— Эти, что ли, Ванька? — шепотом спрашивает Петька.

— Ети!

Петька вглядывается в лица полицейских и не замечает в них ничего особенного. Добродушные с виду дядьки. Один — рябой и рыжий, со вздернутым носом и веселыми серыми глазами, другой — черный, с круглым бабьим лицом. Громко пересмеиваются, проходят мимо…

Ванька грозит им вслед кулаком.

— Неужто эти самые?

— Ети!

— А ты не врешь? Ведь эти добрые!

— Добрые! Чуть живого выпустили! Попадись им — узнаешь, какие добрые!

— Ты куда?

— Пойду по Жуковской.

— Ну а я по Набережной…

Приятели расходятся.

Петька, выждав, когда Ванька завернет за угол, бежит обратно к лестнице, опрометью спускается с верхней горы. Полицейские уже дошли до конца съезда, свернули в фабричную слободку, расположенную под нижней горой. «Купаться идут!» — соображает мальчишка и, отбежав немного вниз по съезду, пробует выломать из мостовой крайний камень. Но булыжник сидит так глубоко и крепко, что Петьке с ним не справиться. Он торопливо пробует один, другой и наконец находит сбитый с места камень.

Оглянувшись, Петька подкатывает камень к краю горы, сам прячется около перил. Полицейские подходят. Все ближе, ближе…

Петька толкает камень и смотрит, как тот катится вниз. В высокой траве его не видно и можно подумать, что это бежит собака. Все быстрей и быстрей несется камень. Вот он вырвался из травы, ударился о пригорок и, подскочив аршина на два, врезался в дощатую стенку какого-то низенького, старенького сарайчика. Затрещали сломанные доски, раздался звон разбитого стекла, и камень, отскочив от стены, упал к ногам перепуганных полицейских.

Тогда Петька, схватив небольшой булыжник, кинул его в них что есть силы, перебежал дорогу, ветром понесся вверх по лестнице.

Сзади раздались пронзительные свистки…

Петька уже готов был перепрыгнуть последние ступеньки, когда услышал топот и говор. Мигом юркнул под лестницу и сейчас же у него над головой загремели тяжелые сапоги. Солдаты из Кизеветтерских казарм[54] шли купаться.

Пропустив солдат, Петька выскочил за их спинами на тротуар Набережной улицы и, пробежав два десятка сажен, влетел на лесной двор. Там, пробираясь среди поленниц, вышел к своему двору. Добравшись до рябины, которая росла за большим флигелем, перелез через забор.

Здесь Петька чувствует себя уже в полной безопасности, он наконец переводит дух, радостно думает: «Здорово я их голышом! Это за Ваньку. Жалко, большой не попал!..»

Петьке побежать бы на Набережную, чтобы еще раз взглянуть на обескураженных полицейских. Но это рискованно, тогда он набирает в подол рубахи осколков кирпича и начинает упражняться в стрельбе. Мишенью служит очерченный мелом круг на стене большого сарая. Время от времени Петька попадает в цель и шумно ликует победу над противником: «Что! Словил!.. Будешь знать, как драться!»

Вечером того же дня, гуляя по Сенной площади, Петька видит у трактира Дробязина необычную сцену.

Оборванный тщедушный человечек, обливаясь слезами, ползает у ног плотного мещанина-домохозяина, умоляя его о пощаде. Он хватает его за колени, целует у него сапоги. Кругом толпа зевак, а рядом с мещанином — толстый полицейский с лицом, напоминающим морду бульдога, терпеливо ожидающий конца явно затянувшейся сцены. Маленький человечек — вор и пойман с поличным при краже курицы.

Сердце Петьки пронзает острая жалость. Он хорошо знает, что воров жалеть не за что, да и сам их не любит. Но все же какое-то неясное чувство подсказывает ему, что жалкий вор ближе ему, Петьке, чем сытый и важный домохозяин. «А если тот с голоду? — думает Петька. — Хозяин же подлец! И курицу отнял, и не прощает».

— Веди его в часть! — требует он от полицейского. — Чего с ним возиться! Пусть посидит в остроге! — Хозяин брезгливо отнимает ногу у припавшего к ней в отчаянии мужичка. — Ишь, рвань несчастная! Не лезь ко мне, а то в морду пну!

Полицейский пытается поднять вора, но тот с криком вырывается, вновь припадает к ногам мещанина. Хозяин безжалостно отпихивает его от себя.

Мальчик в первый раз видит сцену такого глубокого унижения, и неясная тоска от нее тяжело западает в душу. Петьку бьет лихорадка.

Получив еще несколько увесистых пинков, вор теряет всякую надежду на прощение, безвольно встает, покорно плетется за полицейским. Мальчишки гурьбой бегут вслед, но полицейский оборачивается, строго прикрикивает на них:

— Раз-зайдись! А то в полицию заберу!

Они отстают, шумно обсуждают происшедшее, подсмеиваются над вором.

Петька по примеру других тоже мог бы обругать его, но злых слов о мужичке нет. «Сапоги лижет… Как собака! Зачем он такой? — думает он с сожалением. — За сто куриц не встал бы на колени! Сволочи!» — в сознании Петьки богачи и полицейские впервые объединяются под этим названием.

Дома Петька рассказывает о воре, о камне же и о полицейских — ни слова. Вообще чем больше он обдумывает свой поступок, тем больший страх им овладевает. «Дурак я, дурак! А может, кто из Александровского сада смотрел? Спрятался за дерево — и все видел! А потом чуть-чуть на солдат не нарвался! Полицейские, чай, тоже в гору бегом бежали? Крикнули бы, держи, — вот и попался. Непременно придут! А я скажу: «Разве большой камень я смогу вытащить? Чай, они крепко сидят». Пожалуй, догадаются, спросят: «А ты пробовал?» — «Нет, — отвечу, — я маленький, ничего не видел, ничего не знаю». И буду реветь. «Ага! Ревешь! — скажут. — Значит, ты!» Нет! Не буду реветь. Я скажу… на дворе играл. И Петька Обродков, и Ванька Шкунов, и Федька — Кислы Щи — все то же самое скажут. Прибежал Яшка, и мы все время были у Лапшовых, потом на Сенной. Небось не узнаешь! На-ка вот! Выкуси!»

Угрызений совести у Петьки нет, его мучит один страх. Когда он представляет, как завтра в части его будут пороть, у него ноги слабеют. К полиции у Петьки неприязнь. Он давно знает, что полицейские жулики и взяточники. Об этом все говорят, да и сам Петька видел, как полицейский однажды вытащил кошелек у пьяного и снял с него часы.

Но что особенно возмущает его, так это то, что полицейские дерутся. За свою жизнь Петька уже довольно насмотрелся, как они, прежде чем отвести пьяного в часть, изрядно его еще и помнут.

После вечернего чая Петька ложится спать в темном чулане, но долго еще ворочается, долго не может заснуть. Он слышит, как заснула Настенька, потом Санька-маленький, потом Оля. Как будто и блох нет — чулан вымыт, войлок выколочен палкой, но Петьке кажется, что все его кто-то кусает, кто-то по нем ползает.

Сморившись, он наконец засыпает тяжелым, беспокойным сном. Вот он, прячась за кустами, подкарауливает полицейского возле оврага и бросает в него булыжник. Полицейский падает, а Петька бежит домой, нырнув в подворотню, пробирается в свой чулан.

Потом Петьке снится, как через окно к нему лезет рыжий полицейский с ножом в зубах.

Петьке хочется бежать, но он не может сдвинуться с места и отчаянно кричит. Просыпается и видит склонившихся над ним Олю, Саньку-маленького и Настеньку. Захлопали двери, пришла Анна Кирилловна, за ней старшая сестра Лиза.

— Петюшка! Что с тобой?

— Сон страшный видел, — отвечает неохотно Петька.

После утреннего чая Петька бежит на улицу. Ему не терпится поскорее узнать, что говорят о вчерашнем. Скоро около Петьки собирается шестеро ребят.

— Идемте, братцы, купаться! — предлагает Петька.

— Только пойдем по съезду мимо сарая! — поддерживает его Ванька Шкунов. — Дыру посмотрим.

— Какую дыру? — лениво интересуется Петька.

— Рази не слыхал? Вчерась солдат пустил голышом в полицейского, а тот присел, камень и…

— Да ты что врешь! Рази голышом? — встревает в разговор Яшка. — Солдат кинул большущим камнем и не попал, а полицейских было двое.

— Сам врешь! Он кидал с горы. Рази большущий камень докинешь?

— А я слышал, что не солдат, а мужик один кинул. Его солдаты ловили, а мужик в Лександровский сад убег.