«Так и есть, французы. Корабли двухдечные. Один, два… — считал Сенявин про себя. Он насчитал семь линейных кораблей, за ними виднелись фрегаты. — В два с лишним раза более против наших. Да, встреча сия ни к чему, — размышлял Сенявин. — Французы ходки, через час-полтора, пожалуй, приблизятся». Он взглянул вверх, на трепетавший вымпел.

— Передать на корабли сигнал: «Поворотить к югу!» — приказал флагман и повернулся к Митькову: — Склоняйтесь плавно, дабы неприятель не заметил.

«Ярослав», не ожидая ответа кораблей, начал постепенно подворачивать на три румба. Солнце тем временем коснулось горизонта.

«Еще час, не более, и сумерки скроют нас», — подумал Сенявин и, взглянув на хронометр, подозвал адъютанта:

— Передать сигналы. Первое: «Скрыть огни!»; второе: «В восемь часов поворотить к западу!»; третье: «В полночь переменить курс и идти к югу!»; четвертое: «Приготовиться к бою!» Сигналы не мешкая отрепетовать по линии.

Едва солнце скрылось, все корабли доложили о приеме сигналов.

Тем временем французская эскадра шла прежним курсом, и только теперь там начали понимать, что, русские, незаметно изменив курс, медленно удаляются от них. Когда на смену сумеркам наступила ночь, огоньки французских кораблей один за другим таяли в кромешной тьме.

Все получилось, как задумал флагман… Опасность миновала. На рассвете все корабли оказались далеко к югу, построились в кильватер и направились к Гибралтару.

В оставшиеся до прихода в Корфу дни Сенявин большую часть времени проводил в каюте. Как-то пригласил Митькова. Войдя в каюту флагмана, Митьков опешил. Всюду — на столе, на стульях, на диване, даже на полу — были разложены десятки белых расчерченных листов. Сенявин в одной рубашке с расстегнутым воротом поманил Митькова:

— Давеча видели, как ловко мы провели французов?

Капитан согласно кивнул, не понимая, к чему клонит флагман, а Сенявин продолжал:

— Ежели бы не было у нас телеграфных сигналов, не избежать бы схватки, а она нам ни к чему, потому задумал я на все ведомые случаи изобрести телеграф. Сигналов адмиралтейских нам недостаток.

Перебирая листы, он объяснил значение сигналов для разных случаев походной жизни и стоянки на якоре. Всего Митьков насчитал более четырех сотен сигналов. «Наиглавнейшими среди прочих, — сказал Сенявин, — ежели изволили заметить, почитаю сигналы атаки и погони неприятеля, десантирования войск, отражения атаки неприятельских кораблей и брандеров».

Отпустив Митькова, Сенявин вышел на балкон. Ровный норд-ост вдруг наполнил паруса. Внизу из-под кормового среза, пенясь, вырывалась кильватерная струя. Прямо по корме створились мачты идущего следом «Святого Петра». За ним, чуть увалившись под ветер, держали строй остальные суда.

«Ровно четыре месяца, как покинули Кронштадт, — подумал невольно Сенявин. — Через месяц будем у Корфу, какие ждут нас там обстоятельства?» Не раз в редкие свободные минуты размышлял он о предстоящей кампании. Нет, он нисколько не сомневается в своей способности надежно управлять порученными ему кораблями. Будь их хоть более двух дюжин, а с транспортами и все три наберется. Для этого он и составляет свои сигналы вдобавок к адмиралтейским. Разве могут предусмотреть все случаи мудреной флотской жизни чичаговские или кушелевские борзописцы? Сенявин усмехнулся, но тут же подумал: «Корабли направляют офицеры и служители, вот чей дух определяет успех всякого дела. Вот с кем надобно умело обращаться, чтобы понимать их и быть понятыми ими. В этом залог победы. Большой и малой. Без малого не содеется великое…»

Далеко, у самой кромки горизонта, в лучах заходящего солнца, едва угадывалась на фоне побережья мрачная скала Гибралтара.

На корфунский рейд эскадра вошла с первыми лучами солнца. С волнением моряка всматривался Сенявин в столь знакомые и ставшие ему, еще пять лет назад, близкими очертания острова. Здесь штурмовал он неприступные бастионы, освобождая островитян, теперь он пришел защищать их свободу от недругов.

