Вздрогнул, осознав, что не один. А спустя мгновение его обнимала женщина.

— Живой! — она и кричала, плакала, и смеялась. — Живой! Я знала, что ты живой! Я чувствовала! Я им пыталась объяснить! Шарль — ты — живой…

А он в растерянности смотрел в зеленые сияющие глаза своей неверной жены. Сожженной за его убийство два года назад неверной жены…

В голове начали стучать молоточки — сначала быстро-быстро, едва касаясь своими острыми гранями сознания. Потом обнаружилось что-то большое, мощное — раздалось тяжелое «БАМ!» — и он смог расцепить руки женщины, оторвать ее от себя — и отшвырнуть в сторону.

Ненависть к ней, презрение к себе, дикое чувство утраты от его поруганной любви затопили все его существо. Остервенелое желание убить ее снова поднялось в нем тяжелой волной.

Он выхватил кинжал — и бросился на нее, в надежде успеть перерезать ей горло.

Его отбросило в сторону воздушной волной.

— Ты спятил, Шарль, — закричала она. — Это же я — Дара!

— Тварь! — прошипел он. — Ненавижу…

Они так и остались сидеть в снегу — он понимал, что теперь уж точно она убьет его — магических сил в нем теперь не было. А с ее потенциалом… У него опять заныло сердце — в том самом месте, где его когда-то пробили.

— Не тяни, — приказал он. — Давай уже с этим покончим.

Только Дара почему-то тоже не торопилась подниматься из снега. Женщина, напротив, уселась поудобнее, обхватила колени руками — и уставилась прямо на него.

— Шарль, — раздался вдруг спустя какое-то весьма продолжительное время ее голос. — Ты, действительно, думал все это время, что это я покушалась на тебя?

Он высокомерно промолчал.

— И раз ты жив, значит, покушение было неудачным… Тогда почему меня судили?

О! Об этом говорить он готов — хоть когда-то в его жизни торжествовала справедливость.

— Тебя судили за мое убийство, — с каким-то извращенным удовольствие выдохнул он. — А удачное или нет — это не важно. Приговор-то все равно был бы один и тот же: смерть неверной жене — убившей или собиравшейся убить супруга…

— А почему ты… не восстал из мертвых? — в голосе послышалась насмешка.

— Не хотел позора.

— Значит, позора… — в голосе появилось недоумение.

— Может, ты в силу воспитания и характера не понимаешь, — он поднялся — если она его не убивает немедленно, так какой смысл сидеть в снегу, — но вся эта история — это позор. Для меня, для моей семьи… К тому же я…

Вот этого он сказать не смог — про то, что она лишила его магии… Не смог.

Но она уже почуяла:

— Ты потерял дар?

— Ты выжгла его… тем днем, — голоса не было. Оставалась лишь схватившая его за горло ненависть.

— Кто еще знал? — теперь в голосе было разлито равнодушие. Он понял, что жена притворяется. Вот чего в ней никогда не было — так это равнодушия…

— Я знал, — раздался негромкий голос со стороны входа в сад.

— Собственно, не трудно было догадаться, — пробормотала она. — Добрый вечер, ваше высочество. Простите, я без реверансов. По-простому.

Она по-прежнему сидела в сугробе — и не делала попыток подняться. Или напасть.

Над занесенными снегом кустами роз повисла тишина.

— Правильно ли я понимаю, — все же заговорила она. — Ты, Шарль — решил, что именно я пыталась тебя убить. И принял решение о казни.

— Да! — выкрикнул он. — И я жалею лишь об одном — ты еще жива…

— Прелестно, — кивнула она, по-прежнему погруженная то ли в свои мысли, то ли в воспоминания. — Это для меня сделал любимый… А ты…

Она перевела взгляд на принца:

— Ты проследил, чтобы приговор был приведен в исполнение.

— Да, — опустил голову принц.

— Ага… Это я получила от друга…

— Ты предала, — выдохнул наследник престола.

— Я устала повторять еще на суде, — тяжело поднялась она. — Я не убивала своего мужа. И была ему верна.

Кинжал, который полетел ей в горло после этого слова, помогла ей отбить чужая магия. Она не успела ни удивиться, ни задуматься над этим — мужчины напали слажено, с двух сторон.

Взвыл ветер — Дара всегда при защите предпочитала использовать силу воздуха. Щит у нее получался отменный — не только не пробиваемый, но и вязкий, вытягивающий силы и воздух из нападавших.

