1958 Первая получка Как золотящаяся тучка, какую сроду не поймать, мне утром первая получка сегодня вспомнилась опять. Опять настойчиво и плавно стучат машины за стеной, а я, фабзавучник недавний, стою у кассы заводской. И мне из тесного оконца за честный и нелегкий труд еще те первые червонцы с улыбкой дружеской дают. Мне это вроде бы обычно, и я, поставя росчерк свой, с лицом, насильно безразличным, ликуя, их несу домой. С тех пор не раз — уж так случилось, тут вроде нечего скрывать — мне в разных кассах приходилось за песни деньги получать. Я их писал не то чтоб кровью, но все же времени черты изображал без суесловья и без дешевой суеты. Так почему же нету снова в день гонорара моего не только счастья заводского, но и достоинства того? Как будто занят пустяками средь дел суровых и больших, и вроде стыдно жить стихами, и жить уже нельзя без них. 1958 Спичечный коробок По старинной привычке, безобидной притом, обязательно спички есть в кармане моем. Заявленье такое не в урок, не в упрек, но всегда под рукою — вот он тут — коробок. И могу я при этом, как положено быть, закурить сигарету иль кому посветить. Тут читателю в пору — я на это не зол — усмехнуться с укором: «Тоже тему нашел». Ни к чему уверенья: лучше вместе, вдвоем мы по стихотворенью осторожно пойдем. То быстрее, то тише подвигаясь вперед, прямо к фабрике спичек нас оно приведет. Солнце греет несильно по утрам в октябре. Острый привкус осины на фабричном дворе. Вся из дерева тоже, из сосны привозной, эта фабричка схожа со шкатулкой резной. И похоже, что кто-то, теша сердце свое, чистотой и работой всю наполнил ее. Тут все собрано, сжато, все стоит в двух шагах, мелкий стук автоматов в невысоких цехах. Шебаршит деловито в коробках мелкота — словно шла через сито вся продукция та. Озираясь привычно, я стою в стороне. Этот климат фабричный дорог издавна мне. Тот же воздух полезный, тот же пристальный труд, только вместо железа режут дерево тут. И большими руками всю работу ведет у котлов, за станками тот же самый народ. Не поденная масса, не отходник, не гость — цех рабочего класса, пролетарская кость. Непоспешным движеньем где-нибудь на ветру я с двойным уваженьем в пальцы спичку беру. Повернувшись спиною, огонек как могу прикрываю рукою и второй — берегу, Ощущая потребность, чтобы он на дворе догорал не колеблясь, как в живом фонаре. 1958 Столовая на окраине Люблю рабочие столовки, весь их бесхитростный уют, где руки сильные неловко из пиджака или спецовки рубли и трешки достают. Люблю войти вечерним часом в мирок, набитый жизнью, тот, где у окна стеклянной кассы теснится правильный народ. Здесь стены вовсе не богаты, на них ни фресок, ни ковров — лишь розы плоские в квадратах полуискусных маляров. Несут в тарелках борщ горячий, лапша колышется, как зной, и пляшут гривеннички сдачи перед буфетчицей одной. Тут, взяв что надо из окошка, отнюдь не кушают — едят, и гнутся слабенькие ложки в руках окраинных девчат… Здесь, обратя друг к дружке лица, нехитрый пробуя салат, из магазина продавщицы в халатах синеньких сидят. Сюда войдет походкой спорой, самим собой гордясь в душе, в таком костюмчике, который под стать любому атташе, В унтах, подвернутых как надо, с румянцем крупным про запас, рабочий парень из бригады, что всюду славится сейчас. Сюда торопятся подростки, от нетерпенья трепеща, здесь пахнет хлебом и известкой, здесь дух металла и борща. Здесь все открыто и понятно, здесь все отмечено трудом, мне все близки и все приятны, и я не лишний за столом. |
