Доктор Жуан Патрисиу, который до сих пор наблюдал за усилиями Луиша-Бернарду все с тем же ленивым пренебрежением, мгновенно отреагировал:

— Протестую, сеньор судья! Вопрос отличается предвзятостью, а к тому же, он бесполезен, поскольку ранее обвиняемые ответили молчанием, то есть, отрицательно, когда их спросили, действительно ли с ними плохо обращались. Кроме того, как я услышал, представитель защиты просит переводчика не только перевести его вопрос, но и сопроводить его жестом и физическим контактом, что является довольно экстравагантным способом вложить ожидаемый ответ в уста обвиняемого. Ваше Превосходительство, вы должны отклонить и такую формулировку вопроса, и этот театральный и оскорбительный жест.

— Прежде, чем я отклоню вопрос или нет, — осторожно начал судья, — я бы все-таки хотел узнать, имеет ли уважаемый уполномоченный защитник особые причины для того, чтобы просить сопроводить его вопрос соответствующей жестикуляцией.

Луиш-Бернарду сделал паузу прежде, чем ответить. Он и сам начал ощущать обильное потоотделение, понимая, что уже почти задыхается в этом душном зале. Более того, он чувствовал себя загнанным в угол и попавшим по своей наивности в ловушку. У него, на самом деле, была вполне обоснованная причина для такой просьбы, поскольку он все больше убеждался, что переводчик не переводит его вопросы, а попросту произносит то, что для двух присутствующих здесь негров является полной бессмыслицей. Не исключено, что он вообще говорит с ними на другом, непонятном для них языке. Однако как может Луиш-Бернарду озвучить перед судом столь серьезное подозрение? Это будет равносильно утверждению, что все здесь связаны между собой, или прямому заявлению о том, что он сомневается в добропорядочности судьи. В конце концов, это означало бы довести ситуацию до той точки, когда, потеряв разум и хладнокровие, он, по расчетам королевского прокурора, уже вряд ли сможет из нее выбраться без того, чтобы не скомпрометировать, раз и навсегда, свой авторитет губернатора. Но, с другой стороны, волен ли он сейчас отступить, позволить всем облить себя грязью, оставить затеянную им же самим защиту и выйти отсюда вон, в мир злых языков, с поникшей головой, под издевательские реплики своих врагов?

— Уважаемый сеньор?.. — Судья ждал с некоторым нетерпением, как показалось Луишу-Бернарду, его ответа.

— Уважаемый сеньор судья. По поводу вопроса: то, что обвиняемые не отвечают, когда я их спрашиваю, не мешает мне продолжить расспрашивать их дальше и, в конце концов, услышать от них ответ. Если они пожелают ответить. Вопрос мой вовсе не наводящий, он базируется на вполне конкретном факте. Я спрашиваю, откуда у обвиняемого взялись эти рубцы на теле, но никоим образом не намекаю на то, что они стали результатом наказания плетью на вырубках Риу д’Оуру, как поспешил заключить сеньор прокурор. — Луиш-Бернарду взглянул ему прямо в глаза, и тот мгновенно залился краской. — Когда же я прошу переводчика повернуться к обвиняемому и указать ему на его шрамы, я тем самым лишь пытаюсь дать ему понять, что я, — естественно, вместе со всем составом суда, — недостаточно удовлетворен тем, как он помогает нам с выявлением фактических обстоятельств дела.

Луиш-Бернарду постарался, как мог, выйти из этой запутанной ситуации, при этом не потеряв лица окончательно. Он понял, что, услышав его слова, судья несколько успокоился после того, как еще мгновения назад серьезно опасался, что его визави перейдет ту невидимую черту, за которой будет уже сложно удерживать себя в рамках приличия. Во взгляде доктора Анселму губернатор четко прочитал: «Высокомерия ему, конечно, не занимать, но, слава богу, он не сумасшедший». Как и предполагалось, судья вынес соломоново решение:

— Уважаемый сеньор, обвиняемые вольны отвечать или не отвечать, руководствуясь своими соображениями. Суд никоим образом не должен понуждать их к ответу. Поэтому я попрошу переводчика просто перевести с места вопрос сеньора адвоката.

