Дальше все пошло по нарастающей, по мере того, как загонщики продолжали приближаться к позициям, где, спрятавшись в своих укрытиях, находились стрелки. Куропатки пошли — по одной, парами и небольшими группами из четырех-пяти птиц. Они летели вперед разными траекториями, какие-то чуть выше, какие-то почти на бреющем полете. Последнее было для охотников сложнее всего, потому что они сливались с листвой и становились заметными лишь в самый последний момент. Выстрелы уже звучали беспрерывно, и иногда по одной куропатке стреляли подряд сразу из нескольких «ворот». Случалось, что некоторым птицам, каким-то чудом, удавалось избежать пули, однако большинство из них вынуждено было прощаться с небом, будучи не в силах противостоять этой стене из свинца, из-под которой с земли поднимался вверх запах пороха, в то время, как охотники уже с трудом удерживали в руках обжигающие стволы ружей. Уперевшись ногами в землю и постоянно смотря вперед, даже отдавая ружье Томе́ для перезарядки, Дон Карлуш стрелял метко, с той мягкостью в жестах, которая была достойна короля. Первый «выгон» он завершил двенадцатью куропатками и одним зайцем, которых тут же, со страстью, бросились подбирать Джебе и Дивор, как только Томе́ спустил их с поводка и дал им команду «Апорт!»

К полудню охота закончилась. Секретари расстелили на земле большое полотнище и разложили на нем трофеи для того, чтобы охотники могли их рассмотреть с привычным чувством гордости. Дон Карлуш в итоге убил тридцать пять куропаток и двух зайцев, потратив на это два патронташа по двадцать пять патронов в каждом. Король пребывал в состоянии эйфории, покраснев от возбуждения и от пройденного к стоянке карет пути. Ничто не доставляло королю большего удовольствия, чем такие утренние выезды на охоту с друзьями. Ему нравилось всё, включая определенную сумбурность торжества, комментарии охотников, их описания собственных подвигов, поздравления, которые он получал со всех сторон, разговоры загонщиков с секретарями, то нервное возбуждение, которое переживали собаки, беспрестанно кружившие вокруг людей, то, как куропаток раскладывали по мешкам из рогожи, как потрошились зайцы, прямо тут на месте, чтобы избежать потом неприятного запаха при их приготовлении, как укладывались в чехлы ружья, и как охотники, освободившись от тяжелых патронташей и толстых накидок, садились в тени под деревом, вокруг большой белой, в красную клетку скатерти, на котором заблаговременно были расставлены хлеб, маринованные маслины, овечий сыр, свиные колбаски, а также белое вино и кофе…

Шарабан, запряженный всего одной лошадью, ожидал Луиша-Бернарду на железнодорожной станции Вила-Висоза. К нему подошел дворцовый слуга, в чьи обязанности как раз входила встреча гостей короля. Он занял место в карете, рядом с Луишем-Бернарду и приказал кучеру трогаться.

Луиш-Бернарду первый раз приехал в Вила-Висоза и был поражен необычайной красотой городка, его побеленными домами в один или, максимум, в два этажа, их окнами и дверями, окаймленными мрамором, добываемым тут же, неподалеку, балконами с решетками из кованого железа, небольшими фонтанчиками, также из мрамора; удивила его и непривычная ширина улиц с рядами апельсиновых деревьев с висящими на них плодами (в это-то время года!), размах центральной площади напротив замка, окруженного садом. Все дышало простором и явной гармонией между архитектурой и тем необычайным умиротворением, с которым обитатели городка проводили время, беседуя около магазинчиков или прогуливаясь по аллеям, без ненужных хлопот и спешки. По всему было видно, что городок Вила-Висоза был построен для жизни как внутри домов, так и снаружи, чтобы у домашнего очага или под местным солнцем — везде оставаться любимым своими жителями.

