Когда над столицей спустились сумерки, Василевский был уже в Большом театре с женой. Но посмотреть спектакль до конца ему не удалось. Во время второго действия к нему подошёл адъютант и, нагнувшись, шепнул на ухо:
— Вас срочно требует к телефону товарищ Сталин!
Василевский встал и поспешил в кабинет директора театра.
— У нас случилась большая беда, — глухо, с надрывом произнёс Верховный. — В районе города Мельзак был тяжело ранен генерал армии Черняховский. Это произошло на поле боя. Не приходя в сознание, он умер.
У Василевского защемило сердце, казалось, в груди что-то оборвалось.
— Я потрясён, — едва выдавил из себя маршал.
— Мы потеряли талантливого полководца, — продолжал Сталин. — Но что теперь об этом говорить?! — Он передохнул. — Ставка решила назначить вас командующим 3-м Белорусским фронтом. Не возражаете?
— Готов немедленно вылететь на фронт!
— Полетите завтра вечером, а утром к восьми часам быть у меня!..
Вернулся в ложу Василевский удручённым. Жена это заметила.
— Ты чего такой расстроенный?
— Потом скажу, — тихо молвил он. — Может, пойдём? Я уже не могу тут сидеть...
Она кивнула, и они вышли.
Он сидел на диване тихий, неподвижный, смотрел в окно, куда заглядывал осколок луны, а видел себя уже там, в штабе 3-го Белорусского фронта. Ему даже почудился басовитый голос Черняховского: «Я с ходу возьму Воронеж, и никакая вражья сила не остановит мою армию!» Эти слова говорил ему Иван Данилович в январе 1943 года, когда проводилась Воронежско-Касторненская операция. 60-я армия Черняховского, несмотря на упорное сопротивление врага, сильный мороз и метель, уже на второй день наступления ворвалась в Воронеж и освободила его. Тогда-то Черняховский и стал Героем Советского Союза. В апреле 1944 года Василевский предложил назначить Черняховского командующим 3-м Белорусским фронтом.
— Да вы что? — с усмешкой сказал Сталин. — Он совсем молод! Сколько ему — тридцать восемь? Справится ли с фронтом?
— Черняховский молод, но он талантлив, есть у него цепкая хватка!
Верховный с минуту колебался, потом резко махнул рукой:
— Согласен, но под вашу ответственность!
Самый молодой в Красной Армии командующий фронтом проводил свою первую фронтовую операцию. И вот теперь его нет...
— Когда ты уедешь, я ночами не буду спать, — сказала ему жена.
— Отчего, Катюша? — Голос у Александра Михайловича был сухой и скрипучий.
— За тебя стану переживать.
— Глупышка моя... — Он поцеловал её в щёку. — Я буду вести себя осторожно.
— Ты уже наосторожничался, — попрекнула она его. — В Крыму тебя чуть мина не угробила, в Прибалтике «Виллис» протаранил машину, и тебе два ребра поломало. — Прильнув к нему, она всплакнула. — Боюсь за тебя, Сашенька, очень боюсь! Я же знаю, какой ты... Как тот рысак, рвёшься в самое пекло...
— Ну хватит... Тебе известно, что я не переношу женских слёз. Давай ужинать, а то уже поздно.
С утра, сидя в Генштабе, Василевский готовился к отъезду, а вечером, едва на небе зажглись звёзды, поспешил в Кремль. Погода была морозная, под ногами скрипел сухой снег.
Он тихо вошёл в кабинет вождя, прикрыв за собой массивную дверь. Сталин стоял с трубкой во рту у края стола. Его лицо было хмурым, казалось, он не заметил, кто к нему пришёл, и даже когда Василевский сказал: «Здравия желаю, товарищ маршал!» — он не шелохнулся. Верховный смотрел на карту, как будто ничего не случилось. Железная выдержка! Но вот он включил свет. Лампочка осветила его пепельно-серое лицо, холодные и будто застывшие глаза.
— Жаль, что мы потеряли полководца, — глухо проговорил он. — Но у военных людей каждый шаг на фронте — риск. Теперь вот вы командующий 3-м Белорусским фронтом, и вам тоже придётся рисковать. Что поделаешь!.. Что меня волнует? — продолжал Сталин. — Фронт недостаточно упорен в боях против хейльсбергской группировки врага. Эту слабину надо выбрать!
Что-то не ладится у командующего 1-м Прибалтийским фронтом генерала Баграмяна. Не распыляем ли мы там свои силы? Не лучше ли действовать одним, но сильным кулаком?
— Я подумаю, Иосиф Виссарионович...
— Вот-вот, подумайте, посоветуйтесь с людьми, — подхватил Верховный. — Посмотрите на месте, как усилить наши удары по противнику... Для нас сейчас главное — Берлинское направление. Жукову там ох как нелегко! И Ставка должна ему помочь. Или вы ревнуете Жукова? — Глаза вождя не смеялись, в них, однако, не было и тени упрёка.
— Ни ревности, ни зависти к Георгию Константиновичу у меня, товарищ Сталин, нет и быть не может! — натужно произнёс Александр Михайлович. — Мы дружим с ним на равных, как говорят в народе, слёзы вместе, смех пополам. Жуков — смелый, решительный, а это мне по душе.
— Мне пришли на ум слова Льва Толстого о том, что трусливый друг страшнее врага, ибо врага опасаешься, а на друга надеешься, — сказал Сталин.
Казалось, всё ясно, и Василевский шагнул к двери, но Верховный задержал его.
— У Поскрёбышева два пакета для вас, — загадочно сообщил он.
Василевский взял их у Поскрёбышева и вскрыл. В первом пакете был приказ Ставки, в котором говорилось, что в связи со смертью генерала армии Черняховского, последовавшей от тяжёлого ранения, командующим войсками 3-го Белорусского фронта назначается маршал Василевский. В командование фронтом ему предписывалось вступить не позже 21 февраля. До его прибытия на фронт исполнение обязанностей командующего войсками возлагалось на начальника штаба фронта генерал-полковника Покровского, которого Александр Михайлович прекрасно знал. Во втором пакете было постановление Государственного Комитета Обороны об учреждении состава Ставки Верховного Главнокомандования Вооружённых Сил, где в числе других была фамилия заместителя наркома обороны маршала Василевского.
Домой Александр Михайлович пришёл поздно и, войдя в квартиру, сказал жене:
— Можешь меня поздравить, Катюша. — Глаза у него засияли. — Меня назначили командующим фронтом! И ещё я стал членом Ставки!
— Ты идёшь на место погибшего Ивана Даниловича?
— Что поделаешь. — Он развёл руками. — Война — штука коварная...
— Когда улетаешь на фронт? — спросила жена.
— Рано утром. А что?
— Тебе звонил Оскар. Ты ему зачем-то нужен.
После ужина Катя стала готовить ему в дорогу саквояж, а он позвонил Кальвину.
— Саша, это правда, что генерала Черняховского сразил осколок? — спросил Кальвин.
— Да. Я только что вернулся от Верховного. Ставка назначила меня командующим 3-м Белорусским фронтом. Я улетаю в штаб фронта на рассвете.
— Возьми меня, а? — взмолился Оскар. — Шеф поручил мне срочно дать статью о Черняховском. Срок — три дня, командировочная у меня в руках. Так как?
— Приходи на аэродром на старое место.
— Спасибо, Саша! Что бы я делал без тебя?..
«Дуглас» пробил чёрные облака, и в иллюминатор Василевский увидел тёмно-голубое небо. Звёзды на нём горели ярко, словно их недавно зажгли.
— Романтика! — воскликнул Оскар. — Когда-нибудь и туда доберутся люди. А земли не видно, всё заволокли тучи. А ты чего задумался, полководец?
— О Черняховском. Сталин тяжело воспринял его смерть. Когда говорил о нём, голос у него заметно дрожал.
— Ты смешишь меня! — усмехнулся Оскар. — Зато голос не дрожал у вождя, когда в июле сорок первого расстреливали командующего Западным фронтом генерала армии Павлова!
— Перестань! — грубо одёрнул его Василевский. — Не здесь же об этом говорить.
— Ты просто чего-то боишься, — бросил упрёк Оскар и отвёл глаза в сторону.
— Я боюсь? — вспыхнул Александр Михайлович. — А кто тебе первый сказал об этом?
— Ты.
— Но если бы я был трусом, ты бы ничего от меня не узнал.
— Прости, Саша... — буркнул Оскар, не глядя ему в лицо. — Тебе я за многое благодарен.
Самолёт повалился набок, делая разворот, и Василевский чуть не свалился с кресла. Лётчик громко доложил:
