«Ему очень жаль Якова, у него даже глаза повлажнели», — подумал Василевский, глядя на вождя.
— Что требуется от меня? — спросил маршал.
Сталин ответил не сразу. Он в раздумье молчал. Казалось, в его душе шла отчаянная борьба. Наконец он глухо сказал:
— Мне как-то неловко на сына подписывать приказ. Может быть, это сделать вам как моему заместителю и начальнику Генштаба?
— Я могу подписать, — произнёс Василевский. — Но пользы от этого не будет. Почему? Ваш сын увидит под приказом мою подпись и наверняка подумает, что у вас, наркома обороны, не поднялась рука на сына. Так что воспитательный эффект мои подпись не повысит. Лучше, если отец наказывает своё чадо, а не кто-то другой.
— Вы так считаете?
— Да, говорю вам честно, как на духу.
— Решено, я подпишу приказ! — повеселел Сталин. — Ваши доводы убедили меня. Спасибо! — Он взглянул на Василевского, и улыбка скользнула по его лицу. — Вас, наверное, интересует, кто мне доложил о сыне? Тот же источник, который сообщил мне о болезни вашего сына Юрия. Это надёжный источник, и я доверяю ему.
«Я знаю, кто этот человек, — Лаврентий Берия!» — мысленно сказал Василевский Верховному.
— Один вопрос мы с вами решили. — Сталин взял со стола трубку, набил её табаком и закурил. — Теперь вернёмся к операции «Кутузов». Мне звонил командующий Центральным фронтом генерал Рокоссовский. Он считает, что Генштаб взял для операции «Кутузов» основные силы его фронта[15], тогда как Западный фронт генерала Соколовского выделил для этой цели лишь три общевойсковых, одну танковую армии и 2-й гвардейский кавалерийский корпус.
— Вот ведь какой настырный генерал Рокоссовский! — едва не чертыхнулся Василевский. — Он мне звонил, и я ему всё объяснил. Почему Генштаб так поступил? Под Орлом немцы сосредоточили большие силы — тридцать семь дивизий группы армий «Центр», в том числе восемь танковых и две моторизованные, тысячу двести танков и штурмовых орудий, более тысячи самолётов. Это данные разведки, и они точны. Командует орловской группировкой генерал-полковник Вальтер Модель, приближённый Гитлера и мастер танковых атак[16]. Потому-то и наши силы на этом участке фронта должны быть не меньшими. Так что зря Рокоссовский плачется. Другим фронтам не легче будет в предстоящих сражениях.
Сталин, покуривая трубку, прошёлся вдоль стола, на котором были разложены карты.
— Операции «Кутузов» Ставка придаёт важное значение, — сказал он. — Поэтому вам надлежит завтра с утра выехать на Брянский и Западный фронты и проверить, как идёт подготовка к ней. — Сталин сделал паузу. — Рекомендую вам начать проверку с левого крыла Западного фронта. Генерал Соколовский командующий молодой, и ему надо помочь.
У кабинета Василевского ждал генерал Штеменко, который вернулся из поездки на Северный Кавказ, куда Сталин посылал маршала Жукова. Штеменко представлял там Генеральный штаб.
— Сергей Матвеевич, давно меня ждёшь? — спросил Василевский. Он открыл кабинет, и они оба вошли. — Садись. Ну что, удалось генералу Масленникову турнуть немцев с Тамани?
— Не удалось, — грустно констатировал Штеменко. — Три недели там шли тяжёлые бои. На главном направлении наступала 56-я армия генерала Гречко, он-то и докладывал на фронте Жукову, когда мы туда прибыли. Основной удар наносился в обход станции Крымской с юга, вспомогательный — в обход с севера. Немцы бросили в бой свежие силы, много самолётов, танков. И что же? 56-я армия лишь подошла к Крымской, но освободить не смогла.
— Чем объяснить такую неудачу?
— Наши войска остро ощущали недостаток боеприпасов, не хватало орудий и танков. То же самое наблюдалось и в войсках 18-й армии. Жуков спросил командарма Гречко, сколько ему надо дней для подготовки нового наступления. Тот ответил: «Две-три недели». Но Георгий Константинович дал лишь пять суток... Словом, к исходу четвёртого мая немцев выбили из Крымской, но «голубая линия» в своей основе осталась неприступной.
— Как всё это воспринял Георгий Константинович?
— Очень переживал. Мы ожидали упрёка со стороны Верховного, но всё обошлось.
— И что же сказал Сталин?
— Он резко критиковал генерала Масленникова, заявил Жукову, что того надо заменить генералом Петровым.
— Опять снимают командующего! — ругнулся Александр Михайлович. — Масленникову надо было дать резервы. Генштаб в этом деле тоже не всё продумал.
— Вот я и написал вам отчёт, где идёт речь и о промахах, как мне кажется, Генштаба. — Штеменко отдал Василевскому документ.
— После обеда прочту, а ты перед ужином зайди ко мне. Я скажу, что тебе надо делать в первую очередь. Соображаешь?
Уехал на фронт Василевский на рассвете и через час был уже в штабе Западного фронта. Майское утро выдалось тихим и безоблачным, рыжее солнце выкатилось из-за горизонта и стало припекать. Василевскому отдал рапорт генерал Соколовский.
— Как служба, Василий Данилович? — Василевский улыбнулся. Они вошли в штаб. — Не вскружили тебе голову успехи?
— Какие? — смутился генерал.
— А операция по ликвидации Ржевско-Вяземского плацдарма немцев, которую ты провёл в марте вместе с Калининским фронтом? Верховный похвалил тебя...
— Эта операция едва не сделала меня седым, — усмехнулся Соколовский. — Я тогда крепко переживал...
— Отчего вдруг? — удивился Василевский, хитро прищурив глаза.
— Было отчего, Александр Михайлович. Посудите сами. В феврале по немцам ударили войска Брянского и Центрального фронтов на Орловском и Севском направлениях, так? Немцы начали отвод своих войск с Ржевско-Вяземского выступа. Казалось, если отступают, то их легче бить вдогонку. Но на деле вышло по-другому. Я перешёл в наступление. А тут, как на грех, весенняя распутица, грязь по колено, кругом вода, порой даже танки не могли пройти лесисто-болотистую местность. Войска продвигались в сутки по шесть-семь километров. Словом, я очень переживал.
— Верю, что тебе, Василий Данилович, пришлось нелегко. Зато после ликвидации Ржевско-Вяземского выступа линия фронта отодвинута от Москвы на сто тридцать—сто шестьдесят километров, — подчеркнул Василевский. — Так что не кори себя, полководец! — шутливо добавил он. — А теперь послушай меня. Через полчаса поедем смотреть, как твои люди готовятся к операции «Кутузов». Не будем терять время, мне надо ещё побывать в войсках Брянского фронта. Да, а где Булганин, я что-то его не вижу. Он отдыхает?
— Да нет, ещё с вечера убыл в 21-ю армию генерала Баграмяна, — пояснил командующий.
Василевский работал быстро, чётко, глаз у него был намётан, он сразу находил слабые места в подготовке войск, советовал, как их устранить. Утром следующего дня на столе Верховного лежала его телеграмма. Василевский докладывал Сталину 21 мая из штаба 61-й армии генерала Белова о том, что 19 и 20 мая он вместе с Соколовским и Булганиным проверил готовность к операции армии Баграмяна. Серьёзных недостатков не обнаружил, войска готовы выйти в исходное положение. На восстановление 1-го и 5-го и танковых корпусов получено лишь сто танков. «Было бы желательно к началу операции подкрепить армию двумя танковыми полками, — предложил Верховному Василевский. — Считаю, — писал далее Александр Михайлович, — что войска в целом будут готовы к занятию исходного положения 28 мая. На развёртывание артиллерии потребуется до пяти суток».
Прочитав телеграмму Василевского, Сталин вызвал генерала Антонова.
— Ознакомьтесь с донесением и срочно примите надлежащие меры, — сказал Верховный. — На фронт не поступают вовремя боеприпасы. У Брянского фронта мало танков и орудий, новых он ещё не получил. Маршал авиации Новиков почему-то задерживает отправку на фронт самолётов, хотя на этот счёт есть решение Ставки...
Сталин говорил жёстко, чувствовалось, что недостатки в подготовке к операции «Кутузов», выявленные на фронтах представителем Ставки, обеспокоили его.
