— Меня поразили разные домыслы, — Сенявин сейчас был откровенен. — Служа всегда с честью государю и Отечеству, почитаю для себя это оскорблением, гнусной клеветой и очернительством. Я также намерен объясниться по этому поводу с графом Милорадовичем.
Кочубей согласно кивнул головой.
— Полагаю такой ваш поступок достойным вашей чести. — Граф помолчал, о чем-то подумал и вдруг спросил: — Позвольте узнать, кто вашему превосходительству сообщил эти известия о вредном обществе?
Разговор принимал характер допроса, однако Сенявин, не смущаясь, твердо ответил:
— Позвольте, ваше сиятельство, чтобы я этого не открывал. Честь моя требует не компрометировать приятеля…
Разговор на этом закончился, оставив у адмирала не совсем приятное впечатление о Кочубее.
Вернулся домой Сенявин в хорошем расположении духа.
— Будто камень с души свернул, — сказал он жене и пошел дочитывать «Письма русского офицера».
«23 мая. Город Сент-Ароль.
…Возьми запачканную француженку, брось ее в Россию, где-нибудь на поле: не пройдет недели — и ты увидишь ее в богатом доме, в роскоши и в почестях. Я читал одну небольшую французскую комедию, где представляется, что на Новом мосту в Париже сходятся несколько мужчин и женщин. Всякий горюет о своем горе. Из мужчин одни ушли из тюрем, другим приходилось не миновать их; из женщин некоторые обокрали господ своих, другие потеряли все способы жить за счет своих прелестей. Те и другие по разным причинам, из страха и отчаяния, предвидя казнь, стыд и голод, решаются кинуться в Сену и все пороки и проступки свои утопить с собой вместе. Уже они готовы, берутся за руки, хотят кидаться… как вдруг послышался знакомый голос: «Безумцы! Что вы делаете? Вы отнимаете у себя жизнь, в которой можете найти еще тысячу радостей, тысячу наслаждений… Вы страшитесь бедности и презрения; оглянитесь назад — богатство и уважение ожидают вас. За мною, товарищи! За мною: я укажу вам земной рай для французов; переселю вас в страну, где ласки, подарки и деньги посыплются на вас как дождь!» — «Что за страна эта?» — воскликнули все в один голос. «Россия!.. Россия!» — отвечает бродяга. «В Россию! В Россию!» — кричат все вместе и бегут садиться в дилижансы или почтовые коляски. Я это читал; а те, которые живали в Париже, говорят, что это можно видеть, и видеть не на театре, а на самом деле…»
Беспредельные просторы России в чем-то схожи с безбрежной ширью океана. Тот же размах, то же приволье и раздолье.
В иных землях тесновато. Там, где тесно, пороки утаить трудно, и скудость ума проглядывает явственно. Быть может, потому и привлекают иноземцев российские земли? А русских людей, по причине особого склада души и характера, так притягивают к себе морские дали…
Снова в море
Вера, Царь, Отечество… Далеко не равнозначные символы, во имя которых столетиями вели военачальники русских воинов на битву с неприятелем, зачастую смертельную. Правильнее первым назвать Отечество. Вероисповеданий среди подданных России было несколько, стало быть, все воины не были единоверцами, и этот символ не делал войско монолитом, хотя их иногда крестили, обращали в новую веру, подчас насильно. Почитание царя-батюшки или царицы-матушки религией внушалось с пеленок и определяло уклад державы. Правда, по-разному воспринималось это офицерами и нижними чинами. Правители не всегда слыли благодетелями, да и по сути ими не были.
В прошлом Россия вела немало войн. Отбивалась от иноземцев, отвоевывала исконные земли, завоевывала новые, иногда вступалась за единоверцев-православных вне пределов державы. По воле монархов бывали и дальние походы и кампании, не всегда понятные простому люду. Но если Отечеству грозила опасность, россияне без раздумья поднимались всегда на его защиту. На суше и на море.
