Прибежала Поля, сводная сестра Витьки, позвала Анну Кирилловну. Петька заметил волнение ее, но спокойствие его этим не было нарушено:

— Петька! Иди наверх! Мать зовет! — вернулась Поля.

— Чего ей надо? — ворчит Петька, прерывая работу.

— Узнаешь вот!.. — многозначительно тянет девчонка.

Петька поднялся на крыльцо. На середине большой лестницы, ведущей во второй этаж, заметил мать с бельевой веревкой в руках. Уже одно это показалось ему подозрительным, но, не зная за собой вины, он доверчиво пошел навстречу матери. Только поравнялся с ней, как она схватила его за рубашку, с силой замахнувшись, больно ударила по спине.

— Не воруй сахар! Не воруй!

Напрасно Петька кричал: «Я не трогал! Я не трогал!» Град ударов обрушился на него. Петька уже и кричать не может и только хрипит, а мать все бьет и бьет…

— Стой, тетка! Ты пошто так бьешь? Али не родной, — вмешался старик каменщик, поразившийся жестокости наказания.

Анна Кирилловна перевела дух, выпустила руку Петьки, пожаловалась.

— У сестры моей сахар ворует!

— Ну, тогда следует! — поддержал ее старик. — Потуда его и учить, покуда поперек лавки лежит. А будет лежать вдоль лавки, тогда уж взятки гладки!

— Проси прощения! — сурово требует Анна Кирилловна.

— Я не трогал!

— Проси прощения! Опять пороть буду!

— Убей! — Петька с ненавистью смотрит на мать. Но она уже выбилась из сил, с отчаянием машет рукой:

— Убирайся с глаз долой!..

Петька, растерзанный, бежит на помойку. Как звереныш прячется в крапиву и плачет там долго-долго от горя. Он забыл уже обо всем хорошем на свете, ему вспоминаются только одни обиды.

Сердце Петьки окаменело, и в нем нет оправдания матери. Мальчик вспоминает, как другие матери часами ругаются друг с другом, разбирая ссоры детей, и он сам видел, как дело иногда доходило даже до драки. «Да что там матери! — думает Петька. — Тронь кто чужой у собаки щенка, и та горло перегрызет!»

Проходят часы, а того чувства, которое еще недавно владело Петькой и размягчало сердце, все нет и нет. Светлая, по-детски беззаветная любовь к матери, кажется, убита навсегда. «Почему она не такая, как у других? — думает Петька. — Вот даже дедушка-каменщик и тот спросил: «Али не родной?»

Петька чувствует себя осиротевшим. «Не настоящая, чужая… — плачет он от тоски по настоящей матери. — Как бы я… любил… настоящую-то».

Поздно вечером, вернувшись домой, Петька не решается взглянуть в сторону матери. Ему кажется, что она сразу поймет, что происходит в его душе. Много дней он избегает ее взгляда. Иногда ему хочется любить мать по-прежнему, но в сердце нет прежнего чувства.

Случайно Петька все-таки узнал, за что ему так досталось. Оказывается, Витька потихоньку таскал сахар из шкатулки. Александра Кирилловна заметила это, выследила и поймала сына, но тот заканючил, что воровал сахар не для себя, а для Петьки, слезно клялся: «Меня он научил!»

Петька старше брата, и потому все особенно возмущены им: учит воровать маленького. Так беззаботный Витька взвалил вину на другого и избавился от порки. Петьке же Анна Кирилловна не поверила, а может, только сделала вид, что не верит. «Ишь, чуть не убила! И сознаваться не хочет, что понапрасну!» — возмущался Петька.

Но прощать он все-таки не разучился, и его враждебное отношение к матери скоро прошло: «Хоть и не настоящая, а все-таки мать!»

На Витьку Петька тоже не сердился: «Знамо, ему порки не хотелось!»

А жизнь так хороша и так весела! Мальчишки бегают в овраги играть в войну, играют в лапту, в догонялки, в скрадину, в городки.

