— Оперативная надобность. Очень прошу вас поскорее на Петровку, 38.

Бегом Павел взлетел по ступенькам, ведущим к проходной управления, что находилась в помещении бюро пропусков, — так было куда ближе к лифту. И чуть не столкнулся нос к носу… с Олегом Григорьевичем Матюшиным. С тем самым «королем разгонщиков», который своим бегством из колонии перечеркнул все добровольные признания и заверения о своей полной перековке.

— Здравствуйте, Павел Иванович. И не сердитесь. Это из-за меня вас дома потревожили. Вот он.

Только теперь Павел заметил рядом с Матюшиным Серегу Шлыкова.

— С повинной явился, — без всякого энтузиазма пояснил Сергей. — Меня ждут в одном месте. А он пришел. Откуда я знаю, что с ним делать? Бормочет: «Павла Ивановича мне». Документов никаких нет. Ну, я и позвонил.

Бывают же такие добрые совпадения. Не успел Павел оформить визит Матюшина и препроводить его куда следует, позвонил дежурный из бюро пропусков.

— Еле разыскал вас, товарищ старший лейтенант. Вас тут еще один гражданин очень добивается. Арамян фамилия.

— Передайте, пожалуйста, ему трубку. Тодик? Привет. Какими ветрами к нам занесло?

— Хорошими ветрами, Павел-джан, хорошими. Ты скоро заканчиваешь?

— Уже.

— Выходи быстро-быстро. Провожу домой. Совет надо держать.

— Матюшина помнишь? С повинной сегодня явился.

— Вах-вах! Совсем прекрасно. Торопись, прошу тебя. Ты расскажешь, я расскажу…

Совет, в котором будто бы нуждался Тодик, был ему фактически не нужен. Экономиста Арамяна, который проявил себя и как хороший дружинник, помощник милиции, пригласили на работу в управление, в отдел борьбы с хищениями соцсобственности.

— Приятно, понимаешь, поделиться, мнение твое услышать. Одобряешь?

— Спрашиваешь. Рядом будем. На разных этажах только.

— Этажи пусть. В одном доме — это главное. Нет, как хочешь, а очень замечательный сегодня день.

— У тебя не бывает так, Тодик, что дни недели окрашиваются в определенные цвета?

— Понедельник — черный, воскресенье — красный?

— Серьезно. Понедельник мне всегда представляется серым, вторник — синим, среда — фиолетовой, четверг…

— А суббота, воскресенье какими?

— Дни отдыха и праздники — желто-лимонными, солнечными.

— Тогда сегодня тоже желто-лимонный день. И его надо отметить хотя бы одной рюмкой коньяка с лимоном.

— Коньяка у нас дома нет, есть сухое вино.

— Попробуем сухое вино. Слушай, а Матюшин, значит, дозрел все-таки, сам пришел?

— Не говори. Честно скажу, не думал, что решится на такое.

— Ха! А что ему прикажешь делать? Неглупый человек, он увидел, в чем единственный выход для него. Как та жаба.

— Опять легенда?

— А что? Умей слушать легенды-сказки — будешь иметь учебник жизни. Расскажу?

— А что с тобой сделаешь? Все равно ведь не отстанешь.

— Не отстану. Очень люблю рассказывать. Значит, так. В давние-предавние времена у царя армян Гарегина жили при дворе два соперничавших шута. Один придумал увеселять царя тем, что посадил в бочку с водой трех жаб и научил их хором кричать свое «ква-ква», как только он ударит в бубен. Сколько раз ударит в бубен, столько жабы отзываются своим «ква-ква». А второй шут заверил царя, что, если этих жаб пустить плавать в бочку не с водой, а с молоком, они будут, воздавая хвалу государю, кричать «вах-вах».

— Даже так?

— Именно так. Но первый шут пустил в ход страшные заклинания и перебил ими волшебство второго шута: жабы даже квакать перестали в молоке. Попробуй поквакай, когда жирное молоко облепляет всю кожу, через которую тебе необходимо дышать. Короче говоря, две жабы поплавали-поплавали в молоке и, подняв лапки к небу, опустились на дно бочки. А третья, самая хитрая и самая сильная жаба, упорно продолжала бороздить в разных направлениях поверхность молока, пока не сбила сначала масло, а потом и целый островок из него.

— Взобралась на этот островок — и раз! — выпрыгнула из бочки.

— Верно. Точь-в-точь как поступил твой Матюшин в этот исторический, абсолютно желто-лимонный день.

Это было весьма сильным ощущением — ехать в машине, которую вел Кирьяк Алексеевич Лямин, особенно когда он вез опергруппу на происшествие. Шофер отдельской машины, он был вроде бы живой историей угрозыска. Пришел на Петровку вместе с полковником Соловьевым. Вместе и переходил из одного отдела в другой, никак не соглашаясь на отставку, давно положенную и по годам и по здоровью. Сухой, жилистый, неутомимый, умеющий отлично высыпаться в недолгие часы вынужденных стоянок, Кирьяк Алексеевич был обычно в курсе всех отдельских событий и не раз участвовал в операциях. У него осталась на память и бандитская отметина на шее, когда его ткнул шилом один из «клиентов» розыска, вздумавший прорвать кольцо облавы. И несколько передних зубов, потерянных в очередной схватке, он уже с десяток лет никак не соберется вставить.

А мастер вождения он непревзойденный, пожалуй, лучший во всем управлении. И сейчас, изредка вскрикивая сиреной, ляминская «Волга», нигде ни секунды не задерживаясь, мчалась с такой скоростью по еще оживленным московским улицам, что при звуке ее сирены светофоры испуганно мигали желтым глазом и сразу во всю мочь услужливо начинали светить зеленым.

Было уже за полночь, когда они приехали в Перово и остановились посредине Липовой аллеи. Здесь. Вон и машина «Скорой помощи»: через матовые стекла освещенного кузова видны тени склоненных фигур. Возле «Скорой» — группа людей: милицейские шинели, несколько человек в штатском.

— Прибыл? Порядок, — майор Вазин оглянулся. — А Шлыков откуда взялся? Сиамские близнецы, так? Всегда вместе. Ладно. Вместе, значит вместе. Невеселые коврижки, старший лейтенант. «Таксисты» опять сработали.

Майор сделал знак водителю другой, перепоясанной красной полосой «Волги», стоявшей на противоположной стороне, — мол, подъезжай сюда — и продолжал:

— Я тебя потому и вытащил, Калитин. Из дома? Да? Ты уж не обижайся. Раз «таксистами» тебе поручили заниматься, чую, пойдут у тебя теперь белые ночки. Сейчас врачи похлопочут над потерпевшим, обязательно надо его опросить прежде, чем увезут в больницу.

Потерпевший — им оказался водитель такси Дмитрий Селиверстович Черемисин, — бледный от пережитого потрясения и потери крови, но дюжий, крепкий мужчина, в больницу ехать категорически отказался.

— Чего там. Уже все прошло. Мне машину свою найти надо. Как я в парк без машины заявлюсь? И гадов этих буду помогать ловить. Из-за восемнадцати рублей чуть жизни не лишили, подонки проклятые.

Вот что рассказал Черемисин.

Время близилось к одиннадцати часам. Скоро конец смены, в парк ехать, а плана нет — выручки и двадцати рублей не наберется. Черемисин подъехал к Казанскому вокзалу. Авось найдутся выгодные пассажиры: как раз должны прийти поезда с юга. Да и посетителей из вокзального ресторана можно подхватить.

Подошли двое. Один в теплой кепке с ушами и в короткой коричневой, подбитой мехом куртке из кожзаменителя, которую обычно носят шоферы. Внешность у него непримечательная, и он, Черемисин, ничего не может сказать больше о его приметах. Разве только разговорчивым был этот пассажир куда более, чем второй: расспрашивал Черемисина, как работается, сколько денег за смену привозит, щедро ли дают пассажиры «на чай». Посмеивался. И вообще вел себя непринужденно, как ни в чем не бывало.

Зато второй пассажир сразу вызвал настороженность у Черемисина. По Москве уже полз слух о разбойных нападениях на таксистов. И севший позади мрачный черный детина очень не понравился водителю. Круглая шапка-финка сдвинута чуть не на затылок и не скрывает буйную поросль мелкокудрявых волос. Похоже, что на лице у него — черная полумаска. Такой узкой была полоска лба, что широкие черные брови почти совсем не отделялись от смолисто-черных волос. Квадратные плечищи распирают темное, похожее на морской бушлат полупальто. Все это хорошо рассмотрел Черемисин, внимательно наблюдавший в висевшее перед ним зеркальце своего угрюмого заднего пассажира. Типичный громила. Черемисин на всякий случай нащупал тяжелый ключ. И вероятно, многоопытный — уже двадцать лет в такси — водитель все же остановился бы возле какого-нибудь милицейского поста, да его успокаивал сидевший рядом балагур в кожаной куртке.