— Я пригласил вас, господа, чтобы объявить о возможных в недалеком будущем стычках с неприятелем, и не только в море, но и на суше. А поскольку на кораблях немало рекрутов, не обученных пушечным и ружейным приемам, безотлагательно приступить к экзерцициям. — Ровный голос старшего флагмана звучал доброжелательно, без тени привычного «адмиральского» разноса.

Наутро он вызвал командира фрегата «Венус» капитан-лейтенанта Развозова:

— Пойдете в Дубровник. Разведайте обстоятельно, нет ли там где поблизости неприятеля. Снеситесь с нашим консулом, расспросите о тамошнем сенате, каково мнение жителей о российском войске. Сия республика имеет нейтралитет, но весьма важное положение в Далмации.

Уяснив задачу, Развозов направился к двери, но Сенявин остановил его:

— Давно ли фрегат проводил пушечную экзерцицию?

— Последний раз перед Рождеством, — ответил командир «Венус».

Сенявин нахмурился.

— Погодите, я пойду с вами на фрегат.

Едва поднявшись на борт «Венус», Сенявин взглянул на часы, приказал ставить паруса и выйти в море.

Серебряные трели боцманских дудок зазвучали над фрегатом и всполошили стоявшие на рейде корабли.

Пока матросы разбегались по вантам и реям, баковая команда усердно крутила шпиль, выбирая якорь.

Искоса поглядывая на невозмутимого адмирала, Развозов слегка нервничал: «Как-то матросики сработают?» До прихода Сенявина прежний командующий Грейг ни разу не беспокоил такими внезапными визитами. Он полностью отдавал на откуп командирам обучение экипажей.

Когда последний брамсель наполнился ветром, якорь вышел из воды и фрегат, лавируя, направился в море, лицо Сенявина прояснилось: «Команда управилась с парусами лихо».

Но это было только начало. Как только фрегат отошел на десять — пятнадцать кабельтовых, адмирал поманил Развозова и спокойно проговорил:

— А теперь, голубчик, играйте артиллерийскую тревогу!

Через минуту громкая дробь барабанов гремела всюду. В деках спешно открывали артиллерийские порты, отдавали найтовы у пушек, сновали матросы с банниками, подносили картузы с зарядами.

Спустившись на вторую палубу, Сенявин неожиданно услышал знакомый голос:

— Смирна-а-а! — Перед адмиралом, вытянувшись в струну, стоял Петр Родионов.

— Ну, братец, опять Бог нас с тобой свел, — не скрывая улыбки, сказал Сенявин.

Глаза Родионова светились радостью, и он звонко выпалил:

— Так точно, вашдитство!

— Ну, а Чиликина ты, почитай, забыл вовсе? — спросил Сенявин.

Глядя на отливающие золотом адмиральские эполеты, капрал вдруг вспомнил прошлые годы.

…После ухода эскадры Ушакова в Черное море он плавал два года под командой капитана второго ранга Сорокина между Неаполем и Корфу. В те годы русские корабли своим присутствием оберегали мир на Ионических островах. Потом его корабль ушел на ремонт в Севастополь. В Корабельной слободке он навестил Чиликина. Тимофей, на удивление, выглядел бодро. С помощью тестя он освоил плотницкое ремесло и неплохо зарабатывал. Дом его выделялся среди соседских добротностью и искусной отделкой. Груня тоже помогала, стирала белье у господ офицеров. По двору, кроме дочки, бегали два русоголовых мальца, точная копия Тимохи. Перед уходом на корабль Родионов допоздна просидел у товарища. Вспоминали матросские годы, говорили и о Сенявине…

— Никак нет, вашдитство! Запрошлым годом гостил у него. Здравствует Тимоха, — скороговоркой ответил капрал.

Приятно удивленный, адмирал задумчиво кивнул, видимо тоже о чем-то вспоминая. А затем спросил, кивая на застывших у орудия канониров:

— Пушкари-то твои часто мажут?

— Упаси Бог. — В голосе Родионова звучала обида.

— Что ж, мы сейчас это проверим, — Сенявин кивнул Развозову: — Прикажите бросить буек, а ты, Родионов, назначь лучшего канонира.

Спустя полчаса «Венус» повернула на обратный курс и прошла в кабельтове мимо буйка с красным флажком. Третьим выстрелом срезанный ядром флажок упал в воду.

— Каков молодец! — Сенявин восхищенно посмотрел на довольного командира. — Прикажите выдать канониру пять рублей из моих сумм.

В тот же день Сенявин съехал на берег и тут же был окружен офицерами. Отказался от предложенной коляски и пешком направился к центру. Встречные жители приветливо улыбались, кланялись, прикладывая руку к сердцу. Многие встречные довольно свободно здоровались по-русски, и, видимо, некоторые из них узнавали в Сенявине молодцеватого офицера, который пять лет назад прохаживался по этим улицам.

По договоренности, Сенявин нанес визит Моцениго-Ловкий, с хитрецой уроженец острова Закинф, грек имел там наследственное имение. Александр I, приняв его на русскую дипломатическую службу, пожаловал графским титулом и назначил полномочным представителем России в республике. Прежде у Моцениго с моряками — Сорокиным и Грейгом — сложились определенные отношения по принципу: «не трогай меня, я не трону тебя». Сенявин не походил на них ни натурой, ни положением. По дипломатической почте Моцениго получил сообщение Чарторыйского о том, что Сенявин назначен главнокомандующим.

— Вы знаете, граф, французы со дня на день могут объявиться в Далмации, и надобно их упредить. Посему мне хотелось бы уяснить наилучшие обстоятельства среди населения на албанском берегу для возможного десанта войск. — Адмирал начал разговор без обиняков. — По прежней моей бытности в сих местах, помнится, бокезцы к нам благоволили более всего.

«А он, пожалуй, сметлив в политике не менее, чем в военном деле», — подумал Моцениго и ответил:

— Боко-ди-Которо по своей привязанности и симпатии к русскому императору не уступят нашей республике. — Моцениго доверительно наклонился, сверкая темно-карими глазами, — город Которо с восторгом встретит наши войска. Ныне они возбуждены австрийским коварством. Когда Австрия овладела Венецией, которцы добровольно отдались под опеку австрийцам. В Прессбурге же Франц попросту разменялся Которо с Наполеоном, будто мелкой монетой.

Вслушиваясь в чистое произношение, Сенявин забыл, что перед ним коренной ионит, а Моцениго продолжал:

— Неподалеку, верстах в двадцати к югу, на берегу прекрасного залива расположена, как вы знаете, Цетинья, главный город Черногории. Черногорцы душой привязаны к русским, не желают быть под французами и готовы отойти под русскую корону. Их предводителя, митрополита Петра Негоша, вы знаете, весьма жалует государь наш.

Моцениго закончил, откинулся в кресле и торжественно посмотрел на Сенявина, так, будто расположение черногорцев к русским было его заслугой.

— Пожалуй, вы правы, граф, и лучшего места для десантирования не подберешь, — согласился Сенявин.

Предположения Сенявина подтвердил вернувшийся из разведки Развозов. «В Рагузе, — сообщил он, — нобилитет довольно тяготеет к французам. Местные простолюдины состоят в большом притеснении от ихнего сената, где главенствуют католики».

«Надо полагать, — размышлял Сенявин, слушая капитан-лейтенанта, — выброска наших солдат в Рагузе опорочить может российский флот. Следует выждать, пока сами рагузинцы не запросят нашей помощи».

Итак, самым благоприятным местом для закрепления на побережье оказалась Которская бухта, тем более что которцы и черногорцы просили у Сенявина защиты от французов.

В первых числах февраля на Корфу приехал гонец от русского посланника в Которо. Санковский просил отрядить корабли и солдат для защиты города. Посланец рассказал, что в конце января австрийский наместник Гизлиери объявил о предстоящей передаче Которской области французам. В воскресный день на богослужении в церкви предводитель которцев обратился к народу: «Мы стоим на краю гибели, бездна под ногами нашими. Отечество в опасности, одна стезя остается нам к свободе: меч и храбрость покажут вам ее». Все поклялись умереть, но не идти под иго французов. В Которо ударили в набат, везде неслись воинственные клики: «Кто есть витязь! К оружию, братья!»

— Весь наш народ единодушен и готов защищать вольность свою до последней капли крови, — взволнованно продолжал посланец из Которо. — Из Цетиньи митрополит Негош также выступил с войском, нужно только показаться русскому флоту…