Я грезила о Хираме, представляя себе, что мы поженились и у нас родились дети; как бы мы могли жить с ним в Саба. И, наконец, о том, что моя жизнь обрела бы смысл и стала наполненной. Но эта мечта умерла прошлой ночью.

Я стиснула зубы и с такой силой стала бить кулаками по кровати, что Сарахиль решила выйти из комнаты, бормоча извинения и сославшись на то, что ей нужно что-то принести. Мне было совершенно все равно, что подумают обо мне она или другие. Я имела право быть расстроенной: Хирам был таким талантливым и замечательным человеком. Я не могла успокоиться от мысли о том, что он погиб, а я даже не смогла сделать что-нибудь, чтобы помочь ему. Уверена, что охранники схватили троих убийц, которых обязательно казнят. Но дело было не в отмщении за смерть Хирама. Я должна была помочь труду Хирама – а значит, самому Хираму – продолжить жить.

Мне нужно было узнать, что он скрывал, чтобы гарантировать использование этого знания во благо, для завершения строительства храма и для других целей, которые задумывались им. Но как же я узнаю, что это было?

Похороны Хирама состоялись на следующий день, как велели традиции Иерусалима, где умерших принято хоронить сразу.

Никто не смог отыскать его родственников, а кто-то уверял, что Хирам еще в раннем возрасте остался сиротой, и у него никого не было близких в целом свете. Бедный Хирам, как мало я о тебе знала!

Поскольку не нашлось ни родственников, ни друзей Хирама, царь Соломон сам читал молитвы во время траурной церемонии. По традиции, на похоронах читается еврейская траурная молитва, Каддиш. Но, так как Хирам не был евреем, Соломон прочел не относящуюся к определенной религии молитву, которую сочинил сам:

Человек подбрасывает монету, но только Бог определяет, какой стороной она упадет. Имя Его – наш кров, под которым праведники находят защиту. Слово Его – истина. Он – наш щит и убежище.

Тело Хирама положили в закрытый деревянный гроб, следуя традициям, которые говорят, что душа возносится на небо, когда разлагается тело. Он будет похоронен в стороне от города, на кладбище для не евреев. Я прочла тихую молитву Альмаках, богу Венеры, защитнику умерших, чтобы он позаботился о Хираме. В сравнении со страстной молитвой Соломона сами похороны показались мне формальными и простыми. Возможно, потому что я неправомерно сравнивала их с похоронами в Саба, которые больше походили на пышные фестивали.

Соломон продолжал свою торжественную речь:

Он насытит алчущих, накормит голодных, исцелит страждущих и утешит страдающих. Он сотворит тебе, Хирам, Вечную память. Ибо на Небе, куда вознесется душа твоя, есть Вечное Царствие Его. Благословенны Им все праведные, и память о тебе, Хирам, благословенна, ибо путь земной твой подобен лучу света. Доброе имя твое благословенно во веки веков. Аминь.

Голос Соломона дрогнул, он закашлялся, вытирая глаза. Оплакивал ли он потерю Хирама? Я не знала, что они были добрыми друзьями. Я всегда полагала, что Хирам был для него только наемным рабочим.

После похорон Соломон прямиком направился ко мне и спросил:

– Составишь ли ты мне компанию, чтобы прогуляться в парке? – Его глаза покраснели, в них стояли слезы, а под ними появились темные круги.

Я чувствовала, что Соломон нуждается в друге, в ком-то, с кем он сможет полностью быть самим собой. Я определенно могла разделить чувство пустоты и одиночества, которое сопровождает человека королевских кровей, – ведь я тоже ощущала его.

Соломон попросил охранников предоставить нам достаточно пространства, на что они с неохотой согласились, принимая во внимание случившееся прошлой ночью. Они находились на достаточном отдалении, и я могла спокойно разговаривать с царем, не боясь сказать что-то, что людская молва после разнесет, исковеркав смысл. Члены королевских семей должны быть осторожными с тем, что они делают и говорят!

Мое внимание привлек прекрасный розовый куст; пчела деловито кружилась между его румяными бутонами.

– Должно быть, они только что распустились, – отметил Соломон, проследив направление моего взгляда. – Их здесь не было, когда мы приходили сюда в последний раз.

