Молодой драматург вынул изо рта длинную сигарету и громко засмеялся, но смех прозвучал неубедительно.

— Тогда я, наверное, перепишу сцену убийства в моей новой пьесе «Пробуждение Джорджа». К примеру, убийца мог бы топором…

— Мистер Берни! Манекены ведь не истекают кровью.

Оба рассмеялись.

— И не забывайте, что они стоят больших денег. Не в каждом театре бюджет вынесет такую сцену.

Ее собеседник с пониманием кивнул.

— У древних римлян таких проблем не было. Я подумаю над этим.

Торнье увидел их, когда шел через сцену к лесенке, ведущей в зрительный зал. Все занятые в постановке стояли небольшими группами и беседовали. Приближалось время первой репетиции.

Увидев Торнье, продюсер махнула ему рукой и попросила собеседника: — Мистер Берни, будьте так добры, принесите что-нибудь выпить. Я волнуюсь, как в первый раз.

Она звонко рассмеялась.

— Конечно, мисс Ферн. Вам покрепче?

— Да, покрепче. Виски в картонном стаканчике. Бар здесь, недалеко.

Берни кивнул, и это выглядело как поклон. Он удалился по проходу, мисс Ферн схватила Торнье за руку, когда тот хотел проскочить мимо.

— Ты что, не рад меня видеть, Торни?

— A-а, здравствуйте, мисс Ферн, — сказал он вежливо.

Она притянула его к себе и прошептала:

— Если ты еще раз назовешь меня «мисс Ферн», я расцарапаю тебе физиономию.

— Ну хорошо, Жадэ, только…

Он нервно оглянулся. Вокруг них толпились люди. Иоан Фириа — один из постановщиков — с любопытством косился на них.

— Как у тебя дела, Торни? Почему тебя так давно не видно?

Он пожал плечами.

Жадэ Ферн внимательно разглядывала его.

— Почему ты такой мрачный, Торни? Ты злишься на меня?

Он помотал головой.

— Это все пьеса, Жадэ. «Анархия» — ты ведь знаешь…

— Он кивнул головой в сторону сцены.

Тут она догадалась:

— Да, я понимаю, та неудавшаяся десять лет назад постановка. Ты должен был играть Андреева. Извини, Торни, я забыла.

— Теперь уже все равно, — он вымученно улыбнулся.

Она взяла его за руку.

— После репетиции у меня масса времени, Торни. Посидим где-нибудь и поговорим, хорошо?

Он огляделся и покачал головой:

— У тебя сейчас новые друзья, Жадэ. Им это не понравится.

— Ты говоришь об этих людях? Чушь. Они не снобы.

— Да, но они ждут, когда ты обратишь внимание на них. Фириа места себе не находит.

— Знаешь, давай потом встретимся в комнате для манекенов. У меня будет время.

— Если ты так хочешь.

— Конечно, Торни. Столько лет прошло.

Берни вернулся с виски и одарил Торни поверхностно-любопытным взглядом.

— Большое спасибо, мистер Берни, — сказала она ему и снова повернулась к Торнье.

— Торни, сделай одолжение, я искала Д’Уччию, но его где-то носит. Надо принести манекен со склада. Заказ уже сделан, но водитель забыл куклу, а она нам нужна для репетиции. Не мог бы ты…

— Ну конечно, мисс Ферн. Нужны какие-нибудь бумаги?

— Нет, достаточно подписать накладную. И посмотри, пожалуйста, поступила ли новая лента для «маэстро». Машина запорола ленту Пелтье. Правда, у нас есть дубликат, но нам на всякий случай нужен второй.

— Я посмотрю, может ее привезли в обед, — еле слышно сказал он.

Проходя через фойе, он увидел на лестничной площадке Д’Уччию. Тот разговаривал с торговым агентом. Директор заметил Торнье и довольно ухмыльнулся.

— …Конечно потребуются некоторые изменения, — как раз объяснял агент. — Дом старый, в проекте не предусматривались автоуборщики. Сейчас при строительстве больших зданий учитывают, что убирать их будут автоматы. Но мы настроили его так, что он управится и здесь, мистер Д’Уччия. В конце концов ваш театр заслуживает чего-то особенного.

— Хорошо, но сначала назовите вашу цену.

— Мы сообщим вам все детали не позднее послезавтра.

— А как насчет демонстрации вашего уборщика? Вы, помнится, обещали.

Агент замолчал. Он заметил Торнье с тряпкой и шваброй в руках.

