— Я сам в тех погремушках до сих пор как осел в чихире — прошлогодний или нонешнего урожаю — лишь бы хмель бил в голову, — соглашался с доводами боевого товарища Дарган. — Передал Софьюшке все скопом, она и пристроила по своим дальним родственникам, да по французским богатеям.

— А тот поповский хомут надо было вообще в первую очередь спихнуть, тогда за вами не бегали бы, — продолжал развивать мысль Гонтарь. — А так, кто его ведает, может, и сейчас те кардиналы разыскивают поповские служки. К тому ж, брат казак, не в обиду тебе будь сказано, Софьюшка твоя француженка.

— На что ты намекаешь? — посмотрел на друга Дарган.

— Это ж ихний национальный амулет, чи как его, могла и припрятать до лучших времен.

— Мы от него едва не в первую очередь избавились. Как почувствовал неладное, так сразу и зашевелился от греха подальше.

— Да знаю я про все, нам казакам те сокровища до одного места. Еще Степан Разин черпал их горстями из отнятых у русских бояр сундуков и разбрасывал в народ. Это я к слову, — перестал слушать станичника Гонтарь. — Спасибо, что на первое время есть, чем поживиться, я вон хату новую присмотрел. Другие как ушли на войну с одной лошадью, так с нею и остались.

На том расспросы про хозяина парижского схрона закончились, как и разговоры о драгоценностях, они между друзьями не возникали больше никогда. +

Но увести разговор в другое русло не получилось, затронутая другом тема пробудила у старшего сына взрыв ярости, метнув на отца настороженный взгляд, он задал вопрос, отвертеться от которого не представлялось возможным:

— Дядюка Гонтарь, а почему ты сказал, что на левый берег нам ходу нет?

— Ты давно там бывал? — вытаскивая глиняную трубку и набивая ее табаком, усмехнулся тот.

— Вчерась только от чеченов, — вдруг признался Панкрат.

Оба друга разом уставились на молодого урядника, отец с тревогой, а Гонтарь удивленно.

— С чего это тебя туда занесло? — наконец справился с волнением Дарган.

— Мое дело, — потупил глаза Панкрат, перечить отцу он не имел права, и все равно было видно, что недалек тот день, когда проблемы свои он начнет решать самостоятельно. Но сейчас надумал открыться. — Скуреха у меня там.

Известие было настолько неожиданным, что собеседники лишь молча пытались осмыслить услышанное. Дарган не курил, но как всегда при волнении, глаза его не слезали с Гонтаревой трубки, тот же забыл ее запалить.

— Своих девок мало? — сердито похмыкал в усы отец. — Уж тропу к воротам пробили, а тебе все не слава богу.

— Доперебирается, как тот Матвейка–бобыль, — поддержал правдивые его слова и друг. — Краше казака в округе не водилось, а сейчас на охоте днями пропадает, а когда приспичит, Матвейка по любушкам таскается. Разве это жизнь, без семьи, без детей?

— У меня есть все, — упрямо нагнул чуб книзу Панкрат, давая понять, что разговора на эту тему не потерпит. — А семья с детьми подождут.

— Она чеченка или какая другая татарка? — всмотрелся в сына отец. — Недавно за немирным аулом какое–то племя обосновалось, чи с Дагестана, чи с Туретчины… В просторных шароварах бегают.

— Однова татары, — махнул рукой Гонтарь. — Туда, что–ли, занесло?

— Моя невеста чеченка, — твердо сказал Панкрат.

— А если прознают? — не отставал Дарган. — Ты подумал о своей голове?

— Мне без разницы, я все равно ее украду.

— А кто она, из какого тейпа?

— Из того самого, из Дарганова, — как обухом по голове огрел старший сын. — Младшая сестра Мусы, твоего лютого кровника.

Глухая тишина опустилась на плечи сидящих за столом, заставив каждого снова обратиться в себя, в проеме двери облокотилась о лудку мать, она все слышала и теперь пыталась найти выход из создавшегося положения. Но его не находилось.

— Ты раньше знал, что этот бирючок мой кровник? — Дарган нервно покусал края усов.

— Только сейчас услыхал от дядюки Гонтаря, — тоже зло сверкнул глазами Панкрат.

— Я про месть сколько раз вот тут, за этим столом, рассказывал.

