Иван. Делай так, Аграфена. Однак ныне, Марьюшка, отсылаю тебя в Москву, поскольку поляки и литовцы недалеко рыщут. Нагой, гляди, чтоб царица благополучно поехала.

Нагой. Уж погляжу, государь. Дорога неблизкая, да не шибко хороша, то отправлю не в карете, а в колымаге, сделанной на рыдванную стать, покрытую сукном же.

Иван. Честь ли царице в колымаге ехать, на колесах просто, как простая телега!

Нагой. Так надежней, государь. Не так, как бывают кареты висячие на ремнях. А по такой дороге скоро не поедешь, а поедем, как в каптане о двух оглоблях, с лошадью без дышл, а иных лошадей прибавим в припряжь.

Иван. Делай как знаешь, Афанасий Федорович. Чтоб царицу с младенцем беречь! А колымага чтоб была по обе стороны с затворами слюдяными и завесами тафтяными. Чтоб колымага была закрыта теми тафтяными же. И как случится царице идти с младенцем в церковь, чтоб от сглаза около во все стороны несли суконные полы, что люди видети не могут, чтоб не зрели. Также в церкви стоять, и чтоб люди их видети не могли, кроме церковников. И чтоб бывали в церкви завешаны тафты, и в то время в церкви кроме всяких бояр и ближних людей чтоб иных людей не бывало.

Нагой. Все то исполним, государь.

Иван. Годунов, тебе также особо следить за здравием и бережением угличского царевича Димитрия.

Годунов. Ухитримся, государь.

Нагой. Государь милостивый, мы, Нагие, родичи царицы и царевича, то лучше умеем сделать, чем иные. Мало кому ныне можно верить, государь.

Иван. Правда твоя, Афанасий Федорович. Моя правота с изменными боярами ныне особо видна. Боярское иудино противостояние видно. Сравнить их, изменных бояр, с Иудою, так как наслаждений ради мира сего православное христианство и православных государей предали. Потому беречься надобно! (Ходит.) Даром ли сделал резиденцию тут, в Старице, стал словно бы старицким князем. Здесь чувствую себя безопаснее, чем в Москве, среди бояр изменных. Тут удел мой. Ржев и Зубцов тоже в уделе.

Нагой. Государь, ныне литовцы неподалеку. Хорошо б уехать в Зубцов али во Ржев.

Иван. Однако тут, в Старицком дворце, уж уговорился встретиться с папским посланцем Поссевино. Пушкин, скоро ли иезуит приедет?

Пушкин. Скоро, государь. Едет с секретарем.

Иван. Тут, в Старице, ждать буду важного разговора. Ты ж, Мария, с сыном езжай. Бог тебе в помощь. (Обнимает и целует Марию и сына. Мария Нагая, Нагой с нянькой и младенцем уходят.) Присутствие Поссевино оказывает нам большую помощь.

Царевич Иван. Батюшка, не поступиться бы нам слишком многим за ту помощь. Прежде прочего православием.

Иван. Я принимаю папского посла не как апостола, а как дипломата. Я велел, чтоб приехал не в сутане, а в одежде дворянина – в шляпе и при шпаге. (Ходит.) Так ли, Пушкин?

Пушкин. Истинно так, государь. Прежде прочего надобно сближение между Москвой и Римом, которому так старательно и упорно в течение века сопротивляется Польша. Польша издавна стремится поссорить нас с Европой, чтоб извлечь из того свою выгоду.

Щелкалов. Государь, твой царский гонец от Посольского нашего приказа Истома Шевригин много тому способствует. Больше того, он добился прямого давления со стороны Рима на Польшу, на врага Москвы. Приезд папского нунция Поссевино тому пример.

Иван. Истому Шевригина от меня, царя, наградить собольей шубой. Также пошли подарки папским посланцам. Тут, в Старице, Поссевино должен быть встречен с восторгом как устроитель желанного мира, но в то же время я, православный царь, проявлю необычную сдержанность. В Москве не допускается ни католической церкви, ни какого-либо подворья иезуитского. Московский двор лишь выражает свое согласие на дипломатический обмен с Римом и на свободный проезд папских посланцев в Персию. Все то записать в посольских верящих грамотах.

