А тут вдруг с ним самим приключилась такая история. Сестры побежали по соседям, принесли откуда-то маленькие щипчики для сахара. Вывернув ногу, Петька старался захватить ими конец иголки, но не мог даже нащупать его. Тогда он своим остро отточенным перочинным ножом решительно сделал надрез около иглы. Сестры и мать с ужасом смотрели на эту операцию. Только после долгих усилий Петьке удалось захватить иглу и вытащить ее. Обессиленный, он сразу лег в постель. Боль скоро прошла. И, засыпая, Петька чувствовал себя совершенно счастливым: «Я не то что какая-нибудь девчонка! Разрезал себе ногу, вытащил иголку — и не пискнул…» Он готов был бы выдержать любые муки, чтобы мать и сестры опять удивлялись его мужеству.

Вдовий дом был очень велик, и в нем, по понятию детворы, было много страшных мест. Особенно таинственными считались чердак и камеры водяного отопления, закоулки под нижними площадками каменных лестниц. Петька побывал в самую полночь под лестницами, но ничего подозрительного там не нашел. Правда, на чердак ему проникнуть не удалось — чердачные двери были всегда заперты.

Среди детворы ходили слухи, что в камерах живет домовой. Подойдя вечером к двери гурьбой, мальчишки и девчонки хором спрашивали:

— К добру или к худу?

Многие уверяли, что сами слышали, как домовой тихо и протяжно стонал в ответ:

— К худу, к худу, к худу…

Лезть в камеры конечно же никто не отваживался. При свидетелях на это не решался и Петька, хотя похвастать смелостью очень хотелось. Он опасался доноса смотрителю, опасался, что Анну Кирилловну выгонят из дома, потому что входить в камеры было строго запрещено.

Сам Петька давно перестал верить в леших и домовых. Он знал, что все это одни только выдумки. Петька пытался было и других убедить в том же, да ему никто не верил.

Вообще Петьке теперь было очень скучно. Все его прежние товарищи остались на другом конце города, а новых у него пока еще не было. Пробовал он ходить в зал первого этажа, где под наблюдением надзирательницы играли дети со всего дома, но ему и там было скучно.

Кругом ликовала весна, а неведомая прежде тоска все чаще нападала на Петьку. Единственным спасением от нее были книги. Петька никому не признавался, но, когда он оставался один, без книг, сердце начинало так щемить, что он помимо воли принимался беззвучно плакать.

Но слезы не облегчали этой смутной тоски.

Когда по праздникам взрослые собирались в гости, Петька требовал у матери книг, не соглашаясь иначе оставаться дома. Поэтому Анна Кирилловна приносила ему все, что могла достать у вдов. Чаще всего это были толстые тома сочинений Пушкина, Лермонтова, Тургенева или тоненькие книжечки стихов Кольцова, Никитина. Иногда попадался Жюль Верн или Майн Рид, а то и роман с любовными приключениями. Первые нравились Петьке гораздо больше, но он с жадностью читал и про любовь.

Когда стаял снег и немного подсохло, мальчишки высыпали во двор вдовьего дома, где был посажен молодой сад из тополей. Здесь в основном играли девчонки и маленькие дети. Петька предложил мальчишкам учиться «стрелять». Мишенью послужила каменная ограда с крестовидными отверстиями. Камни посыпались градом. Забава была интересной, но смотритель заметил ребят из окна своей квартиры и конечно же сразу побежал к ним.

Все бросились врассыпную, один только Петька бежать не захотел, остался на месте. На него одного и обрушился весь гнев смотрителя. Он невыносимо противным, скрипучим голосом принялся делать Петьке внушения.

И Петька в который раз услышал, какая ему оказана милость и как просто он может ее потерять. Смотритель говорил долго, угрожал с увлечением. Петька слушал и испытывал непреодолимое отвращение. Себе он поклялся больше не устраивать игр во дворе. Едва смотритель оставил его в покое, Петька ушел со двора в поле. Уж там надзирателей быть не могло! Здесь ребята затеяли кулачный бой, и Петька ввязался было в драку. Но прежнего азарта уже не было.

