В конце концов, не осталось ни одного. Первая атака бога Ктулху потерпела поражение. Города Земли оказались разрушены, но лучшие представители человеческого рода выжили и были готовы драться не на жизнь, а на смерть.

Тогда Ктулху приступил ко второму этапу своего плана – последнему на пути к неизбежной победе. Он был уверен, что хорошо знает человеческую душу, ее тайные желания и фатальные слабости. На сей раз он применил не самое современное оружие, но, напротив, самое древнее из известных всем формам жизни на всех планетах. Он настолько не сомневался в успехе, что решил отправиться на Землю сам, лично, без сопровождения даже самых доверенных из малых богов – да, спуститься на Землю и добиться победы голыми, так сказать, руками, сиречь одной только магической силой, которой ни один землянин не сумеет сопротивляться.

Он велел своим механическим подданным построить круглый корабль с одной-единственной дверью. Когда она открывалась, другой шар, куда меньшего размера, вылетал наружу и нисходил на Землю в направляющем луче яркого света.

И вот в этом самом шаре Великий Бог устремился к маленькой голубой планете – последняя финишная прямая, в конце которой победителя ждет венок.

Исполинская жаба выпрыгнула из меньшего шара неподалеку от развалин какого-то города в Юте и гигантскими скачками понеслась в Аризону. Там, в пустыне, среди вулканических скал и мертвых кедров, Ктулху претерпел метаморфозу, явившую миру его изначальную двойственность. Жаба исчезла, а на ее месте стояли мужчина и женщина – да такие, что никому и в кошмарном сне не приснятся! Ну а если приснятся, так там же на месте и помрешь от невыразимого ужаса.

Должное время жили эти мужчина и женщина в пустыне. Та, что самка – одноглазая, с длинным хвостом, с человеческими пальцами, заканчивающимися длинными когтями – оставшись одна, имела обыкновение трясти ослиными ушами и трубным гласом звать своего самца. Он же голени имел как у человека, бедра – как у медведя, туловище – как у быка, и голову – как у дьявола. Заслышав зов самки, он мчался к ней, ревя исполненную страсти любовную песнь. Ибо он до последней подробности был именно таким мужчиной, каких любят именно такие женщины.

О, какая любовь их соединяла!

Вот так они и жили в саду Эдемском, всячески удовлетворяя друг друга. Когда же самка очутилась в деликатном положении, самец понял, что медовый месяц подошел к концу, сунул голову в расселину скалы и умер. Его душа, будучи половинкой бога из иного мира, просто перешла в новое тело, которое самка как раз готовилась выпустить на свет. А потом она родила малыша и тоже в свою очередь умерла. И вот бог снова был цел и сам в себе един, в образе смертельной угрозы для всего мироздания – прекрасной женщины.

Стоя одна в пустыне, она постигла силу свою. Кто из мужчин сумел бы устоять перед ее чарами? Оказавшись в ее власти, всякий стал бы ей рабом. Так женщины всегда поступали с мужчинами, и ныне Ктулху, став Супер-Женщиной, намеревался показать всему их роду, что они – не более, чем животные, которых она вмиг обведет вокруг своего нежного пальчика, выпьет их кровь до последней капли и швырнет души в геенну огненную.

Но дело в том, что Томпсон предвидел приход Женщины. Те последние страницы старой книги достаточно внятно его предупредили. С помощью Дженкинса он заранее приготовил ей ловушку. Вопрос оставался только один: сработает ли она?

Женщина летела над пустыней. Ее пленительное лицо сияло предвкушением победы. Ее прелестные пальцы шевелились, мечтая о том, как они будут разрывать мужчин на части. Внутри ее Великий Бог так и сиял при мысли о том, как именно он будет терзать и мучить их души. Только одного он так и не понял – что прекрасное тело, в котором он поселился, в силу естественного выверта мозга обладало неуемным любопытством и неутолимо желало любви.

Внезапно Женщина увидала гигантскую руку, вздымающуюся прямо из песчаных дюн. Это была весьма мужская рука – с короткими, сильными пальцами, с покрытым жесткими волосами тылом, но с мягкой ладонью.

