Что-то фиолетовое привлекло мое внимание, и я была рада, что могу отвлечься от своих чувств и мыслей. Я пошла к фиолетовому пятнышку и увидела, что это – цветок водяной лилии, который тянется вверх, к солнечному свету. Я нагнулась, чтобы рассмотреть ее красивые лепестки оттенка цвета тех закатов, которые я наблюдала по пути в Иерусалим.

– Он закрывается каждую ночь, – сказал Соломон, прервав мои размышления.

– Что? – не поняла я.

– Водяная лилия закрывается, как только заходит солнце, – пояснил он. – Совсем как человек. Когда человек забывает о том, что внутри него и в других живет прекрасный свет, он закрывается. И тогда мы не можем разглядеть его истинные цвета.

Возможно, Соломон имеет в виду меня, употребив такую метафору? Если так, что он хочет этим сказать?

– Ну, у некоторых людей внутри недостаточно света, – пробормотала я, думая об убийцах Хирама. – Как они могли быть такими равнодушными и безответственными, чтобы намеренно убить Хирама? Как ни стараюсь, но я не могу увидеть никакого света, исходящего из их сердец!

– Сокровища злобы не приносят никакой пользы, а праведность освобождает от смерти. Адонаи не позволит добрым людям голодать, но вместо этого он препятствует плохим людям получить то, к чему они стремятся.

Соломон широко улыбнулся и стал записывать что-то в свой блокнот, который всегда носил в кармане, насвистывая какую-то мелодию. Он был явно удивлен произнесенной им остроумной фразой.

Позиция Соломона неприятно поразила меня.

Я спустилась по наклонному берегу к пруду. Как он может так надменно и философски относиться к убийству Хирама? Волнует ли его вопрос, страдал ли Хирам перед смертью, или то, как я страдаю без него? Даже маргаритки приводили меня в ярость, потому что старались подбодрить меня своими солнечно-желтыми улыбками. Я сорвала три цветка и бросила их в пруд.

Я продолжала шагать к влюбленной паре лебедей, которые, как я надеялась, помогут мне взрастить в себе теплые чувства. Ведь им, как никому другому, было известно, что такое настоящая любовь.

«И ты делай так же, Македа!» – снова услышала я мамин голос.

«Мама!»

Дела были плохи и становились еще хуже.

«Знаю, я обещала оставить тебя одну, но я здесь лишь на секунду, чтобы сказать тебе одну вещь: Соломон искренен, Македа, – быстро произнесла мама, потому знала, что мое терпение быстро закончится. – Он глубоко любит тебя, всем сердцем, и в нем нет никаких скрытых мотивов. Он и ваши дети – это твоя судьба».

«Мама, но ты же знаешь, что я по-прежнему люблю Хирама!» – громко огрызнулась я, не беспокоясь о том, что подумает Соломон, и игнорируя ее высказывание о детях.

«Просто общайся с ним с открытым умом, Македа. Хоть он и обладает невероятной властью, он также очень чувствителен. Он делает все, что в его силах, чтобы выразить тебе свои чувства», – мягко сказала мама перед тем, как исчезнуть.

Каждый раз, когда она появлялась и исчезала, атмосферное давление сжимало и всасывало воздух вокруг моей головы и плеч, как будто я поднималась и спускалась с очень высокой горы. Когда я потирала лоб, то чувствовала тепло вокруг моей шеи.

– Все в порядке? – спросил Соломон, нежно массируя мне плечи.

Несмотря на подавленное состояние, от его сильных и нежных прикосновений я расслабилась. Мое тело предавало меня: я наслаждалась массажем Соломона!

– Хирам был удивительным человеком, – сказал Соломон, и мои плечи снова напряглись при звуке этого имени.

Когда я обернулась, Соломон тут же убрал руки. Солнечный свет пробивался сквозь ветви ивы. Я тяжело вздохнула, почувствовав угрызения совести.

«Нет! – сказала я сама себе. – Я не могу разрешить себе чувствовать что-то в отношении Соломона!» – и поклялась подавлять свои чувства.

Глаза Соломона искали мои, он взял мою руку и поднес ее к губам, а потом нежно утер мои слезы своим вышитым носовым платком. Его тихая настойчивость отозвалась в моем теле. Я чувствовала его отчуждение, когда он сдерживал себя, чтобы не говорить об эмоциях, которые испытывали мы оба.

