— Не знаю.

— Бывало ли, чтобы работники выходили за территорию вырубок, чтобы, например, направиться прогуляться в город?

— Нет.

— Такого не бывало, так? А знаете ли вы, бывали ли когда-нибудь эти двое, что работают в вашей бригаде, в городе?

— Нет. Думаю, что нет.

— Хорошо, тогда скажите теперь: они сбежали с вырубок, чтобы навестить своих родственников, или нет?

— Нет.

— Есть ли у них родственники на вырубках?

— Есть, да есть.

— У обоих?

— Да.

— И это еще один повод для того, чтобы они не сбежали, не так ли?

Свидетель предпочел не отвечать, и Луиш-Бернарду продолжил:

— Итак, посмотрим, что у нас получается, сеньор Вердашка. Двое работников, отслуживших четыре и семь лет на плантациях, где к ним замечательно относятся, где у них семьи, не говорящие по-португальски и не имеющие никаких поводов для того, чтобы выходить за пределы территории, чего они никогда и не делали, вдруг, без всякой на то видимой причины, срываются и бегут. Бегут навстречу опасностям, которые их поджидают в лесу, рискуя быть пойманными (что, на самом деле, произошло) и наказанными: так они что, сошли с ума, причем оба одновременно?

Часть присутствовавших в зале взорвалась от смеха, другая же стала что-то приглушенно бормотать. Полковник Малтеж начал нервно елозить на стуле, а его помощник, казалось, был готов выпрыгнуть из свидетельского кресла, глядя на находившегося сбоку от него судью, как бы умоляя его положить конец этим мучениям. Что касается доктора Анселму, то он наблюдал за Луишем-Бернарду уже другими глазами, видя в нем хорошего адвоката за своей работой.

— Тишина в зале, или я прикажу немедленно освободить помещение! Уважаемый сеньор, продолжайте, но должен вам напомнить, что целого дня у нас в распоряжении, увы, нет.

— О, уважаемый сеньор, даже если бы мы им и располагали, что бы это изменило? Свидетель так увлечен объяснением суду причины побега обвиняемых, что, сдается мне, если бы с Риу д’Оуру решили бежать все ее работники, он бы и тогда не смог сказать, почему сбежал хотя бы один из них.

По залу вновь пробежал приглушенный смех, однако на сей раз Луиш-Бернарду опередил судью и продолжил:

— Я спросил свидетеля по итогам его рассказа, было ли резкое единовременное сумасшествие обоих обвиняемых возможной причиной побега, но предвижу, что он снова ответит мне «не знаю». Поэтому, а также для того, чтобы ответить на просьбу Вашего Превосходительства, я перехожу к следующему вопросу, который, как я предполагаю, будет последним: чем, на взгляд свидетеля, можно объяснить те самые шрамы на спине Сатурнину?

— Не знаю.

Прежде, чем среди присутствующих пробежала очередная волна смеха, доктор Жуан Патрисиу подал свой голос на фоне шума вновь оживившегося зала.

— Протестую, уважаемый сеньор судья: нельзя требовать от свидетеля заключений по не известным ему фактам.

— А откуда вы знаете уважаемый прокурор, что они ему не известны? — мгновенно парировал Луиш-Бернарду.

— Тишина. Сеньоры, вы не можете вступать между собой в прямой диалог. В любом случае, свидетель уже ответил на вопрос, сказав, что он не знает. Что-то еще, доктор Валенса?

— Один прямой вопрос: могут ли эти отметины быть от удара плетью?

— Протестую, уважаемый сеньор! — Жуан Патрисиу уже выглядел взбешенным.

— Протест отклонен. Пожалуйста, продолжайте свой допрос, доктор Валенса.

— Или их оставили… — Луиш-Бернарду произнес эти слова почти нараспев, как будто декламируя стихотворение, дабы еще больше подчеркнуть ироничность сказанного. — Или их оставили ветки деревьев, которые исхлестали настолько геометрически правильно спину обвиняемого беглеца, что любопытнейшим образом стали напоминать рубцы от плети и…

— Протестую, уважаемый сеньор судья! Защита начинает проявлять недостаточное уважение к суду!

— Доктор Валенса, я согласен с тем, что говорит сторона обвинения. Даю вам право на последний вопрос прежде, чем объявить ваше выступление законченным. Но только, если это будет не просьба высказать мнение или сделать заключение, — если это будет прямой вопрос о конкретном факте, а не неуместные рассуждения, адресованные свидетелю.

