Настороженность и подозрительность — вот какие чувства роились в нас, во мне и в Дарене.

— Что скажешь? — сказал он, и все-таки вложил меч в ножны.

Я пожала плечами.

— Вот и я о том же.

Мужики с рынка, отдыхающие под заплесневелым тентом от жарких лучей Эндимиона и Акидона и от работы заодно, принялись на нас коситься. Один из этой одношерстной компании накинул на голову кепку, подвязал фартук и, подхватив заполненную повозку, двинулся к нам. Дорога была одна. Мы подвинулись, чтобы он проехал.

— Чего встали? А ну, отойди, не мешайся под ногами! — прокричал мужик в грязной, некогда белой кепке и красных шароварах, проходя мимо нас и толкая перед собой повозку. В такие одежды купцы наряжали своих подручных. Повозка была до отказа забита молодой картошкой и морковкой. Мы провожали тележку голодными взглядами, пока, грохоча и дребезжа на весь порт, купеческий подручный не скрылся за сараем.

— Дорогу! Дорогу, идиоты!

Мы отодвинулись. Еще один поджарый мужик в грязном фартуке, грязно-серой кепке и красных шароварах провез мимо нас свою тележку. Подручные купцов считали себя высшим классом среди крестьян. Многие из них имели откупную грамоту, дарующую им свободу, и почитали себя наравне с ремесленниками, привилегированным классом простонародного общества.

— Тебе что места мало? — крикнул вслед хамоватому типу Дарен.

Многочисленные постройки, сарайчики и склады Дарен рассматривал с донельзя удрученным видом. Может, он и знал столицу, но в этом районе был впервые.

Узкая рыночная улочка, ведущая в город, была вплотную засажена сараями, складами и неказистыми одноэтажными домишками. Мощеная гладким булыжником, с непрерывным углом подъема — она казалась вырезанной, то ли из детских воспоминаний, то ли из прочитанной сказки про бедную, но счастливую жизнь.

Впереди катилась телега, груженая свежей рыбой. Тягловая лошадь, запряженная телегой, во главе с мужиком, вынырнула сбоку из ответвления улицы. Телега занимала всю, и без того скромную, ширину дороги.

Можно было подсесть на край телеги, облегчить себе путь. Только я всерьез полагала, что сев, уже встать и идти дальше не смогу. А надо.

Дарен похоже придерживался того же мнения. Потому шел, с тупым безразличием передвигая ноги. Несколько часов сна в полузабытьи только растравили наши измученные тела.

Где ушлый торговец мог раздобыть свежую рыбу?

Вопрос я задала вслух. Вызвав улыбку Дарена и недовольство мужика, который заметил нас, услышав вопрос, и принялся коситься.

— В столице много водоемов, где специально разводят рыбу на продажу. Если часть Лузги под защитой, то ловят речную. Это тоже разрешено. Но не всем. Купцам, состоящим в рыболовецкой гильдии, или с грамотой на отлов рыбы. — Дарен дал мне исчерпывающий ответ.

Выбравшись из тесного переулка, мы оказались на широкой базарной площади. Площадь была забита торговыми рядами со всякой всячиной: начиная от куриных потрохов и заканчивая шпильками для волос.

Дарен увидел кого-то в толпе и свистнул так громко, что в ушах зазвенело.

— Мне надо отойти. Ты побудь здесь. Хорошо? — сказал Дарен и отпустил мою руку.

Что я могла сказать?

— Я скоро вернусь.

Он исчез в толпе.

На прилавке аккуратными пирамидами были выложены зеленые и красные яблоки, апельсины, груши, виноград. Над аппетитным товаром бдела хмурая торговка.

Если нас пустят во дворец в таком виде, то я рухну и просплю сутки, как минимум.

Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, я пробралась на задворки рынка, надеясь подремать. Пенек, на котором я устроилась, выглядел, как только что срубленный. Но в целом, удобный, как и заборчик. Старый Эндимион загородили облака. Теплый акидонский свет ласкал кожу, а свежий ветерок ворошил волосы. И даже скотобойня, где я вынуждена была притулиться, не омрачала мгновений спокойствия. Я задремала.

— Ты что тут сидишь? — над ухом будто проревел медведь. Я подскочила, как ужаленная, и выхватила кинжал.