Яркие лучи солнца устремились из-за протянувшихся вдали горных хребтов в лазурное, безоблачное небо, предвещая погожий день и доброе настроение, но адмирал был озабочен.

Неделю назад в Мессине посланник при неаполитанском дворе Татищев огорчил его неожиданной вестью. Напуганная Аустерлицем Австрия подписала в Прессбурге с Наполеоном сепаратный мир. По договору австрийцы обязались отдать французам до 30 января 1806 года Венецианскую область, почти всю Истрию, Далмацию и Которскую область. Надлежало спешить укрепиться на берегу, но где? Татищев настоятельно рекомендовал — в Рагузе. Однако он помнил по прошлой кампании, что тамошние нобили тяготели к французам…

Пушечные залпы многочисленных салютов раскатились над рейдом. Вначале салютовал флагман контр-адмирала Сорокина «Ретвизан». Вдогонку раздались многочисленные хлопки выстрелов десятков купеческих судов разных наций, стоявших на рейде. Окутались пороховым дымом крепостные стены Корфу.

«Ярослав» первым отдал якорь и мгновенно вывалил оба выстрела и парадный трап. Со стороны берега и флагманских кораблей к «Ярославу» устремились шлюпки. Первыми приветствовали Сенявина генералы Анреп и Ласси. Анреп командовал войсками на острове, а Ласси с корпусом прибыл недавно из Неаполя, так как Австрия вышла из войны и наступление из Италии не состоялось. Вместе с ними на корабле появился полномочный представитель Александра I в Ионической республике граф Моцениго, уроженец здешних мест. С ним Сенявин познакомился еще раньше, будучи на Корфу. Следом на борт поднялись командующие эскадрами Сорокин и капитан-командор Грейг. Первого Сенявин близко знал со времени службы на Черном море, второго видел однажды, год назад, когда он уходил из Кронштадта. В ответ на поздравление Грейга Сенявин сделал всем знак и протянул ему указ:

— Позвольте, ваше превосходительство, выразить первым свое поздравление по случаю монаршего благоволения. — Он обратился ко всем присутствующим: — Поздравьте, господа, Алексея Самуиловича. Он удостоен звания контр-адмирала. — Сенявин вынул из стола заготовленные эполеты и вручил их несколько смущенному Грейгу.

Все начали поздравлять Грейга, а затем адмирал пригласил собравшихся в кают-компанию отобедать. После поздравительных тостов прежде всего все начали расспрашивать Сенявина о петербургских новостях, но тот смущенно улыбнулся и, как бы извиняясь, произнес:

— Мне, господа, побывать в столице не пришлось. Из Ревеля прямо в Кронштадт и сюда, на Корфу.

Сидевший рядом с ним Ласси проговорил:

— У нас есть новости, ваше превосходительство, из Петербурга. Государь повелевает мне и Анрепу с войсками не мешкая отправляться в порты Черного моря.

У Сенявина сошла улыбка.

— Как давно сие известие поступило? И сколько войска останется на островах?

Ласси снял салфетку:

— Рескрипт государем подписан ноября четырнадцатого прошлого года. Что касается войск, то я имею повеление его величества оставить только нужные гарнизоны в крепостях.

В разговор вмешался Моцениго:

— Полагаю, государь опасается ухудшения отношений со стороны Порты и закрытия проливов.

Неожиданная новость была неприятна Сенявину. Он предполагал, что будет иметь в подчинении около тринадцати тысяч сухопутных войск. Теперь обстоятельства осложнились, но он решил, что еще не все потеряно. Сенявин наполнил бокал шампанским.

— Надеюсь, ваше превосходительство, на вашу благосклонность, — обратился он к Ласси. — Позвольте, ваше здоровье, господин генерал. — И, когда отпили по глотку, он продолжал: — Для наших нужд — охраны крепостей — желательно оставить большую половину сухопутных войск.

Ласси в ответ добродушно улыбнулся.

— Ловко вы, Дмитрий Николаевич, подъезжаете. Поживем — увидим.

Проводив генералов и посла, Сенявин задержал Сорокина и Грейга и, не откладывая, вызвал всех командиров кораблей, фрегатов и бригов. Вглядываясь в лица прибывших, узнавал некоторых из них — Белли, Быченского, Гетцена… Других, более молодых командиров бригов видел впервые. Когда все собрались в кают-компании, Сенявин объявил о цели созданной экспедиции: