После кампании на море Нахимов успешно выдержал экзамены и в пятнадцать лет 9 февраля 1818 года был произведён в мичманы. Первые две кампании он плавал в Финском заливе на тендере «Янус». В 1821 году Нахимова переводят в 23-й флотский экипаж, и в его составе сухим путём он марширует в Архангельск. Там экипаж участвует в постройке судов. Со стапелей недавно спущен на воду «Крейсер», где служит приятель Нахимова, Михаил Бестужев, который потом вспоминал: «Время быстро летело в дружеских беседах с ним, в занятиях по службе и приятных развлечениях, какими был так обилен в то время Архангельск...» Бестужев отправился на «Крейсере» в Кронштадт, а Нахимов опять вместе с экипажем маршировал по суше в тот же Кронштадт.

Весной 1822 года капитан 2-го ранга М. Лазарев подбирал экипаж на фрегат «Крейсер» для кругосветного плавания. Намётанный глаз опытного морехода среди сотен офицеров в Кронштадте примечал самых одарённых, среди них оказался и Павел Нахимов. Попасть под его начало почиталось за честь. — Вот как отмечал М. Рейнека: «Я помню, когда знаменитому моряку Михаилу Петровичу Лазареву, назначенному командовать фрегатом «Крейсер», представлено было право выбора офицеров и он предложил Нахимову служить у него, с каким восторгом Нахимов согласился. Он считал за верх счастья службу в числе офицеров фрегата «Крейсер», который тогда по всей справедливости был признан товарищами и моряка ми вообще за образец совершенства военного судна».

Вскоре на «Крейсере» объявился Д. Завалишин. Побывав у командира и выйдя на палубу, Завалишин попал в объятия Нахимова. Павел сразу же затащил Дмитрия к себе в каюту и стал расспрашивать о житье бытье.

   — Ты ведь знаешь, — начал Завалишин, — после выпуска меня сразу же оставили при корпусе, преподавать астрономию и математику. К ним я питаю страсть, да и кадетов хотелось вразумить наукам по-настоящему. Припомни, как нас учили — ни шатко ни валко.

Дмитрий на минуту замолк.

   — Однако науки науками, но потянуло меня в море. Вспомнилась наша славная компания на «Фениксе». А у тебя как сложилась служба? — спросил друга Завалишин.

Нахимов пожал плечами, несколько застенчиво улыбнулся:

   — Откровенно, Митя, до сей поры середняком. Первую кампанию плавал на тендере «Янус» по заливу, зимой побывал у родных на Смоленщине. Следом две кампании отплавал между Кронштадтом и Красной Горкой. Потом с экипажем попал в Архангельск. — Нахимов заметно оживился. — Там Мишу Бестужева встретил, он на «Крейсере» служил и меня Михаилу Петровичу нахваливал, и вот я нынче здесь и весьма доволен.

На палубе засвистели боцманские дудки.

   — Пойдём обедать, — сказал Нахимов другу, — а потом располагайся в соседней каюте, она покуда свободна.

На следующий день они постучали в каюту Лазарева.

   — Господин капитан второго ранга, — начал Нахимов, — мы с Дмитрием Иринарховичем давние друзья, дозвольте нам переборку прорубить и дверь между нашими каютами скрозь сделать?

Лазарев внимательно посмотрел на обоих, понимающе улыбнулся:

   — Добро, только с мастером согласуйте и всё порядком сделайте.

Среди новых сослуживцев на фрегате оказались мичман Ефимий Путятин, Александр Домашенко.

В середине августа 1822 года «Крейсер» и его спутник шлюп «Ладога» под командой брата Михаила Лазарева, капитан-лейтенанта Андрея Лазарева, покинули Кронштадтский рейд. Осенними штормами встретила моряков Балтика и Северное море. «Ладога» заметно отставала. Ветер неумолимо гнал фрегат на скалы. Ураганный ветер с Атлантики прижимал «Крейсер» к скалистому берегу неподалёку от Портсмута. Полтора месяца как покинул фрегат Кронштадтский рейд, и противные ветры, шквалы, туманы преследовали его на всём переходе. Дни и ночи вышагивал на шканцах командир.

До мрачных скал оставалась сотня саженей.

   — Фок и грот ставить! — раздался чуть охрипший, но твёрдый голос командира. — Двойные рифы брать! Триселя изготовить!

Сменившись с вахты, Нахимов оставался на палубе, прислушиваясь и присматриваясь к действиям капитана.

Казалось, что корабль должен ещё больше уваливаться к берегу, приближаясь к смертельным камням. Но Лазарев каким-то особым чутьём предугадывал малейшую перемену ветра, а главное, ощущал, как отзывается на эту перемену корабль, тотчас ложится на новый галс и медленно, но всё-таки выбирается на ветер.

На третьи сутки, уловив благоприятный момент, Лазарев вывел корабль в открытое море и там, лавируя, переждал шторм.

Едва «Крейсер» встал на якорь на Портсмутском рейде, командир приказал всем отдыхать. Офицеры и матросы, не успев выпить чаю, не раздеваясь, повалились на койки и заснули мёртвым сном.

На вахту заступил Нахимов. Увидев поднимавшегося на шканцы командира, он поразился — двое суток тот ни на мгновение не покидал мостик, а теперь опять на палубе и, улыбаясь, смотрит на молодого мичмана. Медленно прохаживаясь на шканцах, он делился с Нахимовым перипетиями минувшего испытания.

   — В сие время, имея под ветром берег совсем рядом, можно было бы нести все паруса только благодаря превосходным качествам « Крейсера». — Он остановился, всматриваясь в проступавшие из тумана берега бухты и обступившие их улицы порта. — Ни один фрегат, с неуменьшенными против обыкновенного положения рангоутом, не вынес бы того. Несомненно, успех сей лавировки сноровкой команды достигнут.

На «Крейсере» первыми пробили три склянки, и тотчас десятки судов на рейде отозвались нестройным перезвоном разноголосых колоколов. Для Павла Нахимова наступила многолетняя пора приобщения к великому искусству мореплавания, воспитания самоотвержения в служении Родине...

В кают-компании командир объявил, что впредь Кадьян вахту стоять не будет. Лейтенанта Кадьяна, с пронзительным взглядом чёрных глаз, Лазарев зачислил на фрегат по рекомендации свыше.

Оставшись наедине, Завалишин поделился с Нахимовым:

   — Кадьян благорасположения Михаила Петровича добился не по заслугам, льстит, а с командой зверем.

Нахимов согласно кивнул:

   — И вахту правит худо, то и сам командир видит, и в части астрономии неуч полный...

Благоприятные пассаты были весьма кстати, и без особых приключений фрегат и шлюп пересекали Атлантику.

Берега Бразилии встретили противными ветрами, пришлось встать на якорь, не доходя Рио-де-Жанейро, на видимости горы Сахарная Головка.

22 февраля 1823 года «Крейсер» и «Ладога» покинули Рио-де-Жанейро. Атлантический океан встретил их умеренной зыбью и попутным свежим ветром. Однако через неделю погода резко ухудшилась. Начались жестокие штормы, которые сопровождали корабли почти все три месяца плавания. Поднявшись до сороковых широт, они поймали попутные ветры, но вошли в полосу бурь и непогоды. С особой силой обрушился океан на мореплавателей после пересечения меридиана мыса Доброй Надежды. По нескольку суток работали люди с парусами. Подвахтенная смена то и дело вызывалась наверх. Горячую пишу на камбузе не готовили целыми неделями, питались всухомятку, сухарями.

Пошёл третий месяц плавания, экипажи не роптали на постоянные невзгоды, а, наоборот, с ещё большим самоотвержением боролись с океанской стихией.

В середине мая на подходе к Тасмании шторм усилился, горизонт был закрыт пеленой дождя и тумана. К вечеру следующего дня шторм несколько стих, и корабли перешли на рейд порта Дервент. Наконец-то команды после трёхмесячного перерыва вдоволь пили свежую береговую воду. Помимо обычного ремонта и пополнения запасов свежей воды и продовольствия, решили заготовить дрова и уголь. Через две недели на берег съехала команда матросов с мичманами Домашенко и Путятиным, и они направились вверх по реке.

Здесь впервые Нахимов находился в гуще необычных событий, бунта матросов по причине издевательства над ними Кадьяна. Однако Лазарев умело утихомирил команду, не придав делу законного хода.

Зачинщиков судили, но больше для проформы — всех разжаловали в низший разряд. Долго беседовал Лазарев с глазу на глаз с Кадьяном. В кают-компанию тот пришёл злой, не поднимая глаз на офицеров, поужинал и молча вышел.