А потом в атаку на мужчин пошли две огненные змеи, возникшие прямо из земли — так сочетать огненную магию с земной, переплетая и усиливая друг друга — могла только Дара — самородок их Академии. Куда ее взяли, несмотря на происхождение…

Она проломила защиту младшего принца, словно и не заметив ее — сын короля все равно оставался лишь третьим на их потоке по умениям и способностям. Что уж говорить про Шарля — у него, лишенного магии, не было шансов вообще…

Но Дара не торопилась наносить смертельный удар. Она стояла молча — и любовалась на мужчин, захваченных в плен огромными, в полтора человеческих роста, огненными тварями.

Змеи, потрескивая на ледяном воздухе, обвивали тела замерших мужчин практически нежно, как опытные любовницы. Но вместе с тем, не давали и шевельнуться.

Кроме того, принц, как ни старался, не мог ни вспомнить, ни произнести ни одного заклинания. Значит, пропустил и ментальный удар.

Дара стояла между ними. Отблески огня от ее огненных созданий отражались в ее зеленых глазах. Рыжие волосы словно горели. Рот кривила горькая усмешка.

Мужчины вздрогнули — они все это видели уже. Когда она сгорала на костре.

— Значит, я виновна в смерти, — ее голос хрипел. — Значит, я виновна в измене и предательстве… О, давайте я вам об этом расскажу… О вине… Сначала вам, супруг мой. Мой доверчивый, обманутый супруг…

Ее голос мурлыкал, как будто она была кошкой.

— В тот день, когда вас убили… как раз между двумя и тремя часами пополудни, я была в библиотеке Академии. Как впрочем, и всегда в это время. Только, как мы понимаем, это ложь. А библиотекаря, который мог бы подтвердить это, нашли трагически скончавшимся. От сердечного приступа…

Она подошла к нему и уставилась прямо в глаза:

— Но ведь это все не важно, правда. Вы так легко поверили в мою вину… Несмотря на вашу как бы любовь… Вы так легко… организовали мою встречу с палачом. Вы так легко отреклись от меня, словно знали… всегда знали, что все это произойдет… Получается, что я так и не поняла, кого я полюбила. Что же вам еще рассказать о вашей неверной жене? Чего вы еще не знаете? Что я чувствовала все это время, что вы живы — и пыталась объяснить это всем? Как бы вам дать почувствовать весь мой ужас? Всю мою скорбь?

Дара протянула руку и погладила его по щеке.

— А знаете, что должно было случиться в тот день, если бы не покушение? Я должна была вам сказать, что жду ребенка…

Она все-таки добилась того, чтобы он задрожал, а почувствовав эту дрожь — улыбнулась ей. И заговорила тихо-тихо. Быстро-быстро.

— О, я вам много могу рассказать об ужасе… Ужас — это когда впервые чувствуешь биение сердца своего ребенка в тюрьме. Ужас — это когда валяешься в ногах у каждого, кто приходит на тебя поглазеть. Молить, чтобы тебя казнили через несколько месяцев — дали возможность выносить ребенка. Ужас — это по крохам собирать энергию в браслетах, блокирующих магию — чтобы передать ее своему ребенку…

Он хотел закричать, что все это не правда, что ребенок даже и не его… Скорее всего… Но смог лишь захрипеть.

Улыбка исказила лицо женщины. И она отвернулась от мужа, чтобы посмотреть в глаза младшему принцу:

— А ты, Генрих… Что скажешь мне ты? — в ее голосе было столько яда, что все ядовитые змеи не то, что королевства — всего мира могли позавидовать.

— Дара… — смог заговорить он. — Я поверил. Я поверил, что ты — убийца. И поэтому я смог…

Он опустил голову.

— Ты верил, что я убийца — и все же организовал мне побег… И укрыл меня в этом доме, о котором знали только трое — ты, я и Шарль… Генрих, ты сделал самое главное — ты спас мою дочь…

— Нет, — младший принц еще ниже опустил голову. — Нет. Это был не я.

— Что?

— Я честно выполнил долг дружбы, — Генрих все же вскинул голову и смог посмотреть женщине в глаза. — Я смог убедить членов суда и настоял на твоей казни. Я присутствовал на ней. Это моя вина. И моя боль. И за это мне нет прощения.