Весь день Василевский провёл в войсках. На рассвете выглянул в окно. Во дворе штаба прохаживался часовой с автоматом, у ворот стоял другой часовой. Небо хмурое, вот-вот пойдёт снег. Неожиданно зазвонил аппарат ВЧ. Это был генерал Антонов.
— Вам надлежит вылететь в Ставку! — коротко изрёк он. — Это приказ Верховного.
Василевский обернулся. Генерал Рейтер стоял без сапог, в одной гимнастёрке, волосы не причёсаны. Весь его вид говорил о том, что генерал только сейчас проснулся.
— Я уезжаю, Макс Андреевич. Если что, звони мне в Ставку!
— Добро!..
Вылетел Василевский в семь утра, когда сыпанул хлопьями снег. Самолёт пробил облака, и в стёкла кабины ударили яркие лучи солнца. Он прищурил глаза. А через час самолёт приземлился на Центральном аэродроме. Встречал Василевского генерал армии Антонов.
— Здравия желаю, товарищ маршал! — Антонов приложил руку к головному убору. — Вчера в Генштаб звонил Михаил Иванович Калинин. Он спрашивал, когда вы приедете в Москву. Я сказал, что вы на фронте. Так что позвоните ему. И ещё. Вам пришло письмо от сына. Оно там у меня, на службе...
В Кремль Василевский поехал один, Антонов вернулся в Генштаб.
У Сталина шло какое-то совещание, и Поскрёбышев попросил Василевского подождать:
— Там Берия, Молотов и Маленков.
«Опять этот очкарик у Верховного», — с неприязнью подумал о Берия Василевский. Ещё до войны Берия собрал о его отце-священнике разные, как ему казалось, компрометирующие данные и сообщил о них Сталину. Хорошо, что вождь не принял всерьёз его информацию, иначе могло быть и хуже. Сумел же Берия убедить Сталина, что генерал армии Мерецков поддерживает связи с немцами, и Кирилла Афанасьевича упекли в тюрьму. Хороню, что маршал Будённый и Жуков вступились за него, а то бы сен час Мерецков был не на фронте, а где-то в лагере.
Скрипнула дверь — из кабинета Сталина вышли Берия, Молотов и Маленков. Поскрёбышев сказал Василевскому:
— Проходите, Александр Михайлович, товарищ Сталин ждёт вас.
Верховный сидел за столом и маленькими глотками пил чип. Когда начальник Генштаба произнёс: «Здравия желаю!» — он улыбнулся, поднялся из-за стола и протянул ему свою жилистую руку.
— Дома были? — спросил он.
— Нет, прямо с аэродрома поехал к вам.
— Рассказывайте, как там на фронте?
Василевский доложил подробности о подготовке Брянского фронта к операции, о том, какую работу провёл в войсках, дал свою оценку общей обстановки на других фронтах.
— Я уверен, что скоро нам придётся планировать боевые действия на территории Белоруссии, — подытожил начальник Генштаба.
— И Жуков такого же мнения. — Сталин попыхтел трубкой. — Что вы можете сказать о генерал-полковнике Рейтере? — вдруг спросил Верховный. — Как он руководит Брянским фронтом? Опыта боевых действий у него всё же меньше, чем у других.
— Люди растут в ходе боев, — осторожно заметил Василевский. — Приобретает опыт и генерал Рейтер.
Верховный ничего не ответил. Он размышлял о чём-то своём, потом осведомился:
— Какие меры вы приняли по защите перевозок нефти?
Когда шли ожесточённые бои под Сталинградом, нарком ВМФ адмирал Кузнецов обратился с письмом к начальнику Генштаба Василевскому, в котором отмечал, что с продвижением немцев на юг создаётся угроза северной части Каспийского моря, особенно Астраханскому рейду, где ведётся перекачка нефтепродуктов из морских танкеров в рейдовые. Нарком ВМФ просил принять соответствующие меры по защите перевозок по Каспийскому морю и Волге, усилить противовоздушную оборону этого района, для чего надо увеличить количество плавучих батарей. Об этом его и спрашивал Верховный.
— Мы с Николаем Герасимовичем решили сформировать оборону Астраханского рейда, — сказал Василевский. — На Волжской флотилии уже кое-что сделано, есть дивизион плавучих батарей, корабли охранения, тральщики. Мы условились, что нарком ВМФ у себя в штабе обсудит со своими заместителями, что ещё надо будет сделать, чтобы усилить противоминную оборону Волги и Волго-Каспийского канала. Генштаб даст ему всё, что потребуется. У вас есть по этому делу замечания?
— Нет, — сухо ответил Сталин. — Я считаю, что вам надо денька три хорошо отдохнуть, а если потребуется, я вас найду...
— Где письмо? — спросил Василевский, едва вошёл в кабинет к Антонову.
Тот извлёк из ящика стола запечатанный конверт и вручил его Александру Михайловичу.
— У Верховного были?
— Только что от него. Он разрешил мне несколько дней отдохнуть, пока на фронтах наступило затишье. Я поеду к себе на дачу. Так что ты, Алексей, сам тут командуй, но помни: если что — я рядом!
— Зря тревожить вас не стану! — заверил Антонов.
Василевский про себя прочитал письмо сына:
«Здравствуй, отец! Ты, наверное, сейчас так занят делами на фронте, что нет времени написать мне хотя бы несколько строк. С тех пор, как я уехал в авиационное училище, от тебя ни строчки! Но я не сержусь: сейчас идёт кровавая война и тут не до сантиментов. Знаешь, я тоже хочу как можно скорее попасть на фронт, но мне страшно не везёт. Проучился три месяца и тяжело заболел. Мы были на заготовке леса, я промок под дождём и сильно простыл. Надо было сходить к врачу, а я счёл это пустяком, и теперь мне совсем плохо. Врач прописал таблетки, я глотаю их, но кашель стал сильнее. Я не знаю, чем болен, но дышать тяжело, тугой спазм лёгких, будто их кто-то сдавливает руками. Куда уж тут до учёбы! Вчера так сильно кашлял, что из горла пошла кровь. Как поправлюсь, снова напишу тебе, ладно?
Будь здоров, отец, успехов тебе на фронте! Целую. Твой сын Юрий.
Р. S. Если увидишь мою маму, очень прошу тебя не говорить ей о том, что я болен. Ты же знаешь, у неё слабое сердце, и как бы не случилось беды».
Генерал Антонов, занимаясь делами, изредка взглядывал на своего начальника. Лицо Василевского, ещё недавно румяное, поблекло, блеск в глазах исчез, взгляд стал отчуждённым.
— Попал мой Юрка в переплёт, — грустно сказал он.
— Я помню, как под Москвой он рыл окопы и всё говорил, что уйдёт на фронт.
— Юра учится на авиационного механика, а сейчас тяжело заболел. Я просто растерян и не знаю, как ему помочь.
Антонов предложил вызвать его в Москву на лечение.
— Я ещё не решил. А тебе, Алексей, спасибо за заботу.
Вернувшись в свой кабинет, Василевский, не снимая шинели, позвонил домой:
— Это я, Катюша...
— Боже ты мой, Саша! — воскликнула жена. — Когда приехал?
Он сказал, что прилетел рано утром, когда она, наверное, ещё спала с Игорьком, и сразу поехал в Ставку. А теперь звонит ей из Генштаба.
— Игорёк вырывает из моих рук трубку. Дать ему?
— Дай... Это ты, сынок?
— Здравствуй, папка! Ты что-нибудь привёз мне? — клокотал в трубке звонкий голос сына.
— Привёз, сынок. И знаешь что? Гильзу от пулемёта «максим», из такого же Василий Чапаев строчил очередями по белым.
— Здорово! Я тебя жду... — Он передал трубку матери.
— Ты слышал, что сказал сын? Мы тебя ждём!..
На душе у Александра Михайловича потеплело. Мысль о том, что дома всё хорошо, ободрила его, даже тревожное письмо старшего сына не казалось ему таким страшным, когда он читал его. И всё же сердце больно сжималось, когда он думал о болезни Юрия. «Надо съездить к Серафиме», — решил он.
Подул стылый ветер, потом пошёл снег — сухой, колючий, как шило. И сразу потемнело, хотя часы показывали начало двенадцатого. Василевский вышел во двор и сел в машину.
— В Сокольники поедем, Петрович, на мою старую квартиру! — обратился он к водителю. — Чай, не забыл туда дорогу? Помнишь высокий кирпичный дом?
— Вы жили там с генералом Жуковым...
— Значит, не забыл! Туда и поезжай...
Старая «эмка» прытко бежала по асфальту, обогнала трамвай, затем свернула к парку. Сидя рядом с водителем, Василевский смотрел сквозь стекло кабины на дорогу. Мысли в голове путались. « Вчера так сильно кашлял, что из горла пошла кровь». Эти строки из письма сына жгли его калёным железом. Чем он болен? Да, прав Антонов, надо срочно вызывать Юру в Москву и показывать врачам. «И пока я не уехал на фронт, это нужно сделать», — решил Александр Михайлович.