Он потянулся к розе, и я испугалась, что пчела может ужалить его.

– Осторожно, – крикнула я.

Пчелка же перебралась с цветка на вытянутую руку Соломона. Он поднес ее к лицу и сказал:

– Привет, мой маленький друг! Ты не будешь возражать, если я возьму эту розу для своей дамы?

Соломон поднес ухо к пчелке, как будто ожидая услышать ответ. Я боялась, что насекомое ответит традиционным образом. Затем царь поднес руку к другому цветку, и пчела перелетела туда, будто ничего и не заметив. Соломон аккуратно сорвал цветок, на котором прежде сидела пчела, и преподнес его мне. Я с благодарностью вдохнула его сладкий аромат, счастливая, что могу насладиться этим моментом. Настроение мое значительно улучшилось. Я взглянула на распустившийся бутон, затем на Соломона. Его глаза смотрели на меня с тоской, исполненные одиночества. Я пыталась придумать, что могу сделать, чтобы порадовать сердце Соломона, да и свое тоже.

Загадка!

«Я могу помочь тебе с этим, дорогая!» – сказала мама в мое правое ухо, присоединяясь к разговору, пока мы с Соломоном продолжали идти по садовой дорожке.

«Мама!» – раздраженно произнесла я мысленно, возмущенная ее вторжением.

«Я подготовила список загадок как раз для такого случая!» – продолжила мама, как ни в чем не бывало разворачивая длинный свиток.

Она начала зачитывать мне первую загадку, когда я прервала ее: «Мама, я могу сделать это сама».

В этот момент я была удивительно спокойна и стала объяснять ей: «Я должна сделать это сама. Мне важно знать, что я могу придумать загадку или что-то другое – самостоятельно, но я очень ценю твое желание помочь мне!»

«Ну, хорошо. Я буду рядом, если вдруг понадоблюсь тебе», – ответила мама.

«Вообще-то, я бы хотела попросить тебя оставить нас совсем одних сегодня – без обид!»

«Хорошо, дорогая. Я не буду подглядывать за тобой. Но помни, что я всегда доступна, тебе достаточно лишь позвать меня».

Когда она удалилась, я почувствовала, что изменилось атмосферное давление. Я посмотрела на Соломона, чтобы понять, заметил ли он что-нибудь, но он, казалось, совершенно ушел в себя. Возможно, в это время он советовался со своими ангелами!

Я кашлянула, и Соломон взглянул на меня. Когда он поцеловал меня в щеку и показал на пару лебедей, которые купались в пруду, рядом друг с другом, я забыла про идею рассказать ему загадку. Лебеди подплыли к берегу, и Соломон достал из кармана своих штанов носовой платок. Он торжественно развернул белоснежный кусок ткани, в который было завернуто зерно. Отсыпав часть корма мне в руку, он убрал платок.

Мы кормили лебедей. Я смотрела, как одна из птиц протянула свой большой черный клюв к руке Соломона. Другой лебедь подплыл ко мне.

– Все в порядке, – уверил меня Соломон, нежно погладив лебедя по голове. – Он не ущипнет тебя, я обещаю.

Царь приблизил свою руку к моей, и они образовали двойную чашу; лебеди могли кормиться одновременно. Я хихикнула, когда лебединый клюв защекотал мою ладонь. Когда птицы поели, Соломон помог мне погладить одну. Думаю, ей очень понравилась такая ласка. Когда лебеди, покачиваясь, отплыли обратно, они благодарили нас резким криком.

Проплывая мимо тенистых ветвей изящной ивы, лебеди переплели свои шеи. Я почувствовала, что Соломон смотрит на мою шею, и зарделась от мысли, что у него могли быть романтические фантазии на мой счет. Переплетя шеи, лебеди плыли по течению, и все в них говорило о том, что и этот их роман, и взаимоотношения между влюбленными – совершенно правильные, простые и естественные. Вдруг я подумала: «Мне будет легко начать отношения с Соломоном. Он был величественным, добросердечным, занимал хорошее положение; и он хотел меня. Но мое сердце онемело из-за убийства и утраты Хирама». Я глубоко вздохнула.