— Неуместные? Неуместные, уважаемый сеньор судья? Ну что ж… пусть будет так! Итак, прямой вопрос о конкретном факте, и я спрашиваю сеньора Алипиу Вердашка, давшего здесь клятву: был ли обвиняемый Сатурнину избит плетьми на вырубках Риу д’Оуру, из-за чего потом он совершил побег?

Преобладавший еще несколько минут назад шум зала сменился абсолютной тишиной так, что был отчетливо слышен даже тихий голос Алипиу Вердашки:

— Нет.

— Я не расслышал ответа. — Луиш-Бернарду понимал, что это его последний выпад, и не мог им не воспользоваться. — Повторите, пожалуйста, громко.

— Нет!

— Я закончил опрос свидетеля, уважаемый сеньор судья. — Луиш-Бернарду привел в порядок лежавшие на столе бумаги. Последнее, что он увидел прежде, чем снова отвернуться к окну, был полный ненависти взгляд полковника Малтежа.

— Слово для заявления имеет глубокоуважаемый сеньор королевский прокурор.

Доктор Жуан Патрисиу начал с ожидаемого иронического замечания в адрес Луиша-Бернарду, заметив, что впервые суд Сан-Томе, суд португальской заморской территории и, вообще, суд колонии цивилизованного государства присутствует при том, что ее губернатор, забыв о своем статусе, оставляет свои прямые обязанности ради того, чтобы поразвлечься и немного поработать адвокатом. «Это происходит в первый и, смею высказать предположение, также и в последний раз». Потом он стал говорить, как о доказанном факте, о том, что на плантациях Риу д’Оуру работники имеют все гарантированные законом условия и даже более того, и что это вполне объясняет характерное для них ничтожно малое количество побегов. Сложно найти этому объяснение, но защита, выйдя далеко за рамки морали и здравого смысла, попыталась доказать обратное: дескать, раз эти двое работников бежали без видимой на то причины, значит, это произошло потому, что с остальными несколькими тысячами работников плантаций, которые бежать не пожелали, видите ли, плохо обращались. То есть, какие-то две паршивые овцы нам выдаются за весь коллектив, а из обыкновенных преступников делаются герои или жертвы. Отягчающее обстоятельство в поведении обвиняемых, а именно — отсутствие внятного мотива для побега, защита нам пыталась представить как доказательство их невиновности. И, поскольку вся эта аргументация была настолько запутанной, что даже подвергала сомнению правдивость показаний истца, защита дошла до того, что попыталась заставить обвиняемого подтвердить ее лживые намеки. Последние не подтверждаются ни одним, даже призрачным указанием на улики, ни, тем более, доказательствами, ни полностью их опровергающим молчанием обвиняемых. И если сами обвиняемые избрали молчание, то это потому, что они понимают, что им нечего предъявить в свою защиту, предпочитая не осложнять свое положение. Поэтому, а также за неимением смягчающих обстоятельств в пользу обвиняемых, я предлагаю вам, Ваше Превосходительство, уважаемый сеньор судья, игнорировать те жалкие выпады и инсинуации, которые наш импровизированный адвокат представил суду. Рекомендую применить к обвиняемым самое суровое наказание, предусмотренное законом для таких случаев. Сделав это, Ваше Превосходительство, вы поступите по справедливости, как обычно и поступаете.

Когда настало время для заявления Луиша-Бернарду, он уже заранее решил для себя две вещи — быть кратким и полностью игнорировать сказанное Жуаном Патрисиу.

