Заключенные первого класса зимой и летом встают в шесть утра. У них есть пять минут, чтобы сполоснуть лицо в умывалке, потом они получают чашку кофе и ломоть хлеба. А затем работают до часу дня.

Право на работу расценивается как величайшая милость.

Эти узники выполняют не особенно трудные задания: уборка территории, починка, работа по хозяйству.

В час обед по баракам. На комнату выдают одну общую миску, из который каждый выуживает что может. Зато здесь можно пользоваться вилками и ложками. После обеда снова работа или физические упражнения. Вечером — еще кусок хлеба. В восемь часов все лежат на своих соломенных тюфяках. Сон, тишина.

По моей информации, в «благополучный» первый класс попадают интеллигенты и буржуа[20], не высказывавшие вслух неприязнь к режиму.

Второй класс. Режим такой же, как в первом, только работа гораздо более тяжелая: заключенные мостят дороги, распахивают ланды — непосильный труд для людей, получающих в день глоток супа, чашку кофе и два куска хлеба.

Постояльцы Чистилища — это, в основном, рабочие, прежде состоявшие в социалистической партии, но не входившие в число профсоюзных лидеров, главарей, словом, тех красных функционеров, которых нацисты с ненавистью называют бонзами.

В бараки Чистилища тоже проникает солнечный свет, но к окнам подходить запрещено. И не думайте, что только на словах. Стоит кому-нибудь выглянуть сквозь решетку, как ему в лицо уже целится охранник…

В третьем классе находятся прóклятые, неисправимые, те, кого хотят окончательно сломить. Рабочие-коммунисты, журналисты, резко выступавшие против «коричневых» до того как те пришли к власти… и даже — увы! — те, кого гитлеровская диктатура считает сегодня своими самыми опасными врагами: католические священники, виновные в том, что они почитают записанный в Евангелии долг милосердия.

Заключенный третьего класса в Хойберге первым делом попадает в те самые темницы с заколоченными ставнями. И остается там две недели.

Представьте себе: две недели в зловонных потемках, в жуткой тесноте, бок о бок с десятками незнакомых, невидимых, обезумевших от всего этого кошмара людей, которые стонут, ругаются и чертыхаются шепотом, потому что в этой земной преисподней запрещен не только свет, но и звук.

И голод, звериный, лютый голод. Охранники, зажимая нос, приносят в этот человеческий зверинец общую лохань, из которой узники пытаются что-то зачерпнуть руками в жуткой, смрадной, беспросветной темноте.

Несомненно, священники, брошенные в этот ад третьего класса за веру и безропотно принимающие страдания, честно зарабатывают здесь нимб, которым их увенчают в раю.

Признаюсь: мне не менее жалко и рабочих-коммунистов, и красных «функционеров» — всех фанатиков, которых другие, куда более свирепые, фанатики обрекли на такие мучения. Каждый день заключенным Ада положены три прогулки по полчаса под охраной вооруженных штурмовиков. Считайте: всего 21 час за две недели на то, чтобы глотнуть сладостного свежего воздуха и полюбоваться отрадным светом. И 315 часов душной, тошнотворной, мерзкой тьмы. Самый последний, триста пятнадцатый час, должно быть, самый ужасный. Надо сидеть, сжав зубы. Стоит охраннику услышать возмущенное восклицание или бранное слово — и ты не перейдешь вместе с товарищами во второй класс.

Тебе обеспечены еще две недели в темнице. И так до тех пор, пока твоя воля не превратится в жалкую, ничтожную тряпку.

Никто из заключенных, к какому бы классу они ни относились, не получает писем и свиданий. Их жены могут умереть от горя, дети — от голода, они узнают об этом, только когда… и если!.. выйдут на волю. Из лагеря Дахау нескольким храбрецам удалось убежать. Из Хойберга, насколько мне известно, не убежал ни один человек.

Пара штурмовиков и рогатки, установленные на пороге каждого тюремного барака, видимо, были сочтены недостаточно надеждой охраной. Весь лагерь окружен колючей проволокой под высоким напряжением. И у всех входов стоят часовые.

Когда вюртембергские власти, на сто процентов состоящие из нацистов, сравнивают свой концлагерь с курортом, они еще слишком скромны. Хойберг — настоящий санаторий. Только подумайте: всем отдыхающим тут предлагают электролечение. Радикальный метод, который может за долю секунды избавить человека от всех болезней, включая самый страшный недуг — жизнь в стране, где вас считают лишним.

И это лечение бесплатно!

Швабы — тугодумы, они не доверяют новым идеям и политическим переворотам. Но в конце концов под воздействием подобных благодеяний даже немногие злостные упрямцы, не разделявшие идеалы Третьего рейха, волей-неволей изменили убеждения.

Курс похудания, лечение темнотой, при необходимости электрошоком, а то и введение свинца в упрямые мозги — я говорил вам, что «медицинские» услуги в Хойберге бесплатны.

Это не совсем так.

Счастливцы все же оплачивают, хотя цена вполне умеренная, пребывание на этом альпийском курорте. По идее, каждый заключенный обязан платить две марки (12 франков) за день, заполненный разнообразными занятиями: очисткой выгребных ям, если находится в Раю, мощением дорог, если попал в Чистилище, или выживанием из ума, если удостоился Ада. Узники-рабочие платить по 12 франков не могут. Поэтому за них этот обязательный добавочный налог за право носить общие цепи выплачивают их товарищи по несчастью — буржуа и интеллигенты. Так воплощается в жизнь идеал всеобщей солидарности, присущий настоящему «социализму» и распространяющийся на всех подданных Третьего рейха, включая его жертвы.

Но это еще не все!

12 ноября 1933 года, в славный день, когда Адольф Гитлер пожелал получить всенародный вотум доверия[21], голосование проходило даже в концлагерях. Вот цифры плебисцита по Хойбергу. Я почерпнул эти достойные восхищения результаты из официальной нацистской газеты за 13 ноября:

Благостные данные, однако в них имеются пробелы. Например, хотелось бы знать: как проходили выборы в третьем классе, то есть в Аду, где узники живут две исправительные недели в темноте? Без света? Отличный способ обеспечить тайное голосование! И разрешалось ли заключенным второго класса, то есть Чистилища, кричать сквозь решетки «Хайль Гитлер!», не рискуя получить пистолетную пулю в лоб?

А также что сталось с пятью заключенными первого класса, которые проявили дурной вкус и ответили «нет»: их выпустили из Рая вместе с теми, кто выбрал ответ «да»?

В сегодняшней Германии, где власть возводит в добродетель все свои бесчинства, не приходится возмущаться тем, как мучают поверженных противников. Но когда над ними еще и глумятся, это уж чересчур. Да и смысла в этом никакого!

Рискуя огорчить нацистских правителей Вюртемберга, если им вдруг попадутся на глаза мои записки, сообщаю, что самые впечатляющие рассказы о Хойберге я услышал из уст бывших заключенных первого класса через несколько дней после того, как они вышли на свободу.

Вы «осыпали их милостями», господин гауляйтер Шмидт. Эти ангелы из вашего Рая проголосовали «за» с воодушевлением, подогреваемым близостью Ада. Но это не заставило их молчать и не помешало им поведать мне о своих мучениях так, что сердце мое разрывалось от жалости к жертвам и переполнялось неизбывной ненавистью к палачам.

Короткая стоянка в Кёльне, вежливое приветствие последнего немецкого таможенника в элегантной, лягушачье-зеленого цвета форме. Базельский экспресс пересекает полноводный Рейн и направляется в Страсбург.