— Там половина аула из тейпа Даргановых, кто ведал, что его зовут Муса.

Снова в комнате на время установилась тревожная тишина, хозяин дома погладил пальцами тронутые сединой виски. Он подумал о том, что девушка, о которой идет речь, вполне возможно, тот самый ребенок, который был в утробе старшей из дочерей Ахметки, когда она с ватагой соплеменников вышла на тропу кровной мести. Вместе с матерью казак оставил жизнь и ему. Или ей. Это было невероятно, и в тоже время вполне допустимо, потому что со дня сотворения мира пути господни оставались неисповедимыми. Но размышлять об это сейчас было некогда, Дарган сдвинул изогнутые брови:

— И что будем делать? — сурово спросил он.

— Он мне ни сват, ни брат, а теперь стал кровником и для меня, — молодой урядник поправил черкеску, засобирался из–за стола. — Батяка, мне пора на кордон, сегодня в секрете малолетки, за ними нужен присмотр.

— Сынок… — женщина сделала шаг вперед, но Панкрат уже открывал входную дверь. Она попробовала остановить его еще раз. — Пако…

— Не волнуйся, мамука, — не оборачиваясь, буркнул он. — Все будет хорошо.

У подножия гор особенно буйно цвели дикие жерделы и грецкий орех, кизил и шиповник вперемешку с кустами душистой акации, словно волны жаркого и холодного воздуха, часто сменяющие друг друга в этих местах, закаляли деревья, наливая их силой. Но климат абсолютно не походил на резко континентальный, он был субтропическим. Все из–за того, что с левой стороны Терека с казачьими станицами, с узкой полосой леса вдоль побережья, желтели бесконечные ногайские барханы, которые сливались с Кайсацкими степями. Оттуда накатывались обжигающие волны жары. А с правой стороны реки, за Кочкалыковским хребтом, виднелись горы Черные, после которых высоко в небе сверкали снежные вершины неприступных скал. Оттуда несло ледяным холодом. Смешиваясь, жара и холод как бы усмиряли друг друга, порождая благоприятное тепло. Между двумя мощными природными проявлениями и образовался земной рай с чудным климатом и обильными дарами от животного с растительным мирами. Жить бы в раю в мире и согласии всем, кто пришел на эту землю и поселился здесь навсегда, тем более, что люди подтверждали это сами — в каждом ущелье они говорили на собственном языке, уважая языки одинаковых с собой по внешности соседей. Если бы вместе с благостью и всепрощенчеством Господь не наделил человека противоположными качествами — ненавистью и стяжательством. Обязательно найдется тот, кто из кромешного ада позарится на цветущий рай и захочет прибрать его к своим рукам. На протяжении тысячелетий таковыми дьяволами во плоти были не только воины Александра Македонского или нукеры Чингисхана, но и персидские завоеватели во главе с Тимуром Хромым, и турецкие янычары под водительством султана Гирея. А в начале девятнадцатого века нечистой силой для данных мест стала Российская империя, вознамерившаяся расширять границы без того немерянного со времен татаро–монгольского ига государства до последнего моря.

Возле крошечного водопада, созданного говорливым ручейком, стояли стройная девушка с кувшином в руках и статный широкоплечий парень, они соблюдали положенную между ними дистанцию, но было видно, что едва удерживались от того, чтобы не броситься в объятия друг к другу. Да кто бы и когда побеждал чувство любви, рожденное истинктом продолжения рода человеческого. Вот и сейчас девушка прогнулась вперед, будто не смогла удержать равновесия на камне. Она знала о суровом законе своего народа, который запрещал до замужества прикасаться к ней постороннему мужчине, но любовь была превыше всех взятых вместе запретов. Парень в черкеске поймал кисть возлюбленной и легонько пожал ее, этого хватило, чтобы обоих пробрала дрожь, приковавшая языки к деснам. Девушка опомнилась первой, завернув за ухо светлую прядь волос, потащила руку к себе, пальцы скользнули по ладони молодого человека, ухватились за тонкий поясок на собственной узкой талии. Ручей мурлыкал у ног, стараясь унять их возбуждение, ноздри щекотал сладковатый запах цветов, но потуги природы оказались напрасными, чувства не угасали, наоборот, они разгорались все ярче.