Или не решился в последний момент бандит выстрелить, или Валерий все же вовремя выбил у него пистолет — это уж, как потом говорил Петя Кулешов, «несущественные детали». Факт остается фактом. Когда Сергей Шлыков и Павел Калитин подлетели на «газике» к дому на Лучевом просеке, вся пятерка во главе с водителем такси смирно стояла рядком на тротуаре, держа руки над головой. А Валера Венедиктов изымал у них предметы, которые никак не должны находиться у задержанных. Еще один пистолет оказался у мужчины в большой плоской кепке; заделанный в перчатку свинцовый кастет — у шофера такси; закрытая пластмассовая коробка с пузырьками найдена в сумочке одной из женщин. Несмотря на плотно притертые пробки, от пузырьков исходил весьма специфический пряный запах. А группа Насти охотно пользовалась эфиром, чтобы лишать сознания своих жертв.

Пока дожидались вызванной из управления поддержки, везли задержанных на Петровку, оперативники Кулешова, по вполне понятным причинам, больше помалкивали. Но в родных стенах Серега Шлыков с долгим вздохом высказал то, что тяжело переживали и остальные:

— Началось нескладно. И закончилось не лучше.

— Придумаешь тоже, — буркнул Кулешов. — «Закончилось»! Как бы не так. Все еще впереди…

О том, как была проведена засада, как упустили Настю и некоторых ее сообщников, подробно говорили на очередной летучке у полковника милиции Степана Порфирьевича Соловьева.

Тридцать лет уже отдал Соловьев службе в розыске. Он так и говорил «служба», и у него это слово как-то совсем теряло уничижительный смысл. Вероятно, потому, что сам он никогда не был службистом и в милицейской работе видел скорее не службу, а служение.

Была еще у Степана Порфирьевича черта, которая весьма приходилась по душе его сотрудникам. Взыскательный донельзя — пусть. Но зато никогда не поучает с высоты своего опыта и должности. Умеет находить слова и тон такие, что, строгие сами по себе, суровые даже иногда, они, эти слова, вовсе не задевают достоинства людей, не обижают их И не скользят мимо сознания, как случается, когда руководитель распекает подчиненных лишь по обязанности. Более того, мысли, что высказывал Степан Порфирьевич, совсем незаметно как бы становились твоими собственными, будто и сам только-только думал о том же, пришел к таким же выводам.

Надо ли удивляться поэтому, что на летучку к начальнику отдела собирались по утрам не только те, кого вызывали, но и все, кому позволяла работа.

— Слишком много схваток. Слишком много риска. И слишком невелика отдача. Так определим результаты руководства операцией вами, Кулешов. Кто хотел, высказались. Теперь разрешите коротко мне. Вы садитесь, лейтенант.

Петя Кулешов не знал, куда деваться при тщательном разборе товарищами буквально каждого его действия. Он стоял навытяжку, когда докладывал полковнику, да так и остался стоять, чтобы не подыматься со стула каждый раз, когда приходилось отвечать на вопросы старшим по званию.

— Не знаю. Я, вероятно, в тех положениях, в которых вы оказались во время засады, вел бы себя точно так же, как и вы. Отдадим должное: и вы и ваши товарищи проявили себя как находчивые, инициативные, смелые оперативники. Но все ли это в нашей работе?

Полковник оглядел подчиненных и, словно услышав от них ответ, одобрил:

— Совершенно верно. Далеко не все. Менее половины даже. Главное — создавать, самим создавать выгодные нам положения, а не идти на поводу у преступника. Не ждать его действий, отвечая контрдействиями. Навязывать свои решения, причем наиболее экономные и безопасные. Беречь надо силы. Время беречь. Людей беречь. И тех, кто вокруг нас. И преступников по возможности. И самих себя. Ошибки какие? Что их вызвало?

Полковник на этот раз пристально посмотрел на самого Кулешова. И тот вскочил, как будто он назвал его фамилию.