– Что за прекрасная рука! – вскричала Женщина. – Я могла бы отдохнуть в этой теплой ладони, пока пальцы будут ласкать мое нежное тело.

И она немедленно забралась на руку и свернулась там.

– Люби меня, о, дивная мужская рука! – повелела она.

И тотчас же пальцы сомкнулись и медленно раздавили ее до смерти. Можете себе представить, как вопил Ктулху! Больше не было ему места, где жить на Земле. Он потерпел поражение – полное и окончательное. Оставалось только вернуться с позором на Сатурн. Человек выиграл войну. Человеческий род был спасен. И на руинах прежней возникла новая цивилизация – гораздо лучше той.

Нельзя, чтобы палеографа считали сумасшедшим. Дабы избежать подобных инсинуаций, эту историю, которую ныне добавляю в книгу воспоминаний, я таил до самого своего выхода на пенсию. В ее достоверности можете не сомневаться. Память никогда не подводила меня в работе с землей – не предаст и сейчас, ибо воспоминание о тех ужасных событиях, случившихся в лесу к северу от Данстебла, я несу всю жизнь, будто старую, но так и не закрывшуюся рану.

Я прибыл в Данстебл, что в северной части Новой Англии, прямиком из Британского музея в марте 1920 года с целью отыскать и изучить давно утраченные источники племени краснокожих индейцев-масскват. То был скрытный и таинственный народ, жители соленых приморских болот, истребленный вскоре после основания колонии в Массачусетском заливе. Мои пожитки выкинули из скрипучего пассажирского поезда на станции Бостон и Мэн, расположенной на окраине городка. С платформы, притулившейся возле крошечного викторианского здания, вид открывался на редкость унылый. Нескончаемая февральская морось стерла пейзаж до монотонной серости утопающих в грязи равнин и увенчанных жалким кустарником всхолмий. Я оказался бы в весьма затруднительном положении, если бы не один характерно новоанглийский тип, прохлаждавшийся в компании станционного смотрителя в телеграфной конторе. Вступив в блаженное тепло зала ожидания, я был довольно высокомерно осмотрен с головы до ног (особенного внимания удостоились истекающий водой дождевик и чужеземный крой костюма) и удостоен сухого замечания:

– Никак туристический сезон начался.

Говоривший мне сразу не понравился (можно же было ограничиться улыбкой), однако поскольку никого больше на горизонте не наблюдалось, я решил, что могу стерпеть немного аборигенной надменности и даже поддержать вежливую беседу, если меня подбросят в город, а уж ради славного места для постоя – и подавно. После недолгого обмена репликами он встал и нехотя предложил подвезти меня в Данстебл, если я помогу загрузить его колымагу.

Мы взгромоздили на нее несколько ящиков с запчастями для его лесопилки – судя по всему, единственной представительницы индустрии в этом фермерском краю – и туда же покидали мои вещи. Фургон неторопливо волокся сквозь холодный туман. Мой спутник неожиданно оказался куда более разговорчивым, чем принято думать о местных уроженцах. До города он успел рассказать мне (хотя и довольно фрагментарно) о своем предприятии, о завидной репутации в городе, о степени достатка. Его семья, Варнумы, жила в Данстебле с самого дня основания, а лично он представлял собой наилучший плод этого почтенного древа. В свои сорок пока еще не женатый, он все же намеревался с течением времени обзавестись и супругой, и потомством – дабы продолжить гордый род Варнумов.

Фургон свернул на мощеную и более широкую магистраль, отрекомендовавшуюся как Черная Северная Дорога. Варнум внезапно оборвал свой монолог и подозрительно воззрился на меня, а потом спросил, с чего это я поперся вдоль всего побережья в Данстебл. Я решил положить конец его эгоистическим излияниям и сделать ставку на священный ужас перед ученостью, свойственный всем представителям среднего класса.

– Я – Томас Грааль из Британского музея, – сообщил ему я, – и приехал отыскать Паукватога.