываю, а он гладит меня по голове. По-прежнему удерживая в объятиях, хватка у него стальная — не вырваться.

…да я и не хочу вырываться.

Тень отступила. Спряталась, скрылась, уползла в норы души. Остался только человек, которого я люблю. И я не хочу бежать от него в ночь, подняв свою обиду, как знамя. Не хочу возвращаться во дворец княгини. Не хочу, чтобы хоть кто-то знал о нашей ссоре.