Щелкалов. Государь, договор через крестное целование, али как с басурманскими странами?

Иван. Через крестное, поскольку вера – крест – у нас едина. Однак, милые мои, скидок папский престол не получит, никаких привилегий.

Царевич Иван. Батюшка, в грамоте так и записать? Возможность привлечь Москву в лоно католической церкви отвергается.

Иван. Нет, Иван-сын, так не запишем, ибо то противоречит дипломатии, а запишем туманно и неясно, как и раньше. А между тем посол папы должен приступить к своему посредническому делу.

Щелкалов. То ухитримся, государь. С титулом, государь, в грамоте будет тяжко. Мы в Москве следим, как ты велел, за тем, чтобы полностью титуловали тебя, царя, иностранными послами. Однак соседи и иные страны тот титул твой царский не признают.

Иван. Знаю, что принятие мной царского титула усложнило работу дипломатов. В Европе особое старшинство папской курии и германского императора.

Щелкалов. Государь, для некоторых государств признание титула стало козырем при переговорах по другим вопросам. Боюсь, что и с папскими посланцами то будет. Много изворотливости придется проявить, чтоб добиться вставки титула хотя бы в русские копии договоров.

Иван. То поглядим. Главное ныне – добиться мира, да чтоб складную грамоту о разрыве не получить. Годунов, содержание папского посла – полностью за счет нашей стороны, также щедрые подарки.

Годунов. Все сделаем, как велишь, государь.

Пушкин. Государь милостивый, папский посол уж здесь.

Иван. Пусть идет. Приму его ласково. (Входит Поссевино с секретарем. Оба одеты как дворяне, в шляпах и со шпагами.)

Поссевино (кланяется). Московскому царю Ивану Четвертому от светлейшего папы Григория Тринадцатого, восседающего на престоле апостола Петра, я, нижайший раб во Христе, Антоний Поссевино, передаю поклон.

Иван. Рад видеть тебя. Здоров ли папа римский?

Поссевино. Святой отец был болен от простуды, однако ныне полегчало.

Иван. Болезни наши посылаются нам за грехи наши. И у меня предчреслие, сиречь поясницу, ломило, да полегчало с Божьей помощью. А хорошо ли ты доехал до Москвы?

Поссевино. Ехал с молитвами через Полоцк и Великое княжество Смоленское.

Иван (недовольно). Такого княжества нет! Смоленск – русский православный город, а не литовский.

Поссевино. Царь, не надобно нам с первых слов браниться. Польский король Стефан Баторий просил дать ему как католику благословение на бранный подвиг, но я сказал: «Еду в Москву с миром, а не с бранью».

Иван. С такими твоими речами я согласен. Христианам потребен мир, чтоб не радовалось брани басурманство.

Поссевино. Царь Иван, многие мыслят подобно и у нас, в католической Европе. Король Стефан Баторий настроен по-боевому, но вокруг себя король постоянно слышит, что пора уже заключить какой бы то ни было мир. Ныне, когда король двинулся к Пскову, а я, папский легат, отправился к тебе, царю Ивану, многие поляки желают успеха мне, иезуиту.

Иван. Я рад, что ты предстал ныне в Старице пред мои ясные царские очи и что ты добрался благополучно, без неприятных приключений.

Поссевино. Несколько неприятных приключений все ж было. В Смоленске, например, думая отправиться на обед, я попал к обедне. (Смеется.) Однако обедню отстоял с благословением и молился от чистого сердца. Если, государь, христианские церкви будут объединены, то Смоленск и без брани объединится вновь с Литвой, а Киев – с Москвой. Весь христианский мир будет объединен. Рим делает все, чтоб такому христианскому единению был здесь хороший прием. Прими, государь, папскую грамоту, адресованную тебе, царю. (Подает грамоту.) К грамоте присоединено также письмо царице Анастасии, в котором папа называет ее возлюбленной дочерью. (Передает письмо.)

Иван. Папа Григорий Тринадцатый выражает привет моей благоверной царице Анастасии, умершей за двадцать лет до того!