— Ну, полотер — это лишь малая часть всей системы, но… Знаете, что я сделаю? Сегодня после обеда я принесу наш серийный полотер, и вы увидите его в действии.

— Хорошо, приносите, потом поговорим.

Они пожали друг другу руки. Торнье стоял в стороне, скрестив руки на груди и следил за тараканом, ползущим под зеленую кадку декоративной пальмы. Он ждал, когда директор освободится, чтобы попросить ключ от автокара. Он чувствовал на себе торжествующий взгляд Д’Уччии, но не подавал виду.

— Вы убедитесь, мистер Д’Уччия, наша система чрезвычайно универсальна и удобна. Вы избавитесь от множества забот, у вас не будет никаких проблем с обслуживающим персоналом, если…

— Ладно-ладно. Хорошо, благодарю вас.

Агент ушел.

— Ну что, бездельник? — ухмыльнулся Д’Уччия.

— Мне нужен ключ от автокара. Мисс Ферн просила меня привезти кое-что со склада.

Д’Уччия бросил ему ключ.

— Вы слышали, что сказал этот человек? Пусть машины работают, да?! Вам нужно свободное время? О’кей, скоро его у вас будет достаточно.

Торнье быстро отвернулся, чтобы скрыть вспышку ненависти.

— Вернусь через час, — пробормотал он и устремился к выходу. Его побелевшие губы беззвучно двигались. Зачем ждать еще две недели и терпеть издевательства? Почему не уйти прямо сейчас? Пусть Д’Уччия сам выполняет эту проклятую работу, пока не установят машину. Нечего и думать получить другую работу в театре, так что реакция Д’Уччии не играет никакой роли.

«Я ухожу прямо сейчас» — подумал он. И в то же самое время он знал, что не сделает ничего такого. Он не мог объяснить это даже себе самому, но когда он думал о том, как он, отделавшись от Д’Уччии, будет шататься в поисках другой, лучшей работы, его пронизывал страх. Его заработка хватало, чтобы снимать меблированную комнату на четвертом этаже и кое-как прокормиться. Но главное — у него была возможность находиться рядом с этими обломками искусства, которые он, если говорить честно, любил. Он называл это «театр», не имея в виду ни место, ни бизнес, ни название рода искусства. Его театр был состоянием их души и сердца. Жадэ Ферн и Иан Фириа принадлежали к тем людям, которые отождествляли себя с театром. Мела тоже, пока не связалась со Смитфилдом. Лишь немногие были так привязаны к театру, прочие ушли уже давно. Но эти все еще были здесь, и даже после того, как театр был проглочен машиной технологического прогресса, они остались с ним. И некоторые из них, вроде Жадэ Ферн, Фирии, да и Мелы приспособились и наживались на агонизирующем проституированном театре, приобретая заодно язву и нечистую совесть. И все же они олицетворяли собою театр и, поскольку все они еще были здесь, здесь же был и он, Торнье, мыл пол, по которому они ходили, и чувствовал себя хоть как-то причастным к театру. Но теперь и этому пришел конец, и он снова почувствовал прежнюю горечь, острую, почти болезненную.

«Если бы я только мог дать один, последний спектакль, — подумал он. — Еще одна, последняя роль…»

Но эта мысль опять сводилась все к тем же фантастическим планам мести всем подряд и к несбыточным мечтам. Бессмысленно. Никакого шанса у него не будет. Он стиснул зубы и поехал на склад Смитфилда.

Войдя, Торнье увидел, что кладовщик уже приготовил упакованную в ящик куклу-манекен. Вдвоем они оттащили ящик, похожий на гроб, вниз к машине.

— Пока грузить нельзя, — прошепелявил кладовщик, мусоля окурок сигары. — Эта кукла не новая, нужно будет подписать одну бумагу.

— Какую еще бумагу?

— Об ответственности за скрытые дефекты. Если кукла сломается на сцене, то Смитфилд не несет никакой ответственности. Так всегда делается при прокате кукол, уже бывших в употреблении.

— Почему же в таком случае не прислали новую?

— Потому что эту модель больше не выпускают. Если вас устраивает, берите эту и подписывайте обязательство.

— А если я не подпишу?

— Нет подписи — нет куклы.

— Понятно, — Торнье задумался. Очевидно кладовщик принял его за кого-то из постановочной группы. Его подпись абсолютно ничего не значила. Но было уже довольно поздно, и к тому же Жадэ ждала его. Он взял бланк.