Петьку манила к себе ширь полей, и он уходил один как можно дальше, часами бродил по пустынным, еще не украшенным весенней зеленью перелескам, вспоминал пушкинские стихи:

Улыбкой ясною природа

Сквозь сон встречает утро года…

Ученье в школе наконец подошло к концу. После продолжительного молебна объявили результаты экзаменов. Знания большинства третьеклассников были признаны успешными. Петру Заломову вручили похвальный лист.

Начались каникулы, но Петька два раза в неделю по-прежнему ходил за пять верст к родственнику-учителю дяде Михаилу, который готовил его к вступительным экзаменам в уездное училище. Но свободного времени оставалось все-таки много, и Петька с интересом исследовал окрестности вдовьего дома. В товарищи себе он взял младшего братишку и его приятеля Ваню Ключникова.

В первый же по-летнему теплый день Петька отправился на Оку, которая теперь была рядом, под гористым крутым берегом. На этом берегу стояли полотняные палатки девятого и десятого полков[70], разделенных оврагом, а версты за три вверх по течению Оки расположился лагерем одиннадцатый пехотный полк.

Спускаться с горы было легко. Зато подъем давался ой как трудно. Петька задыхался, часто останавливался перевести дух, тогда как Санька с другом птицами взлетали на вершину. Чтобы не лезть лишний раз в гору, Петька иногда на целый день оставался на берегу. Ловил раков, удил рыбу, купался.

У каменистых берегов тут и там стояли плоты, баржи, гусяны и беляны[71]. Дно реки было тоже каменистое, и потому найти хорошее место для купания было не так легко. Петька выбирал к тому же мелкие места, потому что ни Санька, ни его дружок пока еще плавать не умели.

Сам Петька предпочитал бы плавать на глубине, где можно нырять и прыгать в воду, не опасаясь напороться на камень.

Недели через две, когда Петька убедился, что малыши уже уверенно держатся на воде, он повел их на плоты, на трехсаженную глубину. Истосковавшийся по большой воде, Петька разделся и нырнул в воду первым. Ваня разделся, но от купания наотрез отказался. Санька же храбро плюхнулся в воду. Но вдруг чего-то испугался и, вместо того чтобы плыть, отчаянно закричал, бестолково захлопал руками по воде, отбиваясь так от плотов все дальше и дальше, уже сажен за пять.

Напрасно Петька сердился, объяснял брату, что делать, — Санька ничего не слышал. Тогда Петька бросился ему на помощь. Увидев рядом с собой брата, Санька, забыв про осторожность, обхватил его руками за шею, ногами за грудь и сковал таким образом руки Петьки совершенно.

— Пусти! Ты не даешь мне плыть! Оба утонем! — взмолился Петька, из последних сил стараясь работать ногами. Но обезумевший от страха Санька только крепче цеплялся за брата. Петька выбивался из сил, стараясь выдернуть свои руки, но ему удалось освободить их лишь по локоть. Плыть можно было только стоя, и он направился к плотам. Голова его была под водой, лишь иногда он высовывался для вздоха, чтобы сейчас же погрузиться снова.

Расстояние до плотов уменьшалось, а Петька, как поплавок, то погружался, то вновь показывался над водой. Он изнемогал, задыхался, но все еще боролся. Все реже и реже появлялась голова Петьки над водой, все сильней и сильней становились муки от недостатка воздуха, а желудок все больше переполнялся поглощаемой водой.

Но вот Петька разом всплыл, как пробка, и вздохнул полной грудью. Его руки освободились, и непомерная тяжесть исчезла. До плота оставалось полтора аршина, и Санька, бросив Петьку, сам поплыл к более надежной опоре, схватившись за бревно, вылез из воды. Вслед за ним выкарабкался и Петька.