Когда мои слезы высохли, Соломон крепко сжал меня в объятиях. Он ничего не говорил, только легкий вдох изредка нарушал тишину. Он слегка покачивал меня, от чего я еще больше успокаивалась.

«Могла ли я разделить с ним свои чувства по поводу Хирама? Мог ли Соломон, мудрый и могущественный царь, спокойно принять мое горе, отодвинув в сторону собственные чувства?»

– Я выслушаю тебя, – сказал он.

Я с благодарностью взглянула на него, готовая рассказать ему все о моей недолгой, но очень глубокой любви к Хираму. Но вместо царя Соломона я столкнулась лицом к лицу с архангелом Михаилом. Я огляделась вокруг и издала крик, поняв, что парю вместе с ним в воздухе!

Нас окружали красочные цветы и птицы. Я чувствовала, как в моем сердце зарождается симпатия к Соломону.

«Каждый миг на Земле дает нам тысячи примеров любви, – сказал мне Михаил. – Ты наблюдаешь ее в действии прямо сейчас, а это является наиболее могущественной демонстрацией Божественных энергий. Чем больше ты отмечаешь и практикуешь любви в своей жизни, тем больше ты будешь наслаждаться динамичным течением твоей жизни. Так же, как существует невероятное разнообразие прекрасных цветов, так и у любви есть бесконечное число вариаций. Та любовь, что ты пережила с Хирамом, навсегда останется здесь, – Михаил указал на мою голову, – и здесь», – продолжив, он показал на мое сердце.

Красота того, что я наблюдала внизу, и нежные слова Михаила настолько потрясли меня, что я утратила контроль над собой, своими чувствами и эмоциями. Слезы градом покатились по моим щекам, и я закричала: «Но это несправедливо! Почему вы не защитили Хирама? Почему ему пришлось умереть?»

Михаил удерживал меня наверху, Соломон – внизу.

Когда мои слезы иссякли, Михаил положил свою правую ладонь на основание моей шеи, и его большая рука закрыла верхнюю часть моей груди. От его ладони распространялось тепло, оно щекотало кожу, и я беспокойно вздрагивала, когда перед моим взором появлялись видения.

Сначала я увидела своего отца на смертном одре, себя рядом с ним – я стояла на коленях, плакала и умоляла его не покидать меня. Эта картина поразила меня. Я уже успела забыть, как сильно я скучала по нему и как тогда началась эта, мучившая меня до сих пор, тоска одиночества.

«Папа!» – закричала я, ринувшись к нему, в это видение. Но вместо того, чтобы очутиться в нем, я увидела себя тремя годами раньше: тогда я отчаянно искала способ, чтобы сохранить жизнь отцу. Я пробовала травы, зелья, заклинания, молитвы и колдовство, но отец все-таки умер.

«В тот самый день умерла и твоя вера», – сказал Михаил.

Он был прав: моя наивная вера вытеснилась цинизмом и недоверием, я лишь продолжала ежедневно молиться, но делала это лишь по привычке и из чувства долга.

«Твое недоверие распространилось и на личные взаимоотношения», – отметил Михаил.

«Что?»

«Твой страх перед болью заставил тебя отвергать их», – произнес он убедительно.

На этот раз я разозлилась:

«Это неправда! У меня были прекрасные взаимоотношения с Хирамом».

«Неужели? – спросил Михаил. – Мне казалось, вы проводили время вместе, но не были соединены по-настоящему. Между вами, во-первых, существовал языковой барьер, и, во-вторых, это были запретные взаимоотношения, поэтому фактор вины довлел над вами все то короткое время, что вы были вместе».

«Я любила его!» – огрызнулась я.

«Ты любила идею любить без обязательств, без истинного вовлечения и без какой-либо эмоциональной близости».

«Почему ты так жесток со мной?» – воскликнула я.

«Я говорю людям правду, – сказал мне Михаил. – Многим не нравится моя прямота, однако я могу предложить решения проблем тем, кто готов к этому».

«Решения?»

«Да. Вы с Хирамом любили друг друга настолько, насколько были способны, в меру своей способности любить. Ваше влечение друг к другу было мгновенным и возбуждающим, потому что ваши сердца были настроены на одну частоту, основанную на сходном опыте и прошлом. Видишь ли, Хирам тоже тосковал по своей семье, которую он потерял, и, так же как и ты, он закрыл свое сердце плотным щитом, чтобы избежать возможной боли, скрывая свои эмоции».