Царевич Федор. Батюшка, то его бес мучает!

Иван. Федор-сын, то бес пришел к нему за гордыней его и своеумием. Глядите, мальчики, что от гордыни делается!

Алампий. Государь милостивый, бес давно меня мучает, черт, пекельник, велит делать свое, бесовское. А я не дамся! Я знаю, где у меня бес сидит!

Иван. Где же у тебя, богомаз, бес сидит?

Алампий. Тут, государь, где глубокая щербинка под левым глазом на рублевской иконе. Под левым глазом у меня сидит, под веком левого глаза.

Иван. Молитесь, милые мои, чтоб и нас бесы не одолели. (Крестится. Все крестятся.)

Алампий. Слышь, слышь, вопит в отдалении, обменыш вопит! (Падает, начинает биться.)

Царевич Федор. Страшно-то как одержим он злой силой!

Иван. Бельский, кликни лекаря моего Николу!

Бельский. Слушаюсь, государь. Художника прочего сыскать вместо него, бесного? У художника корчи, трясовица.

Иван. Нет, этот хай пишет. Он мне по душе. То мне знакомо – с бесом сражение вести. И святые с бесами сражались, и ангелы. На иконе Богоматери с Сергием преподобный Сергий Радонежский держит хартию со словами: «Не скорбите, убо братие понеже» – далее оборвано, ибо далее в прощальном предсмертном обращении к братии сказано, что и он, Сергий Радонежский, был одолеваем бесами. Он же на Божью Матерь и Младенца уповая жил.

Алампий (трясется, кричит). Обменыш, пекельник недалеко! Мучит меня обменыш!

Анница (с тревогой). Позволь, государь, я художника успокою. Я заговор от порчи знаю.

Иван. Покажи, Анница, тот заговор.

Анница (подходит, накрывает Алампия покрывалом, говорит нараспев). От чермного, от русого, от черноглаза, от сероглаза, от белоглаза, от черноплота, от сероплота, от белоплота, от одножена, от двоежена, от однозуба, от двоезуба, от троезуба, от колдуна и колдуньи, от бедуна и бедуньи, отстранись, всякое злище лихое. (Алампий затихает.)

Иван (крестится). Унесите его. (Алампия уносят.) Ты, Анница, с покровом сшитым Богоматери ко мне в опочивальню ежевечерне приходи заговор говорить. Как старцы моей семейной церкви на ночь углы от бесов крестить будут, и к сим моим царевичам ходить будешь, чтоб не допустить проказ над спящими. Также посуду крестить будешь приходить с покровом, чтоб сделать недоступной для шалости бесов.

Бельский. Государь, бесы ли шалят али иной кто, однак мне почудился некий плач в отдалении, точно младенец пискнул.

Иван. И ты, Бельский, сбесился?

Бельский. Государь, у меня слух тонкий. Помнишь, в Белой Казне, в Хамовниках, когда кадашевка, которая на дворец полотно делает, ребенка побочного хоронила тайно?

Иван. Анница, я тебя за умение и прилежание да за красоту почитаю. Однако знаешь ведь, как бываю суров к тем, кто нарушит правила Святых Отцов и Божьего Закона! Скажи, хоронишь ли какого младенца, прижитого, будучи невенчаной?

Анница (млея от страха). Не хороню, государь, то птицы пищат. Гнезда у них на крыше.

Иван (начинает сердиться). Чего же страшишься? Бес ли страх и ужас великий напущает? Ответь! (Анница молчит.)

Слуга (входит). Государь милостивый, в вышивальную мастерскую приехал венецианский посол с дьяком Посольского приказа Щелкаловым. Примешь ли тут, в мастерской?

Иван. Приму, хай идет, говорить с ним хочу.

Бельский (посылает слугу). Государь, золотошвея от слов твоих про младенца выглядит уязвленно. Не было б конфуза, как с кадашевкой из Белой Казны. Я пойду погляжу, государь. (Выходит.)

Иван (ласково). Анница, ежели имеешь грех, то покайся. Сокрытые, некрещеные дети Адама и Евы именуются обменыши – наполовину люди, наполовину – нечистая сила, и всякий скрытый такой же делается, помысли о сим. (Входят Щелкалов и посол Фоскарино.)