Часто налетают грозы с ливнями. И тогда шумно несутся вдоль улиц ручьи и маленькие реки. Петька с Витькой и другими мальчишками, закатав штаны выше колен, с наслаждением шлепают по лужам, пускают в ручьи выдолбленные из толстой коры юркие кораблики с мачтами из лучины и парусами из цветной бумаги.

Местами вода скапливается в маленькие озера, и ребята, бегая по ним, поднимают фонтаны брызг. А то мальчишки устраивают морской бой и уже нарочно окатывают друг друга теплой как парное молоко водой.

Петька, забывая про голод, восторженно радуется то грозовой туче, то оглушительным раскатам грома, то ослепительному блеску солнца, неожиданно выплывающему из-за разорванных облаков, уносящихся с бешеной быстротой в бесконечную даль.

В сумерки Петька выходит на Набережную и долго смотрит на зарницы, полыхающие за лесами Заволжья, которые сливаются где-то далеко-далеко с горизонтом. Петька думает, что это архангел Михаил[34] охотится за чертом и пускает в него огненные стрелы. Но черт недаром такой хитрый, всегда успевает увернуться, и стрелы падают на землю. Если такая стрела попадает в песок, то, остывая, она превращается в камень, похожий на палец.

Петька нередко находит такие камни на Волге после спада вешних вод. Мальчишки называют их «чертовым пальцем», но соседка Надежда Аполлоновна утверждает, что это не чертов палец, а остывшая огненная стрела. Петька всей душой сочувствует архангелу Михаилу и думает про увертливого черта: «Ах, кабы подержать его за хвост!»

Однако всего интереснее вечерами, когда начинают играть взрослые.

Собираются кузнецы, сапожники, рабочие с завода, несколько татар-старьевщиков. Они играют с таким же азартом, что и дети, а мелюзга с наслаждением следит за ходом игры:

— Вот так очкалил!

— Ничего себе!..

— Здорово треснул! Инда мяч из видов скрылся!

— Петька! Иди самовар ставить! — кричит в это время Оля.

— Опять самовар! Никогда не дадут досмотреть! — ворчит Петька. — И зачем я выучился ставить этот проклятый самовар!

Мальчишка, еле передвигая ноги, неохотно бредет домой.

После чая Петька идет спать в темный чулан, где, кроме него, спят Оля и Санька-маленький. Перед сном Оля рассказывает про аленький цветочек[35]. Эту сказку она только что прочитала. Санька скоро засыпает, но Петька — весь внимание. Уже несколько раз утомленная Оля начинала было дремать, но Петька снова и снова тормошит ее:

— Оля! А дальше! Что же дальше, Оля?

И снова Оля тихим голосом рассказывает удивительную историю, давая волю своей фантазии. Сказка становится еще интереснее, еще длиннее. И Петька слушает, затаив дыхание. Но вот сказка окончена. Оля засыпает.

Петька же еще долго ворочается. Ему очень хочется стать героем удивительной, им самим сочиненной сказки. А еще лучше совершать что-то необычайное, какой-нибудь подвиг.

В конце августа Анна Кирилловна повела Петьку в церковноприходскую школу[36]. Петька не раз проходил мимо нее по пути в лавку к Нищенкову. Теперь он приближался к двухэтажному деревянному дому с некоторой опаской. Он наслушался о школе много страшных рассказов и, войдя во двор, первым делом поискал глазами ту березу, с которой учитель срезает розги.

Увидел ветлы, тополя и вязы, но березы не было. «Наврали!» — с облегчением подумал он и уже смелее стал подниматься по лестнице во второй этаж, в класс. Но когда очутился перед настежь раскрытой дверью, страх подступил с новой силой.

У окна в классе стоял высокий худой старик. На лице и голове его, обтянутой сероватой высохшей кожей, не было никакой растительности. Тонкие губы были едва заметны. Большие светло-серые, почти белые глаза были глубоко запрятаны под бровями и производили впечатление пустых глазниц. «Шкилет прямо!» — неприязненно подумал об учителе Петька.

— Вот, Лексей Лексеич, сынка к вам привела, — говорит, кланяясь, Анна Кирилловна и подает учителю Петькину метрику.

— Как зовут? — неожиданно громким, звучным голосом спрашивает учитель.