— Садитесь, лейтенант. О недочетах в организации и проведении засады тут достаточно сказано. И сказано, по-моему, верно. Вы работник хороший. Мы ценим вас. Возлагаем на вас надежды. И потому обязаны отметить самый существенный ваш промах в этой операции. Вы внутренне не были к ней готовы. Не представляли себе как следует, чего ждете от засады. Как станете поступать, если преступники окажутся умнее тех ролей, которые вы им отвели. Как, скажем, вы, Кулешов, не разобравшись как следует в обстановке, не зная, что и кто вас может ожидать на Лучевом просеке, как же вы так вот, с ходу, наобум, вчетвером помчались задерживать неизвестно скольких вооруженных людей? Серьезная операция требует серьезной подготовки. Допустим, вы считали, что фиолетовая дама водит вас за нос и никакой преступной группы в Сокольниках нет. Тогда непонятно, зачем вы ринулись проверять версию о местонахождении группы столь скоропалительно и все вчетвером. А если нюх вам говорил, что дымком все же попахивает, то ваши «сверхоперативность» и «сверхсамостоятельность» обернулись на поверку просчетом. Времени, скажете, было в обрез? Ничего, доложили бы обстановку, и мы достаточно оперативно смогли подключить вам в помощь нужные силы.

Полковник открыл бутылку боржома, всегда стоявшего у него на столе, налил в стакан и отпил большой глоток.

— Поймите меня правильно. Я вовсе не призываю вас, товарищи, к осмотрительности, которая граничит с трусостью. Вернемся к тому, с чего начали. Личное мужество и инициатива — правила арифметики в нашем деле. Но когда они срабатывают с полной отдачей? Не хотелось бы, товарищи, повторять прописных истин, но приходится, коли вы их игнорируете. При всех обстоятельствах и всегда мы с вами должны быть по-умному расчетливы, хорошо представлять себе, чем может обернуться не только первый наш шаг, но и все последующие, включая самый конечный в операции. Тот, кто забывает об этом, объективно вредит делу, понапрасну увеличивает процент риска. За бессмысленную храбрость я бы лично наказывал поэтому, как за самую большую служебную провинность. Но на первый случай ограничимся обсуждением. Что касается конкретных решений, то прежде всего необходимо продумать и в короткий срок осуществить мероприятия по задержанию всех до единого соучастников Насти и ее самой. Не думаю, чтобы в ближайшее время они осмелились посягнуть на новое преступление и оставить для нас свою «визитную карточку». Скорей всего затаятся, и не в Москве. Так что будем их искать…

Так начались для Павла Калитина его «первые классы» оперативной работы в органах милиции. Впрочем, справедливость требует отметить, что начались они все же много раньше.

Чемпион среди всех универсальных магазинов страны — ГУМ — раскинул под стеклянной крышей свои трехэтажные линии в самом центре Москвы, вдоль Красной площади. И в самом ГУМе тоже есть своя центральная площадь, на которой даже устроен фонтан. Вокруг его большой круглой чаши обычно много людей. Приятно немного отдохнуть вблизи прохладного водоема, особенно радующего глаз в каменном городском скопище в такой, как сегодня, жаркий июльский день. Это приметное место служит иной раз ориентиром тем, кто потерял друг друга в густой толпе. А кто и специально приходит сюда ради назначенной встречи.

Вот около фонтана стоит, прислонившись плечом к кромке большого зеркала, пожилой, хорошо одетый человек. Обращает на себя внимание его ярко-белая, напоминающая тропический шлем фуражка весьма сложной конфигурации. Человек достает из бокового кармана золотой портсигар. Щелкает плоская, обтекаемых форм зажигалка, и человек подносит синий газовый огонек к сигарете. По тут же слышит голос:

— Здесь курить нельзя.

Перед ним вытянулся, приложив руку к козырьку, милиционер.

Человек произносит несколько слов по-французски, видимо, извиняется.

Инцидент исчерпан. Иностранец снова застывает в той же позе и, казалось, лишь продолжает лениво рассматривать свое изображение в зеркале. Но вот он оживляется, может быть, увидел в зеркале знакомых. И в самом деле, на противоположной стороне площадки, возле витрины секции подарков, остановилась группа мужчин, по внешнему виду тоже напоминающих гостей из-за рубежа: в беретах, пестрых рубахах с погончиками, с фото- и киноаппаратами через плечо. Они оживленно переговариваются. Вся группа медленно движется по направлению к первому иностранцу. В центре ее — небольшой седой старичок в светло-желтом нанковом костюме. Возле первого иностранца группа задерживается. Старичок лепечет что-то и, вежливо приподняв соломенную шляпу, раскланивается. Собеседники придерживают его за локти и шумно начинают спорить друг с другом, жестикулируя и кивая на старичка. Тогда первый иностранец делает шаг вперед, снимает свою ослепительную фуражку-шлем и, очевидно, представляется. Люди в беретах оборачиваются к нему, смеются, хлопают по плечу. Земляки, по всей видимости, повстречались на чужбине — это всегда событие. И вся группа, вместе с первым иностранцем и старичком в нанковом костюме, отправляется в кафе «Националь».