Завтра Еще одно воспоминанье, Еще один глоток вина — Не омрачай мое сознанье Виденьем завтрашнего дня. Не пережитое тобою Еще сегодня не прошло, Оно парит над головою Невозмутимо и светло. А завтра — праздничные ризы Или последнее прости, Какие новые сюрпризы Захочет жизнь преподнести. Пускай слепое ожиданье Не видит завтрашнего дня — Еще одно воспоминанье, Еще один глоток вина. Вызов
Там, где пронзительно и остро Гуляет ветер над водой, Лежит мой заповедный остров, Покрытый снежной пеленой. Туда, в безжизненные грани, Меня надежды понесли — Найти в холодном океане Последний путь своей земли… Я мыслю: волею упорной Раздвинуть каменные льды, Пусть мой корабль плывет по черной И узкой полосе воды. И близкий так к заветной цели, Я клич бросаю в темноту: Беснуйтесь, снежные метели, Вы рвете только пустоту. 1932 Дорога Дорога поет и шумит, как река, Съедая на сердце тоску, Как кони степные, летят облака В каком-то горячем скаку. Уж скоро потянутся птицы на юг Крикливой такой чередой — Дорога, старинный и верный мой друг, Дай снова обняться с тобой. Знакомые песни я вновь узнаю — Да, это моя сторона. Вот только боюсь, что в домашнем краю Никто не узнает меня. Придут посмотреть заграничный костюм, Да слов не найдется со мной. И я замолчу, спотыкаясь от дум, Усталый, нелепый, смешной… Старинная бабка на чей-то вопрос Прошамкает только: «Кажись… И ликом похож, и отцовский и рост, Ну что же, пришел — так садись». Мама Остров прекрасной жалости В море житейских бед. Мама, купи мне, пожалуйста, Трехколесный велосипед… Помнишь, зелень крапивная Дико цвела у крыльца? Ты была тогда очень красивая, С полным овалом лица. С вечными, звонкими песнями В праздник пекла пироги, Весело прыгали блесками Серьги и кольца твои… Да. Да. Конечно. Разумеется. Сказка превращается в быль, Память же былью развеется, Как ветром дорожная пыль. И никому не надо шалости, Растянутой на тридцать лет… Мама, купи мне, пожалуйста, Пробочный пистолет. Отчего ты так молчалива, На тебе не видно лица… А чудная была крапива У самого крыльца! 1939 Ночь Вечер — сторож долгих снов — Разомкнул свои объятья, Словно символы проклятья Стали остовы домов. В тихом беге на восток Гасли искры золотые, Сыпал стрелы ледяные Ветер — яростный стрелок. Где-то плакал хриплый альт Обескровленной машины, Оскорблено бились шины О бесчувственный асфальт… На заплеванных углах, Ожидая пьяной шутки, Зябко жались проститутки С кротким ужасом в глазах. Ночь была полна чудес… Где-то пели и плясали. Но пришло полно печали Утро — блудный сын небес. Свет упал, и сторож снов Снова сжал свои объятья. Словно призраки проклятья Были тени от домов. Поэма для виолончели Ветер, ночью заблудившийся, играл, В темном небе плыли звезды-пузыри, Желтых листьев сумасшедший карнавал Собирался веселиться до зари. Ветер песенки насвистывал, шутя С тополями на бульваре городском, И, о чем-то вспоминая и кряхтя, Пререкался с буйным ветром старый дом. А за окном плакала одинокая Девушка с лакированными ногтями. У ней красные глаза и тихое сердце. На комоде — фотография мамы, А отца она не помнит… Ветер, ветер, пожалей одинокую Девушку с лакированными ногтями. Ставни хлопали в восторге от игры — Представленье удалось, как никогда. На балконе, там, где бедные миры, Даже лопнула какая-то звезда. Только глупые смотрели фонари, Как уходит ночь, зевая широко, И бледнели, и тускнели от зари, И вздыхали, беспричинно и легко… Глоб Троттер
Ни родины, ни дома, ни семьи И никого, кто ждал бы его где-то, Все для него — чужие и свои В любой стране и в каждой части света. Весь круглый мир он так исколесил Развинченной и медленной походкой, Он отдыхал там только, где любил, Где песни пел и пил вино с красоткой… Вот он идет — прямой, как истукан, В зубах «гаванна» терпкая, как жалость, В глазах воспоминанье дальних стран, А в сердце — бесконечная усталость. На поясе болтаются ножи: Один морской, другой для харакири. Что для него спокойствие души, Когда душа, как гость в пустой квартире. Опять запели жерла белых труб, И он спешит расстаться до заката, И сердце ноет вновь, как старый зуб, И облака опять летят куда-то… Прощай, земля! И вновь горят зрачки, Глотая даль последней части света, В груди легко от сумрачной тоски И от того, что кто-то плакал где-то… |