Три столетия изнывала под игом Оттоманской империи страна эллинов. В 1821 году народ Греции восстал против поработителей. Во главе восставших стал Александр Ипсиланти[83]. Греки помнили и хранили в памяти подвиги русских моряков под командой адмиралов Спиридова, Ушакова. Ожидали они помощи и на этот раз, но Александр I не торопился помогать повстанцам. Тем временем в России росли симпатии к свободолюбивым грекам. Как писал Пушкин в письме своему товарищу: «Ничто еще не было столь народно, как дело греков»[84]. Для выступления на стороне Греции у русского правительства имелись и веские доводы. Укрепить влияние на Балканах, ослабить Турцию, упрочиться на Черном море.
Интересы развития юга России, становления на Черноморском побережье Кавказа требовали вмешаться в дела Греции. Такому развитию событий скрытно и явно противилась Англия. Имперские интересы ее не допускали усиления России на Средиземноморье.
Британия издавна посматривала на Черное море и Кавказ, за ними лежала Индия. А путь туда шел через проливы, владения Порты…
Помочь Греции вызвался Николай I.
* * *
Жарким августовским днем 1827 года на обширный Спитхедский рейд подгоняемый легким бризом, с зарифленными парусами втягивался восьмидесятипушечный линейный корабль «Азов», лучший и образцовый корабль Балтийского флота. На грот-стеньге трепетал андреевский, с голубым перекрестием по диагонали, адмиральский флаг командующего Балтийской эскадрой. В кильватер «Азову» стройно держались полтора десятка кораблей.
На шканцах «Азова», опершись о фальшборт, всматривался в даль, в покрытое дымкой побережье, адмирал Сенявин.
Без малого два десятилетия назад покинул он эти берега и возвратился на Родину с экипажами своих кораблей. Непроизвольно, один за другим, перебирал в памяти Дмитрий Николаевич события последних лет в жизни своей и Отечества…
Началось все в конце ноября 1824 года, когда в столицу пришли первые известия о кончине Александра I. «Все умолкло среди ожиданий… Музыке запретили играть на разводах; театры были закрыты; дамы оделись в траур; в церквах служили панихиду с утра до вечера. В частных обществах, в кругу Офицеров, в казармах разносились шепотом слухи и новости, противоречившие одни другим».
Было в этих слухах что-то недосказанное, покрытое туманом. Через столетие гробница Александра оказалась… пустой. Куда исчез покойник? И был ли он Александром?
14 декабря на Сенатской площади разом, несколькими картечными залпами решился вопрос о престолонаследии и крушении планов заговорщиков.
В России так уж повелось, что новый правитель, едва ступив на престол, первый поворот головы делал в сторону силы. Той мощи, на которой держался трон и оберегалось собственное благополучие.
Армия и флот — две руки государства, так образно окрестил эту силу Петр Алексеевич Романов. Все его наследники и последники свято блюли сию заповедь.
Через десять дней после событий на Сенатской площади Николай внезапно, не спрашивая о здоровье, возвратил его, Сенявина, на службу. Написал на полях приказа: «Принять прежним старшинством и объявить, что я радуюсь видеть опять во флоте имя, его прославившее».
Новоявленный император прекрасно знал о высоком престиже Сенявина среди моряков.
Недавно назначенному новому начальнику Морского штаба фон Моллеру Николай I сразу же повелел:
— Надобно поставить наши морские силы на основания прочные. Для исследования того образуйте комитет из достойных людей и доложите мне.
В комитет по образованию флота, вместе с другими, назначили Сенявина и его друзей-товарищей по архипелагским экспедициям — вице-адмирала Семена Пустошкина и контр-адмирала Петра Рожнова.
Вскоре в комитет поступили записки заговорщиков по «Делу 14 декабря», моряков Завалишина[85] и Торсона[86]. В Петропавловской крепости они писали «кровью сердца» о пороках родного флота, предлагали пути излечения недугов. Николай, рассмотрев дело, распорядился:
