Касси выглядывала из открытого люка, в темноте чердака почти невидимая – мерцающие глаза в квадрате мрака. До люка было четыре метра. Полным нежности голосом Кася звала ее, упрашивая спрыгнуть вниз, но кошка скоро и мяукать перестала, только смотрела и смотрела сверху. Девушка пришла в отчаяние. Она боялась оставить кошку – вдруг та снова пропадет? – и не видела выхода, кроме как бежать за помощью. Кася стояла и молча плакала, не зная, на что решиться, когда молодой мужской голос сказал из-за спины:

– Девушка, вы не могли бы подвинуться? Мне надо стремянку поставить.

На лестнице действительно стоял со стремянкой молодой человек Касиного возраста – слегка за двадцать, а за его спиной подпрыгивал очень коротко стриженный мальчик лет тринадцати.

– Это моя кошка, понимаете? Я ее полгода почти ищу, понимаете? Моя, смотрите! – Кася торопливо достала телефон, чтобы показать фотографию Кассиопеи.

Парень вежливо посмотрел на фотографию, потом достал фонарь, обмотал его платком и направил луч света в люк. Кошка на чердаке, худая, вся в темно-серых колтунах, заморгала. Парень хмыкнул и отдал фонарь мальчику.

– Не представляю, как вы ее вообще узнали… Ваша так ваша. А мы ее уже себе взять хотели.

– Мама ругалась, ругалась, что хотим взять, а кошка там сидит, сидит, вниз не прыгает, я ей колбасу кидал наверх, у нее, наверное, лапа сломана или две. Или все, – сказал подросток, вставая с фонарем возле Каси. – Жаль, что она ваша! То есть хорошо, что нашлась, просто я ей уже коробку, чтобы спать, подготовил! А как ее зовут?

Мальчик все время подпрыгивал на ногах, как на пружинках, и вертел головой, глядя то на кошку, то на парня со стремянкой, то на Касю.

– Кассиопея, – сказала Кася.

Конечно, у кошки оказалась сломана лапа. Еще она воняла, и по ней скакали блохи. И шерсть превратилась в гигантские катышки. Кася с молодыми людьми, представившимися братьями Женей и Аркашкой, отвезли кошку к ветеринару (и Касе попало за пропуск летучки, а Аркаше – за прогул уроков, и только Женя, как оказалось, предусмотрительно отпросился с работы), и у ветеринара кошку долго возвращали к цивилизованному виду. А потом дома у Каси все пили чай с тортом, пока кошка тихо мурчала, забравшись на свою любимую диванную подушку, и Кася рассказывала про маньяка и про кирпич, и Аркашка вертел головой и подпрыгивал, а Женя слушал молча и вроде бы не верил. И братья договорились, что будут приходить кошку навещать. И навещали. Особенно Женя.

В общем, странная была история и совершенно волшебная. Особенно было неясно, как же Касси смогла скинуть кирпич.

А может, это и не она скинула.

Я очень люблю котиков.

Котенька, котейка, милый мой котятя.

Котька-котофей, кошатик, кыся.

Кисонька, кис-кис, кисон-марлезон…

Все самое трогательное, дорогое и родное мне хочется называть этими словами. Такая коты умность, такая нежность. А грация какая! А какая мимика! А от одного вида горделивых кошачьих подштанников как хочется пищать и повторять «Ми-ми-ми-ми-ми-ми-ми»… И это не говоря уже о мордашках.

Я людей тоже люблю, только не всех. Но и коты бывают ну очень противные, так что у них тоже все как у людей.

Про подлых, злых и тупых котов даже вспоминать не хочется. Попадались, проскочили, успели напакостить или просто вызвали «бя» своим неприятным видом – ну и брысь из памяти. И некрасивые тоже фу – это особенно которые непушистые, серо-коричневые полосатые, с тощими полосатыми же хвостами. Пусть у кого-то с такой заунывной особью связано много хорошего, мне ни разу не попался интересный кот или кошечка этой среднестатистической окраски.

Я с удовольствием ставлю лайки всем, кто размещает в Интернете кошачью мордочку. Или толстую тушку в комическом ракурсе. Равно как и тушку тощую или в ракурсе не комическом. Ну, разумеется, кроме противных. Противным лайки не ставлю. Фотографии прелестных кисонов даже сохраняю себе. Рассматриваю, умиляюсь. Пусть котики в Интернете будут неубиваемыми! И тренд, и мода, и поветрие – пусть на чем угодно держится интерес к ним, моим хорошеньким, моим му-мусечкам, кис-кисочкам.

У меня нет своего котика, но когда-то были. Эти истории о них – и о том, во что они превратили мое детство.

Мурло было зло, Мурло было непушисто, Мурло было черно как уголь. Мурло шипело. Черно-гладкое это Мурло жило у тети Гали и ее мужа Борис Михайловича. И глаза у Мурла были зеленые.

Мурло не шло на руки, Мурло всех драло, Мурло любило сырую рыбу и ело ее с газеты. Мурло всегда после еды забиралось выше человеческого роста и смотрело на всех только сверху, а мне тогда было шесть лет.

Подружиться с Мурлом так и не удалось. После общения с ним у меня не осталось никакого мнения по поводу того, хочу ли я себе котика или нет. Настолько Мурло было само по себе.

Мурло привезли жить в деревню. Оно и там не стало дружелюбнее. На руки по-прежнему не шло, а потому никто не знал, оно кошка или кот. Оно гуляло где хотело, за ним даже побежать, чтобы проследить, где гуляет, не получалось, так оно быстро исчезало.

У Мурла родились котята. Но Мурло их бросило и ушло в поля. Больше дома Мурло никто не видел – разве что в полях иногда прыгала, извиваясь, за мышом черная кошка. Прыгала или сидела глянцевым непушистым столбиком. Если к ней приближались, кошка срывалась и убегала.

Но фотографии с Мурлом остались. Сидит смотрит. Стоит смотрит. Выглянуло – и тоже смотрит. Есть фотография, где маленькая я с Мурлом на руках. Значит, оно все-таки шло на руки. А я тогда любила фотографироваться и, наверное, делала это хорошо.

Так что я знаю, что ради хорошего фото ребенок может заломать монстра.

Вижу нашего дурака ну как сейчас. Просто стоит перед глазами незабываемое это создание. Если девочка, которая учится в шестом классе, глядя на чьи-то проделки, способна описаться от смеха, это что-нибудь да значит. Он меня заставил так смеяться. Пиночет наш.

…Мы жили тогда на пятом этаже. Этот котенок сидел на лестничной клетке между третьим и четвертым. Дрожал и заваливался на бок. А мы с сестрой шли из школы и прошли мимо него. Дома несколько раз поделились впечатлением: «Котик сидит. Котик сидит… Ничей? Может, чей-то из соседей?» У соседей кошек не было – по крайней мере таких, которые бегают на улицу, гуляют там, но возвращаются домой. По квартирам наверняка сидели неведомые домашние обитатели, но вот таких вольных – нет, по подъезду не шмыгало. Так, может, этот как раз первый гуляющий? Его дома держали, а теперь начали выпускать на улицу. Потому что уже не особо и маленький-то котенок, почти кот.

Мы сходили за хлебом. Кот сидит. Только теперь уже на площадке между квартирами четвертого этажа. Дрожит, жмется к стене. К двери жмется. Пошатываясь и заплетая лапы, ходит вдоль стенки. На другой коврик лег. Снова сел, покачиваясь… Усы белые, совсем короткие, то ли он их где-то подпалил, то ли кто-то ему их подстриг. Кто мог подстричь? Дети. В квартирах четвертого этажа детей ни у кого не было, только у одних приходящий внук лет двух. Он вряд ли стриг коту усы. Получается, стригли ему усы в другом месте, не жильцы квартир четвертого этажа, к дверям которых он жмется.

Значит… Он ничей!!!

Он не соседский!

Он пришел к нам в подъезд болеть!

Болеет котик!!! Надо брать!

И вот он у нас дома. До прихода мамы еще часа полтора. Что делать? Мыть или лечить? Ну и кот… Белый, с грязно-рыжими блеклыми пятнами по голове и тельцу, разбрызганными кое-как.

Мы посадили его на галошницу, кот сел, сгорбатился – и тут же перекувырнулся через голову. Громыхнув костями, упал на пол. Вот тебе и «кошки приземляются на лапы»… Это ж надо так громануться!

После удара об пол у кота начался понос. Но, видимо, он и раньше у кота уже был, причем точно такого же цвета, как рыжие пятна его собственной раскраски. На всякий случай мы проверили на голове и на спине. Нет, те пятна, что как будто птичка окропила, – это пигмент окраски котиковой шерсти. А вот под хвостиком, на задних лапах и подплывающие к белому брюшку – это котик не сдержался. Чего же это он такого наелся? Мыть кота срочно! Таблетки давать. Страдает животное!!!