Щелкалов. Государь милостивый, светлейший Венецианской республики посол Марко Фоскарино попросил привести его в вышивальную мастерскую.

Фоскарино (кланяется). От светлого венецианского дожа Никколо поклон русскому царю.

Иван. Здоров ли венецианский дож?

Фоскарино. Здоров ли государь с государыней с детьми?

Иван. Мы здоровы. Вот царевичи мои – Иван да Федор. (Посол кланяется.) Старший царевич Иван – мой соправитель.

Царевич Иван. Хорошо ли доехал до Москвы?

Фоскарино. Светлейший принц, я запоздал, и ехал уж по тающему на солнце снегу с большим трудом и чрезвычайными усилиями.

Царевич Иван. Разве так дурны у нас дороги?

Фоскарино. Дурны, светлейший принц. Особенно плохи в России переправы через многие реки, речки, озера, болота. Хоть на реках по большей части и сделаны мосты, однак сделаны они из грубого неотесанного материала, и о них часто ломаются повозки, и путешествие это невероятно утомляет и обессиливает.

Царевич Иван. Так, батюшка, давно надобно нам Ямской приказ по устройству дорог и ямской гоньбы для наблюдения за краями не вполне замиренными и для быстрой переброски войск.

Иван. Истину говоришь, Иван-сын. Тебе и поручу, чтоб добро делал. А то в распутицу многие мосты уносит, а как снег тает, образуются болота и грязные непроходимые топи, что мешает торговле с Европой и продвижению войск. В Венеции хороши ли дороги и мосты?

Фоскарино. Венеция, государь, расположена на островах, разбросанных среди венецианских лагун. Дороги у нас большей частью водные.

Щелкалов. Государь, мешают торговле с Европой не так дурные наши дороги, как Польша, которая стоит поперек дороги нашего мира с Европой. О том и Истома Шевригин доносит.

Иван. Я вел переговоры с папским легатом Поссевино, теперь хотел бы и с тобой, венецианским послом, о том говорить. Согласна ли Венеция быть посредником мирных переговоров с Польшей?

Фоскарино. Папский легат Поссевино был и у нас в Венеции, говорил о задуманном плане примирения перед дожем и перед Советом десяти. Сеньория без дальнейших слов извлекла, что мир возможен. Начать торговые отношения с Россией – ее давнее стремление. Примирить короля с царем мы согласны. Торговля нуждается в мире. Остальное – дело Рима.

Щелкалов. Государь, однако притом, принимая роль посредника, они имеют в виду заключить мир против турок.

Фоскарино. Посол Шевригин старается представить тебя, государя, очень расположенным к султану, и к тому ж, скажу тебе конфиденциально, что со времени Лепанто и переговоров дожа с императором дож наш не верит лигам. Вопрос о лигах окончательно устранен. Речь идет об окончании польской войны и торговле с Россией.

Иван. То нам по душе. О том будем говорить подробно.

Фоскарино. Интерес к России у нас чрезвычайно велик. Про московские богатства и сердечность мы слыхали много, и в том и убедились, едва доехав до границы. Как только мы доехали до границы Московской земли, все наше содержание стало даровым, так что мы совсем не тратились ни на кушанья, ни на подводу.

Иван. Так у нас водится. Мы – народ щедрый.

Фоскарино. Немало наслышались мы и про ваши товары, про искусство ваших мастеров и мастериц. Англичанин Дженкинсон, с которым мне довелось встречаться в Венеции, посоветовал: «Обратите внимание на прекрасное состояние красильного производства, замечайте их одежду и расписные вышитые украшения, осмотрите их красильни, также ткацкое производство, вышивальные мастерские». Потому, государь, едва приехав и узнав от сеньора посольского советника Щелкалова, что светлейший государь посещает ныне царскую мастерскую, поспешил этим воспользоваться.

Иван. Ты хорошо сделал. Тут увидишь доброту нашего ткацкого искусства, наших вышивальных мастериц. Принесите ткани! (Слуги вносят ткани.)

Фоскарино (рассматривает ткани). Хороши ткани. Крашены отлично. Что за краски?