— Как Вы, Ваше Превосходительство, совершенно справедливо сказали, — начал он, обращаясь к судье, — сегодня здесь в этом зале я не был губернатором Сан-Томе и Принсипи, а всего лишь адвокатом, защищающим своих подопечных. Однако обе эти ипостаси представлены одним человеком, и этот человек — я, со своими мыслями, верными или ошибочными, и со своим кодексом ценностей, правильным или нет. Мое решение выступить в качестве защитника этих двоих оказалось полностью спонтанным. Моим подзащитным с самого начала противостояло всё — отсутствие квалифицированного адвоката, отсутствие свидетелей, незнание имеющихся в их распоряжении способов защиты, незнание португальского языка и, вероятно, полное непонимание всего того, что здесь происходило. То, что побудило меня сделать это, сродни решению, принятому ранее правительством и Его Величеством королем, когда они предложили мне эту должность, и моему собственному решению принять это предложение. Несмотря на то, что много еще голов в нашей стране продолжают жить вредными привычками и принципами, я вызвался быть адвокатом этих беззащитных обвиняемых и прибыл сюда в качестве губернатора по одной-единственной причине: и я, и многие люди вместе со мной понимаем, что задача Португалии сегодня в том, чтобы быть не только колониальной, но и цивилизационной державой. Мы можем и должны пользоваться богатствами наших колоний, которыми мы обязаны нашим предкам, однако ничто не должно освобождать нас от ответной обязанности быть здесь носителями прогресса и цивилизации. А прогресс и цивилизация немыслимы там, где производимые в XX веке богатства являются результатом трудовой деятельности, осуществляемой насильственными средневековыми методами. Если мы заявляем иностранцам, которые критикуют нас за подобные методы, что для нас все являются португальцами, только одни живут в метрополии, а другие в колониях, тогда нужно соблюдать этот принцип во всем. Мы не можем позволить, чтобы трудящиеся в метрополии имели свободные профсоюзы и могли свободно заключать или расторгать контракт с работодателем, сохраняя при этом для трудящихся в колониях закон кнута и статус крепостного, даже если это, по моему убеждению, не правило, а исключение. Эти двое обвиняемых являются португальскими гражданами — потому, что мы сами того захотели, сами так постановили и заявили на весь мир. Да, они негры и даже не говорят по-португальски, но они португальцы, в той же степени, что я или любой из нас, выходцев из метрополии, в этом зале. Моя обязанность как губернатора состоит в том чтобы защищать их права и права всех жителей Провинции. Моей обязанностью как их адвоката было попытаться гарантировать для них тот же судебный регламент и те же права, что и, скажем, для присутствующих здесь свидетеля сеньора Алипиу Вердашку или сеньора полковника Малтежа. Может быть, вам это непросто осознать, но речь идет именно об этом. Его Превосходительство сеньор судья знает это лучше моего и сможет это вам объяснить посредством своего вердикта. Однако я не хотел бы оказаться на его месте: закон устанавливает вину в случае побега и несоблюдения работником вырубок соответствующего трудового контракта. Это то, что инкриминируется обвиняемым. Но закон также гласит, что для обвинительного приговора и наказания необходимо установить, что у обвиняемых не было для этого существенной причины, например, плохого с ними обращения, которое могло стать причиной побега. И когда я говорю, что не хотел бы оказаться на месте Вашего Превосходительства, то это потому, что я понимаю: справедливый приговор может быть вынесен только после того, как исчерпывающим образом будут выяснены все факты. Ведь к загадочному молчанию обвиняемых, для меня совершенно непонятному и беспрецедентному, прибавилось еще и явное нежелание содействовать выявлению фактов со стороны сеньора Алипиу Вердашки, единственного свидетеля, способного пролить свет на поведение подсудимых. Поэтому суду, так и не разобравшись в этом, предстоит решить, почему двое работников, к которым хорошо относились, которые не жаловались на судьбу, все-таки решили бежать с плантаций Риу д’Оуру. Кроме того, суду, также не прояснив этого до конца, надо будет определить, почему у одного из них на спине те самые рубцы, которые, судя по их состоянию, были получены как раз в день побега и которые напоминают (я говорю, «напоминают») рубцы от удара плетью. Честно говоря, не знаю, как Ваше Превосходительство на основании этих фактов примет решение по совести и по справедливости. Однако каким бы оно ни было, я не вижу причин для того, чтобы решить если не оправдать их, то во всяком случае, применить к подсудимым минимальную предусмотренную законом меру воздействия. Если же вы в итоге решите вернуть работников на вырубки, назначив им соответствующее наказание, я позволю себе предложить Вашему Превосходительству напомнить управляющему плантаций о категорическом запрете на применение к ним любых дополнительных видов наказания — материального, физического или другого, помимо тех, что будут вами определены. Кроме этого, я попрошу вас напомнить сеньору главному попечителю, что в его обязанности входит осуществление контроля на месте над тем, насколько четко и неукоснительно выполняется закон, равно как и предстоящий приговор по данному делу.