Откинувшись на спинку, Луиш-Бернарду наблюдал из открытой кареты за проплывавшим мимо него городом, ощупывая взглядом каждую деталь, удивляясь изящности четких линий построек, с любопытством глядя на гуляющих людей и пытаясь представить себе их ежедневную жизнь. Окутанный этим неожиданным для себя ощущением благополучия и комфорта, которому никак не противоречил утренний декабрьский холодок, он вдруг понял, почему Дон Карлуш чувствует себя здесь гораздо лучше, чем в Лиссабоне, в залах своей официальной резиденции во дворце Несесидадеш. Тем временем, лошадь, запряженная в карету, рысью приблизилась ко дворцу графов Браганских, и Луиш-Бернарду неожиданно ощутил, как сбилось его дыхание от вида представшей перед ним Дворцовой площади, в глубине которой, в западной ее стороне взору открывался сам четырехэтажный дворец, совершенный в своей четырехугольной геометрии. Его главный фасад был весь выполнен из мрамора розовато-коричневого оттенка, с правой стороны, под прямым углом к нему, находилось здание белого цвета, обсаженное по периметру кипарисовыми деревьями. Здесь располагались королевские покои, хотя снаружи все это, скорее, напоминало какое-нибудь служебное дворцовое помещение.

Минут через десять после прибытия гость был препровожден в небольшой зал на первом этаже, с камином, к которому он прислонился, рассматривая картины, развешенные на обитых желтой парчой стенах, когда снаружи послышался шум въезжающих на просторную Дворцовую площадь карет, свидетельствовавший о прибытии короля и его свиты. Выглянув незаметно в окно, Луиш-Бернарду узнал короля, выходившего из первой кареты, в сопровождении двух человек. Следом послышались шаги, приближающиеся к залу, в котором находился Луиш-Бернарду, и в зал вошел граф де-Арнозу. Он осведомился о том, как прошло путешествие, и сообщил, что Его Величество только что вернулся с утренней охоты и что он примет его сразу, как переоденется. Граф присел рядом, чтобы составить компанию гостю, и они провели некоторое время за светской беседой, в ожидании короля.

Ждать пришлось недолго. Десять минут спустя, возвещая о своем приближении тяжелой поступью по кафельному полу и своим громким голосом, отдавая кому-то на ходу распоряжения, появился и сам Дон Карлуш. Одет он был довольно скромно, в серый шерстяной костюм с замшевым жилетом темно-зеленого цвета и подобранным в тон галстуком. Лицо его было слегка обветренным, светлые с проседью волосы и ярко-голубого цвета глаза выдавали в нем потомка нескольких европейских династий, преимущественно северных. Голос короля был довольно низким, рукопожатие несколько небрежным, однако глаза смотрели прямо на собеседника в то время, как он его приветствовал. В целом, король производил впечатление человека, внушающего почтение, несмотря на его полноту и на то, что все последнее время он находился в центре бурных политических дебатов, в которых одна часть страны его обожала, а другая ненавидела. Разговор продолжался стоя: когда были пройдены обычные для этой ситуации формальности и после того, как он выразил благодарность за то, что Луиш-Бернарду соблаговолил приехать в Вила-Висоза, Дон Карлуш сказал:

— Ну, что ж, мой дорогой, как вы, наверное, знаете, я только что вернулся с охоты, а у охотников зверский аппетит. С охотой или без нее, аппетит — это то, чем я славен. К счастью, слава эта идет мне во благо… в отличие от другой. — На этих словах Дон Карлуш улыбнулся открытой улыбкой, в то время, как Луиш-Бернарду, смутившись, не понимал, стоит ли ему тоже понимающе улыбнуться, или же, наоборот, не показывать, что он догадывается, о какой такой «другой славе» король ведет речь. Хотя всей стране было известно, что Сеньор Дон Карлуш — охотник не только до куропаток, зайцев, оленей или кабанов в Вила-Висоза, но также и до служанок, дочерей местных обывателей, жен некоторых представителей городской знати или совсем простых девушек, стоящих за прилавком местного магазина. В этом и у короля, и у самого Луиша-Бернарду вкусы, что называется, совпадали.

— Что ж, — продолжил хозяин, — надеюсь, с чувством голода у вас, после вашей поездки, тоже все в порядке. Потому что довольно скоро вы убедитесь, что поесть в наших местах можно очень недурно. Это будет мужской обед. Идите со мной, и я представлю вам остальную часть нашей компании. Если вы не против, сначала мы спокойно пообедаем, а потом, уже вдвоем, с глазу на глаз поговорим о том, ради чего я вас сюда позвал.