Подобно горе надо мной нависал широкоплечий былинный богатырь ростом с добрую маховую сажень, а то и выше, с топором в руках.

— Сдурела что ли?

Мужик выронил топор. Тупой стороной тот грохнулся о мысок его ботинка. Заорав, мясник схватился за пострадавшую стопу и принялся прыгать вокруг, производя небольшое землетрясение. У него были золотистые курчавые волосы, круглое и симпатичное лицо.

Его счастье, что он стоял на достаточном расстоянии, иначе бы я проткнула его кинжалом.

— Вот блин, как больно! Едрить твою налево!

— Нечего было орать над ухом! — немного поостыв, мне стало неловко. Заняла его рабочее место, да еще травмировала.

— Вот, зараза, теперь на ногу не ступишь, — сказал мясник. Он сел на пень и осмотрел ушиб. Я переборола желание зажать нос — портянка, которую он снял с ноги, воняла чем-то отвратительно кислым.

Я спрятала кинжал, а он продолжал причитать.

— Извините, я не хотела вас так напугать, — это была не совсем правда.

— Да, ладно, бывает. Я тоже, гусь, бабы испугался. — Он засмеялся низким добродушным смехом.

— Спокойно у вас тут больно, — я села на облюбованный мною пень. Я очень надеялась, что мужик окажется охоч до разговоров.

Его словно разрядом шибануло. Он нервно посмотрел на небо, будто опасаясь увидеть воплотившуюся в жизнь декорацию к аду. Когда он убедился, что небо чисто, то пожал плечом и спокойным тоном, будто это не он только что испуганно таращился на горизонт, сказал:

— Да, здесь-то спокойно… А начиная от Маковок совсем другая жизнь. Рядом, в Чернушках, всю деревню истребили, — он опять содрогнулся. — Людские кишки на деревьях висели — сам видел. Все бегут сюда, никому не хочется помирать раньше времени. Только сейчас в город никого не пускают, говорят, что и так народу через край, — во время монолога, он посматривал на меня, будто опасался, что я буду возражать. Я внимательно слушала рассказчика и не перебивала, что ему пришлось по душе.

— С людьми, как со скотиной все равно! — он сплюнул.

Он мельком глянул на меня и зачесал волосы назад широкой, как грабли, ладонью.

— А что такая милая девушка делает здесь? Ты же не из местных? — он поправил фартук, но кровяные пятна остались на месте.

— Тоже ищу убежища, как и все.

— Да тяжелые времена настали.

— Верно. Ладно, я, наверное, пойду.

— Мой прилавок около колодца слева через два ряда. Я сам себе хозяин теперь. Надо мной только управляющий рынком! — он ждал от меня другой реакции. В ответ на столь любезное предложение я пообещала при возможности сразу зайти и смешалась с толпой.

Да, хороша пара — мясник и ведьма. Знай он кто я, то не стал бы так неосмотрительно набиваться в женихи.

Народу было действительно полно, но бездомных я не заметила. Рынок помещался в широком кольце между ремесленными лавками и деревянными складами. Проходы между домами были забиты досками. Каждую лазейку охранял солдат.

На рынок можно было попасть либо через городские ворота и склады, либо из города. У чугунных резных ворот с позолоченными пиками, выглядящих так, словно их срезали от императорских оград, крутились солдаты. Одиннадцать человек. Они проверяли наличие входных грамот. В случае отсутствия их, либо компенсации в виде денежной мзды, вышвыривали людей в канаву.

— Надоело! Почему мне?

— Потому что я так сказал, Люмха!

— От этой чертовой ямы несет, как от сточной канавы!

— Сказано тебе, дурню, и чего я с тобой нянькаюсь? Всех бродяг вышвыривать вон!

Я развернулась назад. Для начала нужно отыскать Дарена.

Сквозь поток серого люда мелькнул взлохмаченный, золоченный лучами светил, светлый затылок. Работая локтями, я сумела пробраться через толчею. Но Дарен к тому времени исчез. Осталась лишь вывеска, под которой я его видела: «Таверна Дика».

— Ты не меня ищешь, красотка? — у помойной кучи сидел пьяный мужик. Он улыбался от удовольствия и был не прочь поболтать, перед тем как отключиться.