После вполне ожидаемого молчания обвиняемых, так и не ответивших на вопрос, который столь долго обсуждался, Луиш-Бернарду откинулся назад на своем стуле и надолго замолчал, будто вовсе отказавшись от дальнейших действий. Вместе с судом он заслушал троих свидетелей от службы охраны, которые рассказали, при каких обстоятельствах они схватили обвиняемых и о том, как «гуманно» они с ними обращались в участке и потом в камере, в ожидании суда. Лишь отрицательно покачав головой, Луиш-Бернарду отказался от допроса всех троих, чем, судя по всему, сильно их успокоил. Потом перед судом предстал последний свидетель, заявленный стороной обвинения, Алипиу Вердашка, который назвал себя помощником управляющего плантаций Риу д’Оуру и ответственным за тут часть работ, которую выполняли оба обвиняемых. Медленно, словно ученик в школе, он отвечал на вопросы прокурора: нет, на Риу д’Оуру нет сверхурочных работ, еда всегда в избытке, отдыхают работники достаточно, и главное, чтобы работник был здоров; на плантациях не только нет, а даже строжайше запрещены любые телесные наказания. И вообще, в том, что касается отношения к работникам, Риу д’Оуру может служить примером для остальных плантаций. Мы обеспечиваем даже лучшие условия, чем те, что требует законодательство, поэтому побеги у нас случаются исключительно редко, равно как и прогулы и неявки по болезни. А почему конкретно сбежали эти двое, я даже и не вспомню, совсем забыл.

— Уважаемый сеньор, вам что-то нужно от свидетеля? — Доктор Анселму уже готовился перейти к финальным заявлениям и с удовлетворением констатировал, что судебное заседание, без особых осложнений, подходит к концу. Губернатор, неожиданно сменивший на время свою должность на адвокатскую, не имел никаких оснований для того, чтобы обвинить его в предвзятости в процессе ведения заседания. Не было повода и для того, чтобы подвергнуть критике предстоящее судебное решение, которое, являясь предельно очевидным, было уже сформулировано в его голове, оставалось лишь продиктовать его. Да и губернатор, судя по всему, после того, как в начале заседания он попытался продемонстрировать свою адвокатскую жилку, вдруг как-то явно сник. Все последние полчаса только и делал, что смотрел в окно, будто и сам уже не желал ничего, кроме как побыстрее покончить со всем этим и благополучно убраться восвояси. Тем ужаснее почувствовал себя судья, когда Луиш-Бернарду вдруг вынырнул из своего затянувшегося молчания и, не отрывая взгляда от окна, произнес:

— Нужно. Да, уважаемый сеньор.

— В таком случае, будьте добры. — Судья чуть подался вперед, почувствовав, что прокурор нервно заерзал на стуле, а свидетель вопросительно, как бы ожидая указаний, посмотрел на полковника Малтежа. Тот слегка кивнул, давая понять, что опасаться не стоит, все обойдется. Тем временем, Луиш-Бернарду отвел взгляд от окна и пристально, в течение нескольких секунд, посмотрел прямо в глаза свидетелю.

— Сеньор Алипиу Вердашка. Из вашего описания прекрасных условий жизни и труда контрактных работников на Риу д’Оуру, на самом деле, совсем непонятно, какая же такая причина может заставить кого-либо оттуда сбежать. Разве не так?

— Да, сеньор.

— И в том, что касается этих двоих, вы также продолжаете настаивать, что не видите никакой причины для их побега?

— Нет, не вижу, сеньор.

— Сколько лет они работают на плантациях?

— Сатурнину — четыре. Жуанину, я думаю, семь или восемь.

— И никогда раньше они бежать не пытались?

— Нет.

— Вы не знаете, может, у кого-то из них за пределами вырубок есть семья?

— Нет.

— Вы не знаете или нет?

— Нет, у них нет семьи за пределами.

— Почему вы так уверены в этом, сеньор Вердашка?

Тот впервые за все время засомневался. Откашлявшись, он начал что-то отвечать, но Луиш-Бернарду не дал ему закончить:

— Может, потому, что никто из них со времени своего прибытия так ни разу и не покидал вырубки?

— Гм… не знаю.

— Не знаете — что? То, что они никогда не покидали вырубки?